Постмодернистские теологии

Владимир Шалларь

Автор ТГ- и ВК- ресурса «Либертарная теология».

Подпишитесь
на наш Телеграм
 
   ×
Фрагмент картины Кэти Меладзе «День первый – Логос»

«Постмодерн» — уже очень затасканное слово, которое, однако, в православных кругах до сих пор еще воспринимается как ругательство, чуть не как антоним к слову «христианство». На деле же все ровно наоборот. Модерн был эпохой атеизма и материализма, следовательно, постмодерн как эпоха крушения модерна — шанс для христианства. Уже много веков не было столь хорошего времени для теологии. В этом смысле все теологии последних десятилетий постмодернистичны. Мы же сейчас упомянем несколько авторов, которые эксплицитно вскрывали отношение постмодерн/христианство.



Очерки синергийной антропологии

22 сентября скончался Сергей Хоружий, великий православный философ, исследователь православного подвижничества.

Хоружий считал, что классическая западная философия (от Фалеса до Гегеля) не позволяет на своем языке выразить восточнохристианский дискурс, а значит, ее крушение — как раз прекрасный шанс для этой задачи. Более того: нельзя ли предположить, что постмодерн можно осмыслить как поворот философии к восточнохристианскому дискурсу? Что наконец-то восточнохристианский дискурс можно адекватно выразить на современном философском языке? Именно по этому пути шел Хоружий.

«Преодоление метафизики», в частности — преодоление «панентеизма» (концепции «мира в Боге»), где все вещи «в сущности своей санкционированы Богом»; «смерть человека» и «смерть Бога», то что столь многие и до сих пор считают концом христианства — это все лишь крах классической модели мысли — и таким образом шанс для актуализации аутентично христианской мысли, в частности, шанс для понимания, что панентеизм никогда не был аутентично христианской мыслью. «Смерть человека» — человека как субстанции, «смерть Бога» — панентеистского «Бога»: то есть как раз то, что и утверждает синергийная антропология в своем энергийном понимании человека и Бога, считая такое понимание аутентично христианским, подлинно православным.

Философия Хоружего — не что иное, как постмодернистская философия исихазма. Не в смысле постмодернистской игры с исихазмом, а в смысле более чем четкой, ясной философской тематизации исихазма. Аскетико-догматический дискурс православия невыражаем на языке классической философии, следовательно, ее крушение — шанс для этого выражения. И этим шансом Хоружий воспользовался, создав исихастскую антропологию не просто даже как философскую систему, а как общую парадигму гуманитарных наук. Такое стало возможным только с постмодерном. Постмодерн — шанс для философской экспансии православия.

О чем-то подобном Хоружий писал чуть-ли не в каждой своей книге. Яснее всего, наверное, в «Очерках синергийной антропологии».



Зона opus posth, или Рождение новой реальности

«Зона opus posth, или Рождение новой реальности» Владимира Мартынова — еще одного постмодернистского православного мыслителя — одно из самых значимых высказываний о положении современного мира, нашей ситуации «пост…» и «смерти…». Будучи композитором и музыковедом, Мартынов тщательно прослеживает историю музыки от Средневековья до постминимализма, схватывая эту историю в нетривиальных культурологических концепциях. Музыка, однако, — только пример всей истории западного (христианского), то есть «современного человечества». Ситуация «конца», в котором оказалось современное человечество, — и это одна из самых блестящих мыслей Мартынова — не означает какого-либо пессимизма. Конец обещает начало: если история модерна — постепенной десакрализации — заканчивается «смертью Бога», и мы живем «пост» — после этой «смерти», то как минимум эта ситуация, во-первых, новая (немодерная, то есть не несущая десакрализации), а во-вторых, она — носит явно религиозный характер. Сейчас «после конца», а значит, перед началом неизвестного нового, мы обретаем невиданную ранее прозрачность и невиданные ранее возможности — прозрачность сквозной «христианскости» нашей истории и нашего теперешнего положения и возможностей — конечно, религиозных — в терминологии Мартынова возможности нового сакрального пространства.



