
60 лет назад, 24 января 1965 года, отошел ко Господу гениальный и постыдно для всех нас малоценимый христианский мыслитель Николай Лосский. Этот текст — посильная попытка отдать ему должное. Но среди разнообразнейшего наследия Лосского самая забытая — его социальная философия: ее-то мы пытались в первую очередь представить.
Сначала мы реконструируем ядро метафизической системы Лосского с целью выявления базы его социальной философии, после чего перейдем к эксплицитной социальной философии Лосского вплоть до его конкретной политико-экономической программы.
Электроны и ангелы. Метафизика Николая Лосского
Реальность (мир в целом) есть совокупность «субстанциональных деятелей», сверхкачественных, сверхвременных, сверхпространственных акторов (потенциальных и реальных личностей), кои суть творческие (свободные, индетерминированные) причины окачествленных временных и пространственных событийi — таков основной тезис метафизики Лосского. «Причиной» (в собственном смысле слова) любого события является свободное, творческое действие актораii, все же остальное (другие акторы и продукты их действий) — лишь поводы, условия, ресурсы действия-причины, породившего событие. Все, что есть, — есть как свободные акты свободных деятелей. Любая активность, любое событие, любая деятельность в мире есть свободная активность свободного деятеля.
По Лосскому, причинностью в строгом смысле слова следует называть исключительно отношение деятеля к своим актам и качествам. Деятель есть индетерминация, ноуменальная свобода: все события и процессы мира не могут стать для него причинами его деятельности, но лишь ее поводами. Плюрализм индетерминированных, уникальных субстанций, являющихся нередуцируемыми творческими избытками к своим актам и качествам, включая его собственную реальность: то, чем является деятель эмпирически (его «эмпирический характер», тип его существования и т. п.), — есть продукт его ноуменальной свободы. И опять же деятель не редуцируется к этому продукту, он есть избыток в отношении самого себя, перманентная индетерминированная аутотрансфомация.
«Природа», «сущность», «характер» актора есть продукт его собственных свободно-творческих действий, то есть не более чем относительно устойчивая система поведенческих паттернов актора, который, будучи сверхкачественной мощью, всегда в силах ее изменить вплоть до деструкции данной системы паттернов с заменой ее на радикально другуюiii. Таким же образом любые наблюдаемые в реальности регулярности, повторяемости, цикличности и пр. суть не «законы» (природы или общества), а относительно устойчивые системы поведенческих паттернов акторов, устойчивые «привычки», «обычаи» их взаимодействий, всегда могущее измениться. Иными словами, «законы природы», не говоря уже о «законах обществах», носят «статистически-вероятностный» характер, допускающий в любой точке-моменте реальности индетерминированные флуктуации, мутации, бифуркации, спонтанные, непредзаданные вспышки новизны, клинамены и пр.: реальность радикально контингентнаiv. Социальные импликации мы можем выделить уже на этом этапе: описанная метафизика есть радикальная метафизика персонализма и свободы: реальность есть продукт взаимодействий разных «свобод».
Единство мира при таком радикальном онтологическом плюрализме обеспечивается общностью по бытию (все акторы и их онтические обнаружения «есть» — обладают бытием). По формам времени и пространства (все точки-моменты обнаружений акторов соотнесены друг с другом) и по логическим формам (вот это обнаружение актора есть именно оно, а не другое, и все реалии есть или оно, или другое: законы тождества, противоречия и исключенного третьего): все акторы есть вместе, соположены, соотнесены, сосуществуют, составляют со-бытие, сообщество мира.
Принципиально важно, что эта указанная общность не означает никакой детерминации, а напротив, является условием возможности свободных проявлений акторов. Общность акторов означает их открытость-данность друг другу, координацию, но не субординацию. Как абсолютно свободные и абсолютно индивидуальные они ничем не (пред)определены, они суть носители абсолютной творческой мощи, суть субъекты клинаменов: флуктуаций, мутаций, актов свободы. Мир есть самоорганизующаяся совокупность индетерминированных индивидуалий (мир как органическое целое, складываемое акторами).
Сложенность, сочетанность акторов в совокупность мира, само «место» их взаимодействий обеспечивается их «относительным единосущием» — «идеальными формами мира» (законы математики, логики: «отвлеченный Логос»), свойственных каждому актору. Идеальные формы не ограничивают свободу акторов, но напротив, создают возможность их свободных действий, само «место» (мир) для них: их «до» и «после», их «здесь» и «там». «Мир», «реальность» — есть общее всех акторов, «место» их бытия и разворачивания их действий, создаваемых ими событий, притом это «место» само ими созидается: оно есть их друг с другом соотнесенность. «Отвлеченный Логос» есть формальная структура мира — условие совместности всех акторов, их «координации», условие реализации их сил.
