на наш Телеграм
«Христианскость» русской литературы стала общим местом: складывается ощущение, что классики наши никогда и не занимались ничем, кроме проповеди. Лермонтов, чей день рождения мы отмечаем 15 октября как раз может вернуть нас обратно на почву здравого смысла — прочь от идеологии, пусть и «христианской».
Погибший в 26 лет великий поэт и прозаик — каково было «религиозное измерение» его творчества, и было ли оно вообще? С одной стороны, автор нежнейших, проникновенных молитв: «И верится, и плачется, И так легко, легко…», «И звуков небес заменить не могли ей скучные песни земли», а о «Пророке» и говорить не надо…
С другой стороны, Лермонтов — очевидный представитель нового типа людей, появившихся в 40-х годах XIX века, — людей «усталых». От «усталости» своей они часто увлекались: кто религией, кто спиритизмом, но чаще — более приземленными страстями. Это были, в конечном счете, атеисты, хоть им и нравилось иногда прикинуться демонами.
В выбранных нами материалах видно, что единого мнения в отношении Лермонтова нет. Но интересно, что все авторы сходятся в одном — в «сверхчеловеческом» у Лермонтова. Само это понятие, правда, требует прояснения.
Дмитрий Мережковский «М. Ю. Лермонтов. Поэт сверхчеловечества»
Мережковский — блистательный литературный критик. В своей статье о Лермонтове путеводной нитью он избрал «богоборчество» поэта, его тягу к сверхчеловечеству. Демонизм или антихристианство? Нет, ни то и ни другое — а некоторый предел религии.
«Лермонтов первый в русской литературе поднял религиозный вопрос о зле.
«Боже мой, Боже мой! что это?» — с этим вопросом, который явился у Пушкина в минуту смерти, Лермонтов прожил всю жизнь.
«Почему, зачем, откуда зло?» Если есть Бог, то как может быть зло? Если есть зло, то как может быть Бог? Вопрос о зле связан с глубочайшим вопросом теодицеи, оправдания Бога человеком, состязания человека с Богом. Вл. Соловьев осудил Лермонтова за богоборчество. Но кто знает, не скажет ли Бог судьям Лермонтова, как друзьям Иова: «Горит гнев Мой за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб мой Иов» — раб мой Лермонтов.
Вот что окончательно забыто в христианстве — святое богоборчество. Бог не говорит Иакову: «Смирись, гордый человек!» — а радуется буйной силе его, любит и благословляет за то, что не смирился он до конца, до того, что говорит Богу: «Не отпущу Тебя». Нашему христианскому смирению это кажется пределом кощунства. Но это святое кощунство, святое богоборчество положено в основу первого Завета, так же как борение Сына до кровавого пота — в основу второго Завета: «Тосковал и был в борении до кровавого пота», — сказано о Сыне Человеческом.
Тут какая-то страшная тайна, какой-то «секрет», как выражается черт Ивана Карамазова, — секрет, который нам «не хотят открыть, потому что тогда исчезнет необходимый минус и наступит конец всему». Мы только знаем, что от богоборчества есть два пути одинаково возможные — к богоотступничеству и к богосыновству.
Нет никакого сомнения в том, что Лермонтов идет от богоборчества, но куда — к богоотступничеству или богосыновству — вот вопрос».
Именно Соловьев первым заговорил о сверхчеловечестве Лермонтова (статья Мережковского, кстати, — как раз полемика с Соловьевым). Соловьев в своей критике Ницше определяет суть концепции сверхчеловека так: да, «человек — это то, что следует превзойти», и стремление к сверхчеловечеству — это суть всего лучшего в человеке, самое великое в нем.
Но ошибка Ницше состоит в том, что сверхчеловек уже явился, и это — Христос. Да, следует «становиться сверхлюдьми», святыми — обоживаться, быть со Христом. В своем стремлении к сверхчеловечеству Лермонтов прав. Неправ он в том, что предал его, разменял на «чечевичную похлебку». Статья Соловьева — резко критическая, если не обвинительная.
«Религиозное чувство, часто засыпавшее в Лермонтове, никогда в нем не умирало и, когда пробуждалось, — боролось с его демонизмом. Оно не исчезло и тогда, когда он дал победу злому началу, но приняло странную форму. Уже во многих ранних своих произведениях Лермонтов говорит о высшей воле с какою‑то личною обидою. Он как будто считает ее виноватою против него, глубоко его оскорбившею.