Православие и постмодернизм

«Православие и постмодернизм» — небольшая книжка православного философа Татьяны Горичевой. Здесь традиционная церковность соединяется с прекрасным знанием/пониманием современной философии. Эта книга — скорее собрание фрагментов о современной ситуации, нежели чем цельная православная концепция постмодерна и ответа на него. Тем не менее связующую нить можно выделить следующим образом. Постмодернизм — такое углубление атеизма, где он диалектически перепадает в открытие Другого, Святого; скорее уже не атеизм, нигилизм и материализм, а постатеизм, постнигилизм и постматериализм. Это не означает, что постмодернизм возвращается к религии. Скорее можно сказать, что постмодернизм создает условия возможности такового возвращения. Что в Православии соответствует запросу постмодернизма на Другое и Святое? Где смыкаются эти два концепта? — в юродстве. Святость юродства — это как бы «православный постмодернизм», способный ответить на лучшие чаяния постмодернизма и тем преодолеть его.



После христианства

А вот католическая вариация тех же мыслей — «После христианства» Джанни Ваттимо — одна из главных книг последних десятилетий. Здесь Ваттимо осмысляет самую возможность веры в современную эпоху, парадоксально формулируя свой вопрос как «верить, что ты веришь». Главная тема «После христианства»: отношения христианства и современности. Согласно Ваттимо, современность не противостоит христианству, но является его прямым воплощением. Секуляризация, современная наука и техника, современное общество и культура, сама «смерть Бога» суть следствия двухтысячелетней проповеди Благой Вести. Этому посвящена первая часть «После христианства», нью-йоркские лекции. В них он говорит:

«Мое же намерение состоит скорее в том, чтобы показать, как именно плюрализм эпохи постмодерна позволяет (лично мне, но я полагаю, что можно говорить и о ситуации в целом) вновь обрести христианскую веру. Итак, если Бог умер, и, следовательно, философия осознала, что она больше не может надеяться на то, чтобы наверняка постигнуть последнее основание, то тогда одновременно иссякла также и «потребность» в философском атеизме. Лишь философия «абсолюта» может считать себя вправе отвергать религиозный опыт. Но, возможно, в провозвестии Ницше о смерти Бога следует увидеть нечто еще более важное. Бог умер, пишет Ницше, потому что верящие в него — его подданные — его убили, то есть они научились не врать, ибо это был его завет, и в конце концов они поняли, что сам Бог — это всего лишь ненужная ложь. Но в контексте нашего опыта эпохи постмодерна это означает следующее: именно потому что Бог — последнее основание, то есть абсолютная метафизическая структура реальности, — отныне утрачен, вера в Бога становится вновь возможной».

История Запада, современность есть история христианства. Тематизация отдельных черт современности (западной культуры) как сокровенно христианских — задача ряда эссе, составивших вторую часть книги.

После атеизма

«Постмодерн» — то есть «после модерна», то есть — вот важнейшая религиозная составляющая постмодерна — «после атеизма». Постмодерн — это эпоха после атеизма. Об особом качестве веры после атеизма, о религиозном значении атеизма писали многие. Упомянем лишь две книги.



Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике

Поль Рикер — один из крупнейших современных мыслителей, классик философии, в «Конфликте интерпретаций» посвящает много места вере после Ницше, Фрейда и Маркса, вот, например:

«Фраза «религиозное значение атеизма» не лишена смысла, она говорит о том, что атеизм, как бы он ни отвергал и ни громил религию, не теряет своего значения, что он расчищает место для чего-то нового, то есть для веры, которую по большому счету можно было бы назвать пострелигиозной верой, верой пострелигиозной эпохи».

«[Есть] определенное соответствие между [нашими] философским анализом и истолкованием керигмы, которая, оставаясь верной истокам иудеохристианской веры, будет усвоена современностью. Библейская вера представляет Бога, Бога пророков и Бога христианской Троицы, в качестве отца; атеизм учит нас тому, как отступиться от образа отца. Образ отца, изжитый в качестве идола, может быть восстановлен в качестве символа. Этот символ послужит основанием учения о любви; в теологии любви он станет эквивалентом последовательного восхождения, ведущего нас от простого смирения к поэтической жизни. Таково, как я понимаю, религиозное значение атеизма. Чтобы символ бытия обрел речь, необходимо освободиться от идола».