По общей логике Лосского, однако, у всего должна быть персональная, творческая причина, и таковой причиной для бытия акторов, их относительного единосущия, идеальных форм мира является Сверхмировое Начало — Творец мира, Бог. Если мир есть совокупность индетерминированных индивидуалий, то он и сам как таковой должен быть проявлением индетерминированной индивидуалии (мир должен быть сотворен Богом), иначе та совместность, то сосуществование индетерминированных индивидуалий (мир, реальность) не отвечало бы собственной основной характеристике: все что есть — есть как индетерминированная индивидуалия или ее проявление. Мир — составной объект, чей актор — Бог. Свободная творческая причина события мира — Бог. «Мир как органические целое» складывают субстанциональные деятели своими проявлениями, к которым они притом не редуцируемы; вместе с тем акторы же сосуществуют, плетут сети, выстраивают отношения и т. п.: то есть складывают «мир как органическое целое». Притом работа по воспроизведению условий этой целостности, поддержке сосуществования, гармонизации принадлежит — ведь по общей логике всякая активность сигнализирует о своем особом акторе — Божеству: в том смысле, что эта работа должна предшествовать плетению сетей, как его условие, возможность, «место». Или, в терминологии Лосского: Божество есть «относительное единосущие» всех деятелей, т. е. тот составной объект, в который они все вложены. Но вложенность объектов друг в друга не означает редукционизма: «деятели» Лосского, что он подчеркивает каждый раз, заводя об этом речь, не редуцируются ни к объектам, куда они вложены, ни к миру, ни к Богу, ни к чему.
Бог есть актуальная полнота бытия, Абсолют всех ценностей — Свободы, Личностности, Любви, Добра, Истины, Красоты. Для внутримировых акторов, таким образом, Бог есть их виртуальная полнота, набор ценностей-норм-ориентиров-идеалов, которые они могут реализовать в мире, но, будучи свободными, могут и не реализовать. Это решающая развилка для метафизической базы социальной философии Лосского.
Акторы, которые свободно разомкнулись к бытию других акторов и Бога («возлюбили ближних и Бога»), образуют «Царство Божье» («конкретное единосущие», характеризующееся в том числе через «конкретный Логос»), такой тип реальности, где каждый актор усиливает, обогащает бытие каждого другого актора: царство свободной, творческой соборности, где все и каждый свободны и нет «моего и твоего», где каждый актор есть незаменимая ценность, где все общее: либертарный коммунизм, говоря социально-политически.
Акторы же, которые от бытия других акторов и Бога замкнулись (совершили «грех себялюбия»), образуют психоматериальное царство, наблюдаемую нами вселенную («мир сей», «век сей»). Актор, который бросает свои силы на самоутверждение и противодействие другим (или, что то же: на их подчинение, их эксплуатацию в своих силах, борьбу, вражду с ними), тем самым отчуждается от бытия других акторов и Бога. Уже этим он фатально ослабляет, обедняет свое бытие. Но важней «социологический» смысл этой метафизики: такие «себялюбивые акторы» создают царство («общество») вражды и отчуждения: все их силы (возможности, действия…) уходят на самоутверждение против других. Таким образом они блокируют друг друга, создают систему противодействующих друг другу сил, в которой уже не акторы, а эта система начинает определять их поведение.
В Царстве Божьем индивидуальность и силы актора бесконечно усилены силами всех прочих акторов и Бога: торжество индивидуализма в свободной соборности, где нет никакого однообразия, однородности, законов, правил. И, напротив, в психоматериальном царстве себялюбие акторов обособляет их от прочих акторов и Бога. Все силы уходят на самоутверждение, то есть на: 1) отталкивание от других (вражда, противоположность любви), 2) притяжение-подчинение других (эксплуатация, противоположность свободного сотрудничества). Крах индивидуализма происходит именно в самоутверждении, кое приводит к однообразию, однородности, подчинению законам и правилам. Взаимная рознь акторов стихийно создает вероятностно-статистические закономерности их поведения, отчуждает их свободу в пользу стихийно сложившейся «конкуренции» акторов. Сумма эгоистических отталкиваний, сумма антагонизмов создает систему власти, подчинения, унификации. Мера эгоизма-обособления актора прямо пропорциональна мере скудости-однообразия его бытия.
Короче говоря, Лосский воспроизводит марксистскую диалектику отчужденияv в классовых обществах (и в особенности — отчуждения в «атомистических» буржуазных обществах) на уровне метафизикиvi. Наиболее примитивные «себялюбивые» акторы — элементарные частицы материи, способные только на создание событий притяжения-отталкивания. Они создают «непроницаемые объемы пространства», то есть собственно материю, вещество.