Мы знаем, что как высока была степень прирожденной гениальности Лермонтова, так же низка была его степень нравственного усовершенствования. Лермонтов ушел с бременем неисполненного долга — развить тот задаток великолепный и божественный, который он получил даром. Он был призван сообщить нам, своим потомкам, могучее движение вперед и вверх к истинному сверхчеловечеству, — но этого мы от него не получили».
Константин Мочульский «Лермонтов»
Краткая обзорная статья Мочульского о жизни и творчестве Лермонтова в целом. Это глава из книги, представляющей собой нечто вроде учебника по литературе для эмигрантской молодежи.
«Лермонтов редко касается религиозных тем и вполне равнодушен к догматическому богословию, а между тем вся лирика его движется подлинным, религиозным вдохновением. Ум его, скептический, охлажденный, сомневающийся, — в разладе с сердцем, всегда горящим тоской по Богу и жаждой искупления темной и грешной земли. Душа его «по природе христианка», в ней живет видение потерянного рая, чувство вины и томление по иному, просветленному миру. Его романтическое мироощущение основано на чувстве грехопадения и стремлении к «небесной отчизне».
С. А. Андреевский «М. Ю. Лермонтов»
«Лермонтов нигде положительно не высказал (как и следует поэту) во что он верил, но зато во всей своей поэзии оставил глубокий след своей непреодолимой и для него совершенно ясной связи с вечностью. Лермонтов стоит в этом случае совершенно одиноко между всеми. Если Данте, Шиллер и Достоевский были верующими, то их вера, покоящаяся на общеизвестом христианстве, не дает читателю ровно ничего более этой веры. Вера, чем менее она категорична, тем более заразительна.
Его пылкая душа была как бы занесена сюда для «печали и слез», всегда здесь «томилась»
Звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли.
Все этим объясняется. Объясняется почему ему было «и скучно и грустно», почему любовь только раздражала его, ибо «вечно любить невозможно», почему ему было легко лишь тогда, когда он твердил какую‑то чудную молитву, когда ему верилось и плакалось; почему морщины на его челе разглаживались лишь в те минуты, когда «в небесах он видел Бога»; почему он благодарил Его за «жар души, растраченный в пустыне», и просил поскорее избавить от благодарности, почему, наконец, в одном из своих последних стихотворений он воскликнул с уверенностью ясновидца:
Но я без страха жду довременный конец:
Давно пора мне мир увидеть новый.
Это был человек гордый и в то же время огорченный своим божественным происхождением, с глубоким сознанием которого ему приходилось странствовать по земле, где все казалось ему так доступным для его ума и так гадким для его сердца.»
Курс лекций Марины Михайловой о жизни, творчестве и религиозности великого поэта. 57 лекций (по 22 минуты) из программы «Бог и человек в мировой литературе» на радио «Град Петров».
«Библейский сюжет. Михаил Лермонтов. Пророк»
Передача из замечательного документального цикла «Библейский сюжет».
«Откровение Иоанна Богослова было любимой книгой Лермонтова. Оно давало надежду в неутихающей битве ангела и демона, которая всю жизнь раздирала его душу. Бабушка считала, что темные силы не дают покоя Мишеньке из-за проклятого наследства. Из-за этого средневекового шотландского колдуна и чернокнижника Лермонта, который наверняка продал свою душу дьяволу. Сам Михаил Юрьевич считал, что гораздо хуже на него действует безбожный век».
Есть время – леденеет быстрый ум;
Есть сумерки души, когда предмет
Желаний мрачен; усыпленье дум;
Меж радостью и горем полусвет;
Душа сама собою стеснена,
Жизнь ненавистна, но и смерть страшна —
Находишь корень мук в себе самом
И Небо обвинить нельзя ни в чем.
Я к состоянью этому привык,
Но ясно выразить его б не мог
Ни ангельский, ни демонский язык:
Они таких не ведают тревог;
В одном все чисто, а в другом все зло.
Лишь в человеке встретиться могло
Священное с порочным. Все его
Мученья происходят оттого».