Религия после атеизма. Новые возможности теологии

«Религия после атеизма. Новые возможности теологии» Михаила Эпштейна — одна их самых интересных книг по теологии и современной ситуации вообще за последние годы. Небывалый в истории советский опыт массового атеизма не отменяет религию, но выводит ее на новый уровень — «бедной религии», религии после атеизма, освобожденной от любых традиций, исторических, национальных и любых других ограничений. В книге будут разобраны такие темы, как постатеизм, религия внутри атеизма (религиозные измерения советского материализма и искусства), атеизм внутри теократии (те, кто хотят мирской власти, тем самым не верят во власть Господа над миром), взаимоотношения секуляризма, атеизма и религии, Бог как жизнь (в противоположность ницшевскому тезису о Боге как проклятии жизни), теология личности (субъект как то место, где может открыться Бог, — персоналистский аргумент бытия Бога и «субъективное богословие»), наука и религия («новый атеизм», научно-технический аргумент бытия Бога).

Деконструкция

«Деконструкция» — еще одно «ругательство», «плохое слово». Тем временем именно в в рамках деконструктивизма развивается постсекулярный поворот, новое обретение веры. Таких мыслитлей опять же целая плеяда, давайте мы здесь упомянем только отца-основателя — Деррида.



Призраки Маркса. Маркс и сыновья

«Призраки Маркса» — одна из главных книг современной философии. Здесь возникает тема справедливости (которая, как пишет Деррида в «Призраках», всегда была недеконструируемым условием всего его проекта деконструкции). Справедливость — противоположность воздаянию, справедливость выше и вне права: мессианская справедливость.

Самой структуре бытия-времени врождено «мессианское-без-мессианизма». Время как таковое «уже всегда» несет мессианское обещание. Именно этому мессианскому духу марксизма (вопреки его другими духам) и пытается быть верным Деррида. Эсхатология, мессианское обетование, справедливость вне права: все это есть в силу того, что прошлое не есть прошедшее настоящее, настоящее не есть результат прошлого, а будущее не есть продолжение настоящего. Главное вот в чем: несводимость двух образов будущего — будущее как исчислимое продолжение настоящего (телеология) и будущее как грядущее абсолютно непредсказуемое (эсхатология). Будет будущее как новое, небывалое: грядет Грядущее как Другое — и к этому Другому следует проявить гостеприимство. Это Грядущее будет нести справедливость все жертвам истории: именно мессианство, встроенное во время, выводит справедливость за рамки права и воздаяния. Так у Деррида — в самом центре постмодернистской мысли — актуализируются мессианизм, эсхатология, вера.



Хрупкий абсолют, или Почему стоит бороться за христианское наследие

А вот Славой Жижек — звезда постмодернистской философии — резко выступает против религиозного поворота деконструктивизма, но делает это во имя христианства.

«Подлинное христианское наследие слишком драгоценно, чтобы оставлять его на съедение фундаменталистским выродкам» — такова главная мысль Жижека, служащая в его «Хрупком абсолюте» рамкой, задающей проблемное поле поздней современности: эпохи после краха реального социализма и победы неолиберальной глобализации. Используя марксистский и лаканианский инструментарий, Жижек здесь препарирует современность.

Он констатирует: «Одна из наиболее прискорбных особенностей эпохи постмодернизма и ее так называемой «мысли» заключается в возвращении в нее религиозного измерения во всех его самых разнообразных проявлениях, от христианского и прочего фундаментализма через множество спиритуалистических тенденций «нью-эйджа» до возникающей религиозной чувственности в пределах самой деконструкции (так называемая «постсекулярная» мысль). Как же противостоит этой массированной атаке обскурантизма марксист, который по определению является «воюющим материалистом» (Ленин)? Очевидным представляется такой ответ: он не только яростно атакует эти тенденции, но и безжалостно разбирается с остатками религиозного наследия в самом марксизме». Казалось бы, при чем здесь христианство? Притом:

«Разве не стоит, говоря о старом либеральном пустословии, вечно проводящем параллели между христианским и марксистским «мессианским» представлением истории как движения к спасению правоверных (всем известное уподобление коммунистической партии секуляризованной религиозной секте), особо подчеркнуть то, что оно касается исключительно косного «догматичного» марксизма, а не его подлинного раскрепощающего зерна? Следуя новаторской книге Алана Бадью о св. Павле, мы делаем нашу ставку на нечто совершенно противоположное: вместо того чтобы принимать защитную стойку; позволяя врагу определить территорию борьбы, мы резко изменим стратегию и целиком и полностью согласимся со всеми этими обвинениями. Нужно сказать: да, от христианства к марксизму ведет прямая линия наследования; да, христианство и марксизм должны быть по одну сторону баррикады, вместе сражаться с рвущимся в бой неоспиритуализмом».

Книгу «Кукла и карлик» Жижек полностью посвящает своей философии «христианского материализма». Здесь становится понятным, что дело не в христианстве после атеизма, а в христианстве как религии атеизма, христианстве как атеистической религии.

Лекции

Как говорить о Боге в XXI веке

Две лекции теолога Дмитрия Матвеева «Как говорить о Боге в XXI веке». Можно ли считать эпоху постмодерна временем религиозного ренессанса или же религия продолжает сдавать позиции? Говорит ли богословие о чем-то близком и актуальном для всех людей — или только для верующих? Возможно ли и нужно ли богословие для нерелигиозных людей? Есть ли в христианстве вопросы, которые нельзя обдумывать? Возможна ли «догматика без догматизма»? Может ли быть, с учетом продолжающегося кризиса метафизики, богословие на неметафизической основе?

Лектор рассматривает критику метафизики, бросающую вызов традиционному для христианского богословия догматическому принципу. Эта критика находится в рамках модерной парадигмы мышления: ведущее место в ее ценностной системе играют человек, человеческий разум и свобода. Богословы этого направления, начиная со Шлейермахера в 1-й половине XIX в., развивают богословие на недогматической основе и составляют тренд богословия модерна.

Состояние постмодерна, чаще всего отсчитываемое с начала 70-х гг. XX в., в соответствии с воззрениями его философских идеологов и апологетов (Лиотара, Делёза, Фуко и др.) — это состояние мышления, восстающего против претензии любых идей, концепций и ценностей на универсальность. Постмодерн провозглашает «право на непереводимость» всех частных дискурсов. Ценностный подход модерна с его идеей человека как свободного и разумного существа теряет в эпоху постмодерна ведущие позиции; взамен эта эпоха стимулирует рост, с одной стороны, нигилизма, с другой — консерватизма. В то же время мышление модерна не сходит со сцены, что иллюстрируется, в частности, концепцией модерна как «незавершенного проекта», не исчерпавшего свой потенциал (Хабермас).

Этой ситуации плюрализма соответствует и многообразие подходов и направлений христианского богословия. Беря в качестве критерия отношение к критике метафизики и догматизма, можно выделить направления богословия, характеризующиеся одним из возможных типов отношения к этой критике. Таких типов можно назвать по меньшей мере три: игнорирование, преодоление и приятие принципов указанной критики. В свете этого отношения могут быть рассмотрены следующие богословские направления конца XX — нач. XXI в.: богословская критическая рациональность (Х. Кюнг), минимализм, или «бедная религия» (Д. Кьюпитт, М. Эпштейн), возвращение в первоначальный иудеохристианский контекст (Н. Т. Райт), «трансцендентальная рефлексия» (Б. Лонерган), феноменологическая теология (Ж.-Л. Марион, Т. Мануссакис), «радикальная ортодоксия» (Дж. Милбанк и др.).



Философские основания протестантизма: история и современность

Семь лекций философа Сергея Пименова:

Теология смерти Бога и теология процесса

Радикальная теология

Постлиберальная теология и реконструктивистская теология

Теология постмодерна

Постмодерн как преодоление ошибок модерна. Теология деконструкции

Радикальная ортодоксия как направление теологии постмодерна

Теология постмодерна и ее отношение к ключевым положениям богословия

Поделиться в соцсетях

Подписаться на свежие материалы Предания

Комментарии для сайта Cackle