Бог сотворил только свободных акторов и условия их свободного творчества; все прочее — продукты этого творчества. В частности, «законы», «роды и виды» и т. п. суть типы существования, выработанные акторами и ошибочно принимаемые за нечто «вечное». Но всякое однообразие есть продукт отчуждения, причиненного антагонизмом: каждый актор в своей глубине — абсолютная индивидуальность, не могущая быть вписанной в никакие виды и роды, не подпадающая ни под какие законы. Роды, виды, законы, вообще любые виды обобщений, универсалий, абстракций и т. п. — лишь продукты ряда однообразных действий акторов, проистекающих в свою очередь от цикличностей их взаимных притяжений-отталкиваний.
Итак, не существует «законов природы и общества»; то, что так именуют, есть лишь стихийно сложившиеся регулярности, поведенческие шаблоны («привычки, обычаи, традиции») акторов Царства вражды. Любой «закон» есть отчужденная свобода; любая детерминация есть взаимоблокирование враждующих, изначально индетерминированных акторов; любое однообразие, унификация, тождество, родовое сходство и т. п. есть отчуждение-обеднение онтологически первичной уникальности; любая универсалия есть обедненная индивидуалия. Мир есть множественность единичностей, а всякое «общее» есть нечто вроде оптической иллюзии, вызванной обеднением ряда из них — однообразия поведения онтологически-своеобразных сингулярностей. Мир — совокупность событий, актов самоопределяющихся акторов, а не совокупность определенных «сущностей», функционирующих по предзаданным законам, даже и в том случае, если эти акты, эти события воспроизводят такую систему своих трансформаций, которую можно описать в дискурсе сущностей и законов.
Но поскольку в своей глубине каждый актор есть сверхкачественная мощь творческой свободы, всегда имеющая перед собой виртуальную полнотуvii объективных ценностей, открытую к актуализации, то психоматериальное царство способно на «эволюцию», «прогресс» — уход с пути «себялюбия» на путь создания тех или иных общностей. Элементарные частицы способны объединяться (и тем усиливать, обогащать друг друга — разотчуждаться) в атомы, молекулы, кристаллы, планеты, растений, животных, биогеоценозы, сознательно-разумных (личностных) существ (людей), объединения таких существ. Иными словами, наблюдаемая нами вселенная есть совокупность социальных общностей разных типов, прогрессирующих к либертарному коммунизму Царства Божьего. Прогрессирующих или непосредственно, или через уничтожение несовершенного типа общности, в силу своего несовершенства распадающегося во взаимной вражде (ибо вражды нет только в Царстве Божьем)viii. Царство Божье, таким образом, есть актуальное социальное совершенство в себе — и виртуальное совершенство, идеал для психоматериального царстваix.
Эгоистическая стратегия приводит к крайнему страданию, т. е. полной противоположности цели эгоистов. Это противоречие — двигатель эволюции/прогресса. Движимые недовольством своим существованием, акторы объединяются в единства, то есть совершают ход, противоположный эгоизму, и тем вносят в свое бытие усложнение, обогащение, прирост творческой мощи — в силу взаимного усиления, обогащения акторами друг друга.
Принципиально важно ухватить эту диалектику Лосского: эгоизм, обособление, разобщение ведут к подчинению, обеднению, унификации; любовь, братство, социализация ведут к свободе, обогащению, индивидуализации, т. е. возвращают акторов из отчуждения к их первичным онтологическим параметрам. Соединения акторов создают новые уровни реальности, новые типы их существования: соединение субатомных частиц дает атомы, атомов — молекулы, молекул — клетки, клеток — организмы, организмов — биогеоценозы, биогеценозов — биосферу и т. д. Так образуется иерархия социализаций-усложений, многоуровневость мира, разнотипность существований.
Мир есть сообщество сообществ, система систем разных уровней и типов, взаимовплетенных, вложенных друг в друга. Но важно, однако, помнить, что иерархизм есть онтическая характеристика мира, тогда как онтологически мир есть «плоскость», равенство акторов («иерархический персонализм» Лосского есть плоская онтология, учитывающая многоуровневость, разнотипность — «иерархичность» — бытия): электрон, лес, галактика, ангелы — равно субстанциональные деятели. Радикальный антиэссенциализм: каждая реалия мира есть несводимость ни на какую другую реалию, несводимость ни на какой закон и ни на какую причинность: тем самым онтология Лосского есть и систематически продуманная, радикальная объект-ориентированная онтология (что мы далее подробно показываем).
Таким образом, каждая реалия (любого типа, на любом уровне) есть «сама себе» субстанция («субстанциональный деятель»), здесь-и-сейчас-из-себя-активность. Каждая субатомная частица — актор, и складывающийся из субатомных частиц атом — тоже актор, и складывающая из атомов молекула — актор, и складывающая из молекул клетка — актор и т. д. Любая онтическая агентность, активность есть проявление онтологического актора, на каком бы уровне реальности и в каком бы ни было ее типе не осуществляла бы себя эта агентность. Онтические иерархии падшей части мира, по Лосскому, не противоречат онтологическому равенству всех деятелей мира, не аннулируют этого исходного равенства; Царство Божье, по Лосскому, характеризуется и актуальным, эмпирическим, онтическим равенством: иерархизм как таковой — черта падшего бытия. Понимание Бога как деятеля составного объекта «мир» не противоречит плоской онтологии этого мира (как мы далее увидим подробнее), так же как в целом характеризующаяся мир ситуация вложенности объектов друг в друга, ситуация разного рода систем соподчинения, онтических иерархий не нарушает плоской онтологии.
Эволюция эгоистических акторов, восхождение по лествице все более сложных социализаций-обогащений-индивидуализаций в итоге перепадает в свою противоположность: акторы открывают иное царство бытия — «Царство Божье». Действительно, мыслима иная, антиэгоистическая бытийная стратегия любви не к себе, но к другим; стратегия, где силы, творческая мощь уникальности, индивидуальности актора не расходуются на вражду к другим, но бесконечно усилены всеми другими. Царство любви, братства, солидарности, мирности, творчества, индивидуальности, личностности, свободы, где нет и никогда не было каких-либо «законов», подчинения, отчуждения, унификации, однообразия, тождества и т. п., где нет и никогда не было борьбы и эксплуатации, но каждый фрагмент реальности (этого типа) принадлежит каждому и всем акторам. Совершенное единство — бесконечное многообразие: тут уже нет иерархий, а есть пан-поли-центрическая плоскость-равенство всех (Царство вражды древовидно, Царство Бога ризоматично, т. е. в полноте реализует онтологию мира, виртуально свойственную всем акторам).
Выделим особо одну важную деталь, которая столь сложно зачастую усвояется при знакомстве с либертарно-эгалитарными дискурсами. Плоская онтология в разработке Лосского как раз очень ярко показывает, что равенство следует понимать не в смысле унифицированности, а в смысле несопоставимости, несоизмеримости равных. Все акторы равны именно в своей уникальности: их просто нечем сравнивать на предмет их неравенства. Напротив, в обедненном своем состоянии акторы унифицируется, появляется шкала сравнения, иерархия. Именно унификация предполагает неравенство; равенство же основывается на уникальности равных.
В Царстве вражды различия (их носители/породители — акторы) конфликтуют, отталкивают, выталкивают друг друга: скажем, вот этот атом не может занять место вот того другого, не вытолкнув его; Царстве же Бога есть Царство взаимоподдерживающих, взаимообогощающих, полифонирующих различий. Подобно тому, как в одной и той же точке-моменте могут, не выталкивая друг друга, находиться такие содержания бытия, как, например, аромат, цвет, звук и т. п.
Единое бытие мира есть акт живой, личностной любви Бога. Но всякое живое единство, по Лосскому, если оно реально, то реально личностно, через личность (поскольку любая реалия онтологически есть проявление того или иного актора — потенциальной или реальной личности). Каждое реальное единство — живое, персональное. Каждая реалия (например, такая, как мир) есть проявление чьей-то агентности. В случае Царства Божьего таким единящим всех актором выступает Бог в «конкретном единосущии»x, в Коем состоят все члены Его Царства, а в «отвлеченном единосущии» — и акторы Царства вражды («отвлеченное единосущие» — единство по бытию, формам пространства и времени, логическим формам). Акторы, от века избравшие пребывать в Царстве Боге, суть ангелыxi; акторы же, вошедшие в Царство Бога путем мировой эволюции, — святые. Царство Божье есть «невидимая» (для акторов Царства враждыxii), торжествующая Церковь; область перепада из Царства вражды в Царство Бога есть видимая, воинствующая Церковь.
Резюмируем: метафизика Лосского сама в себе еще до всякой социальной философии существенно «социологична», притом во вполне определенном смысле — либертарно-эгалитарном.
Постиндустриальное общество и хозяйственная демократия. Социальная философия Николая Лосского
«Диалектический материализм в СССР»xiii
— большая статья, изданная отдельной брошюрой. Под «материализмом» обычно понимают «механистический материализм». Лосский показывает, что этот механистический материализм подвергается, в сущности, одинаковой критике и со стороны «идеал-реализма» (как Лосский именует христианскую метафизику), и диалектического материализма (марксистской философии).
Далее Лосский приступает к анализу диалектического материализма по существу и приходит к следующему выводу: диалектический материализм, как и идеал-реализм, есть критика и превосхождение как и одностороннего материализма, так и одностороннего идеализма. Диалектический материализм понимает реальность («материю») как активность, спонтанность, творчество, историю, способность к свободе, сознанию, личностности. Иными словами, диалектический материализм есть не осознавший себя, не дошедший до собственной полноты идеал-реализм, то есть христианская (!) метафизика.
Диамат вменяет материи самодвижение, изменчивость, способность к творчеству всего, что есть в реальности. Один шаг, и мы получим лоссианских акторов — носителей клинаменичности, производящих реальность. Ведь нет ничего более очевидного: мы знаем, что материя способна сложиться в жизнь и сознание, поскольку такой сложенной в жизнь и сознание материей являемся мы сами. И таким образом нам известная материя изнутри (ведь мы и есть материя, знающая себя изнутри) — она есть свобода, контингентность, способность к жизни и сознанию, то есть уже всегда потенция жизни и сознания (материя «психоидна» по Лосскому).
Верно, что диамат как набор конкретных текстов, кои сами себя обозначали как диамат, никогда не соответствовал декларациям, намерениям, задачам диалектического материализма — на деле они вырождались обратно в механистический материализм. Реально диамат — не под своим именем — реализован в новейших метериализмах и в философии Лосского. Эта последняя, конечно, дает множество поводов высмеять и отбросить себя как откровенную мифологию (метемпсихоз и пр.). Но тут надо прежде всего уловить концептуальный остов этой «мифологии»: Лосский, утверждая свободу каждого актора, его способность стать кем/чем угодно, утверждает просто-напросто контингентность реальности. Реальность суть клинамены, бифуркации, флуктуации, мутации, акты свободы, которые действительно образуют реальность, как принято думать после квантовой физики, генетики и постмодерных социогуманитарных исследований.
Здесь важно также подчеркнуть, что метафизика Лосского не «идеалистична». Напротив, это метафизика телесности. Это, к слову, одно из отличий философии Лосского от его предшественников — русских персоналистов Козлова, Лопатина и др. Отличие, сближающее его с ООО с их синтезом панпсихизма и неоматериализма. Согласно Лосскому, «тело» есть комплекс обнаружений-проявлений актора в пространстве-времени, то есть тело есть, строго говоря, сама реальность актора, то, как он есть. «Тело» актора есть совокупность его проявлений в реальности, совокупность его актов, деятельностных, составляющих его реальность в пространстве-времени. «Тело» ведь есть нечто постоянно перемещаемое в пространстве и изменяющееся во времени: оно не «вещь», к которой редуцируется актор, как в механистическом материализме, а «событие» актора, то, как он сам себя реализует в реальности. Без тела нет актора, и реальность есть совокупность телесностей разных типов — и в том-то и дело, что «вещество» — лишь один из типов (и самый примитивный) телесности.
Из опыта мы знаем, что акторы способны создавать телесности не только по типу вещности-вещества («мертвой материи»), но и по типу живой материи, знающей множества подтипов, по типу разумной материи (люди); такие сложные «тела», как биогеоценозы и пр. Лосский считал, что возможна и дальнейшая эволюция в сторону «преображенной телесности», где, в частности, тела перестанут создавать события отталкивания от других тел (то есть перестанут быть «материальными», «вещественными»). Такова «преображенная» телесность Царства Божьего.
Или, скажем, известная нам реальность «способна» на три измерения, но ничто не мешает думать, что возможно бесконечномерное пространство (или наши органы чувств и интеллект способны обнаружить только три измеренияxiv). Деконструкция диалектического материализма, предпринятая Лосским, служит переходным звеном от его метафизики к его социальной философииxv.
«Коммунизм и философское мировоззрение»xvi:
коммунизм (как экономический строй) есть обобществление, устранение себялюбия из экономической жизни. Лосский делает, в сущности, самоочевидное замечание: такой экономический строй во всем противоречит материализму (механистическому); такой строй требует как раз идеал-реализма. Это капитализм как экономика себялюбия обосновывается материалистической метафизикой; как обосновывать с помощью нее коммунизм, труд (более не основанный на себялюбии) в коммунистическом обществе — совершенно не ясно, крайне непоследовательно. Материализм есть наихудшая «идеология» для коммунизма, материалисты не смогут построить коммунизм, не смогут жить в коммунистическом обществе. Материализм есть теоретическое отражение практического материализма буржуазных обществ. Христиане были бы идеальными коммунистическими гражданами. Но таким образом коммунизм имплицитно, бессознательно всегда уже есть христианский социально-экономический идеал; так же как диалектический материализм в своих фундаментальных концептуальных тенденциях имплицитно, бессознательно всегда уже есть христианская метафизика.
«Органическое строение общества и демократия»xvii:
свободно осуществляемая свободная соборность любви свободных личностей, где в любви к другим свободно расцветает каждая личность, — цель мирового бытия. В политической проекции это самоочевидно дает демократию. Политическое устройство из последовательно продуманных христианских метафизики и этики есть демократия.
Однако современная демократия существует в условиях капитализма, то есть в условиях эксплуатации человека человеком, буйстве себялюбия, борьбы (конкуренции) и пр. (мы видели, что это основные параметры падшего бытия, по Лосскому). Отсюда следует вывод, что для полноты демократии требуется устранение эксплуатации человека человеком, экономической системы, основанной на себялюбии. Итак: христианская метафизика в политике дает демократический социализм.
здесь Лосский утверждает свой антифашизм, антинацизм, антинационализм, антирасизм. Себялюбие в жизни народов есть национализм; соборность в жизни народов есть международное сотрудничество, ограничение суверенитета национальных государств. Короче говоря, к христиански обоснованному демократическому социализму добавляется христиански обоснованный интернационализм.
Критика национализма
Критику национализма как национального «себялюбия» и апологию надгосударственного объединения наций находим и в тексте «Украинский и белорусский сепаратизм». Если абстрагироваться от публицистичности этого текста (о нем — в последней главке), собственно философский смысл его таков: национализм всегда был нравственно предосудительной идеологией, а в наше время созидания надгосударственного, наднационального единства стал еще и глупостью, не отвечающей актуальным тенденциям политического развития.
«Свобода и хозяйственная демократия»xix:
идеал демократии и этического отношения к личности требуют перенесения демократии в сферу экономики и социальной защиты всех людей. Исходя из христианского идеала свободы и любви, Лосский призывает к распространению свободы из области политической в область экономическую. Также здесь утверждается, что лучшая «идеология» для общества свободы — христианство, религия свободы. А никак не материализм (вульгарный), из коего ценность свободы никак не вытекает (поскольку он есть метафизика детерминированного мертвого вещества, а никак не метафизика свободных живых личностей).
«Экономический строй и интеллектуализация общества»xx:
политическая и экономическая демократизация вкупе с развитием технических сил создают перспективу осуществления демократического социализма, в частности — уменьшения физической работы, уменьшения рабочего времени вообще, увеличения досуга. Отсюда проблема заполнения досуга, дающая шанс на увеличение духовной деятельности широких масс населения, то есть «интеллектуализации общества». Человек более не будет сжигать свое время на отупляющей работе.
С другой стороны, христиански понятая политика, этическая политика требует совершенствования медицинской, педагогической, культурной систем, что подразумевает большее количество научных, культурных, медицинских работников, работников образования и пр. Того же требует и рост технических сил, которым нужно больше работников умственного труда; также и развитие социальной техники требует большего количества служащих и служащих более высокого интеллектуального уровня. То есть и с этой стороны — интеллектуализация общества, развитие разума, сознания, культуры, духа. Социализм, таким образом, есть развитие не только материальное, экономическое, но и культурное, духовное, развитие человека как такового. Здесь же находим и емкую формулу социальной философии Лосского:
«Идеально совершенный социально-экономический строй должен обеспечить каждому члену общества духовные и материальные условия нормального развития, ведущего к порогу Царства Божия».
«Техническая культура и христианский идеал»xxi:
рост технических сил дарит много возможностей, но и грозит рядом опасностей. Технический идеал (понимания бытия, жизни, общества в свете техники) — не христианский идеал. Христианский идеал есть органический идеал. Индустриальное общество характеризуется Лосским как наращивание внутренне разобщенных агрегатов и разрушение органических, внутренне взаимопроникнутых единств. Отсюда, между прочим, пишет Лосский, и эпидемия психических расстройствxxii: чисто количественное приращение внешнего опыта, скоростей, объемов информации и пр. разрушает органическое единство психики, ее «объем» увеличивается, а «тип» не прогрессирует, что приводит к дисбалансу. Общество, имеющее главной активностью производство механизмов с помощью других механизмов, простраивает само себя, психику своих членов, их отношения и пр. по типу механизма: разрушает «живую жизнь».
«Индустриализм, коммунизм и утрата личности»xxiii:
технический идеал, понимание бытия, общества, людей по образу техники грозит тоталитаризмом, превращением общества в машину, а людей — в винтики этой машины, что полностью противоречит органическому идеалу христианства, идеалу соборности, свободной общинности; идеалу целого, изнутри, свободно созидаемого.
«Мифическое и современное научное мышление»xxiv:
техника и наука — благо, если они занимают свое место в иерархии ценностей. Они — зло, если по ним равняют все бытие, что приводит к ущерблению, обеднению бытия. Этому ущерблению христианская метафизика противопоставляет апологию живой жизни, полноты бытия. Мир индустриального общества обезбожен, обездушен, обессилен, обесценен, обессмыслен: мир тотального отчуждения.
Последние статьи, помимо прочего, — критика индустриальных обществ и их идеологийxxv и, соответственно, — апология постиндустриальных обществ, и даже конкретней — информационного общества (феномен «интеллектуализации»). В частности, «материализм» есть отраженная в мировоззрении логика индустриализма. Вместе с тем это и критика европоцентризма, исключительности модерного мышления, а защиту Лосским «мифического мышления» можно считать формой постколониализма. Здесь же подчеркнем и вытекающую из сказанного существенную экологичность философии Лосского, которая и вообще одна из фундаментальных черт его «органического мировоззрения»xxvi. Экологизм, постиндустриализм, ОО- и плоская онтология: Лосский — философ наших дней, если только дать себе труд — позволить себе радость — прочитать его.
«Этические и религиозные учения Т. Г. Масарика» —
здесь находим следующий ряд мыслей. Справедливое устроение земной жизни не предполагает отрицания веры в Бога (гуманизм, секуляризм), а напротив есть следствие веры в Бога и абсолютные ценности, поскольку его (устроения) двигатель — любовь к совершенству, которое следует понять на высоте его понятия: этико-религиозно.
Религиозное и социальное — если верно продумать их отношения — совпадают: отношению к другому должно производится в горизонте Абсолюта. Этика есть отношение человека к человеку: религия есть отношение к миру в целом и Богу. Каждый (этический) поступок совершается как момент мирового целого, созданного, блюдомого, любимого Богом: то есть каждый (этический) поступок априори имеет метафизическое и религиозное значение. Вера в Личного Бога как совершенную любовь осмысляет мир в целом и каждый его момент (каждый поступок).
Масарик считал, что хотя сущностно насилие — зло, оно оправдано как отпор насилию. Эта тривиальная мысль неожиданно радикально расцветает продолжением: в этой логике оправдана не только оборонительная война, но и революция как самозащита народа против насилия (в Новое время было принято морально оправдывать войны и осуждать революции: тут мы видим, как Масарик пересоздает старую, средневековую христианскую моральную теологему о праве на восстание против тирании).
Лосский: «трудный вопрос, где мы имеем дело с компромиссом в предосудительном смысле этого слова, и где сталкиваемся с явлением совершенно иного порядка — именно с неизбежною в земных условиях неполнотою добра, ведущую к драматическим положениям». Вопрос, никто не спорит, труднейший, но тут надо помнить, что в любом случае, по Лосскому, Царство Божье есть реальность абсолютного не-насилия. Этика, приложенная к политике, дает, по Масарику, демократию как политическое, социально-экономическое и доступности духовных благ равенство: «братство в хлебе, правах, науке, нравственности, религии» — цитирует Лосский Масарика. Еще одна цитата: «экономически-социальное братство требует глубоких изменений всего строя общественной жизни … социальный переворот, ведущий в этом направлении, уже настал», притом «пока рабочий класс не может контролировать все производство и организацию его, до тех пор невозможные радикальные экономические изменения». Хозяйственная демократия как аспект метафизики абсолютных ценностей и веры в Бога: это мы уже видели у самого Лосского. Вера в Добро (в Бога как Абсолютное Добро) есть уверенность в оправданности и осуществимости справедливого устроения земной жизни, социального прогресса.
Притом, солидаризируясь с социальной и религиозной мыслью Масарика, Лосский критикует ее теоретическое ядро — кантианство: оно должно быть деконструируемо и заменено подходящим, подлинно обосновывающим подобную мысль. И здесь важно, что Лосский напрямик связывает теологию, политику, экономику, этику и философский движок, на котором те формулируются.
«Нравственная личность Толстого» —
здесь Лосский предпринимает нечто вроде ортодоксально-христианской рецепции этико-политического учения Льва Толстого. «Любовь к свободе есть ненависть к насилию»: такова кратчайшая формула «нравственной личности» Толстого. Притом систему насилия складывают внешнее политическое и внутреннее духовное («механизирование души», «мертвый автоматизм», «подчинение привычка» и т. п.: ср. с вышеописанной метафизикой Лосского). Стремление к свободе приносит субъекту нравственные страдания, поскольку в системе насилия (каковую представляет собой вообще известный нам мир) субъект находится или в положении угнетателя, или в положении угнетенного. — Эту проблему Толстой решил, обретя начало, высшее свободы и обосновывающее ее: любовь. Любовь есть то начало, что обеспечивает сводную жизнь в мире насилия.
Вдумаемся в формулу «любовь к свободе есть ненависть к насилию»: насилие есть средоточие греха и, следовательно, любовь к свободе есть начало антигреховности, праведности. Свобода = праведность, поскольку насилие = грех; любовь есть способ свободно жить в мире насилия. Итак, либертарность немыслима без христианства (=жизни по любви): обратное просто воспроизводит насилие: отсюда совмещение в толстовстве религии и политики. Единственная форма не-насильственной — подлинно либертарной, подлинно христианской — политики является форма свободного влияния, преобразования общественных отношений через заразительный пример свободно-братской жизни: только любовь, никакого насилия, иначе просто воспроизведения греха, насилия.
Итак, любовь обеспечивает свободу в мире насилия, но и более: это приносит «интенсивное счастье» и даже здесь-и-сейчас достижение «блаженной и бесконечное жизни» (формула Толстого: де-факто находим здесь учение об обожении через практики любви-ненасилия: связка этой блаженной жизни с политикой позволяет квалифицировать это учение как политическую ангелологию). Притом душа как совокупность стремлений есть любовь, или, точнее, стремится к любви.
Лосский предпринимает в этом очерке нечто нетривиальное: апологию жизни и творчества позднего Толстого. Согласно Лосскому, поздний Толстой (христианский анархист, этико-политико-религиозный мыслитель) достиг праведности, радости, покоя: поздний Толстой духовно, нравственно выше раннего.
Не сводится ли, однако, толстовство отчасти к благодушным фантазиям, отчасти к старым, банальным истинам? Вопрос, который можно было бы задать и про наследие самого Лосского. Лосский вслед Толстому отвечает на это подозрение: в мире насилия благодушные фантазии и банальные моральные истины вечно новы и радикальны: надо только верно их понять, в чем и состоит сложность и суть дела. «Уяснение, упрощение нравственной истины» — нужнейшее и труднейшее дело, и Лосский считает Толстого мастером этого дела (а мы — и Лосского). В особенности трудно изобретение путей осуществления нравственной истины и «разоблачение приемов одурманивания совести» (тут-то и становится очевидна новь, радикальность, скандальность ее для мира сего).
Особой заслугой Толстого Лосский считает «освящение социально-психологической стороны нравственной жизни», «нравственной стороны общественной и государственной жизни», в частности «изобличение недостатков церкви выполнено Толстым с огромною силою». Основной вклад Толстого тут состоит в разоблачении распространенной ошибки/манипуляции отнесения учения Христа к личной нравственности с исключением общественно-государственной. Но ведь любовь как главная христианская заповедь касается межчеловеческих отношений, т. е. общества (состоящего, очевидно, из межчеловеческих отношений). Поэтому государство как система насилия греховно: любовь не творит насилия, то есть не творит ни государства, ни преступлений, ни войны, ни революции: любовь творит лишь совершенную свободу (=жизнь без насилия).
В русском народе, цитирует Лосский Толстого, «никогда не прекращался протест христианства против государства … люди общинами уходят /из-под контроля Петербургской империи: старообрядцы, казаки, крестьяне/ … и не только не нуждаются в правительстве, но смотрят на него всегда как на нежную тяжесть». Исход из Империи — эффективная и традиционная политическая форма (интересно, что тут Лосский де-факто причисляет Толстого к тому, что после оформится как неопатристическая политическая теология из Империи в Пустыню). Вообще, Лосский видит в Толстом традиционный русско-христианский политический и духовный тип.
Лосский утверждает, что «идеал» Толстого — общежитие без вражды и эксплуатации (ср. с метафизикой Лосского) — «настоятельно требует осуществления», что «борьба с Толстым бессильна, так как добро неискоренимо». Либертарно-эгалитарная политика истинна, потому что Бог есть! — нетривиальная формула.
Как видим по этому очерку, Лосский — по своему конечному идеалу, в пределе своей мысли — христианский либертарий, «толстовец». Но, конечно, много более осторожный, умеренный — не в метафизике, но в реальной политике, — чем собственно Толстой и толстовцы. В очерке о Масарике есть характерная оговорка на это счет: да, мол, идеал в пределе ненасильственный, негосударственный, социалистический и пр., но его форсирование может не приблизить его, а напротив, отдалить. Поэтому потребен терпеливый эволюционный путь: совмещение радикализма на уровне метафизики и умеренности на уровне реальной политики: мы еще столкнемся с этим ослаблением радикализма в движении от метафизики к конкретике.
В начале и в середине XX в.
Переходим от общих постулатов к конкретной политически-экономической программе Лосского. Мы возьмем два текста — один ранний, другой поздний, что позволит нам увидеть единство взглядов автора.
В тексте 1917 года (пропагандистской брошюре кадетов) «Чего хочет партия народной свободы»xxvii Лосский выставляет следующие требования: свобода, равенство, братство, демократия, республика (антимонархизм), борьба с нетрудовыми доходами фабрикантов и помещиков, обеспечение социальных прав, увеличение налогов — для капиталистов, увеличение зарплаты — для наемных работников, частичное обобществление собственности. Это — умеренный социализм, или, как минимум, левоцентристская программа.
Отличия своей программы от социализма Лосский формулирует так: непредрешенность социального развития ввиду сложности общества и исторического процесса, а значит, не-доктринерство; отвержение насильственных методов социалистов — путь мирного консенсуса общей справедливости и, в целом, принципы свободы и ситуативности (нецентрализованные решения на местах), развитие самоуправления, культурное самоопределение, свобода веры как освобождение веры от власти и «мамоны»:
«Царская власть нередко заставляла священников служить не Богу, а земному царю и его интересам. Нередко правительство арестовывало и всячески преследовало праведных людей из мирян и священников, учивших народ, как следует истинно служить Богу, а не мамоне. Теперь этого не должно быть».
Сформулируем точнее: мы здесь у Лосского находим не просто умеренный социализм, а либертарный (свободный, ненасильственный, не тоталитарный) — что, разумеется, вполне согласуется с его метафизическими основоположениями.
В тексте 1954 г. «Какой идеал противопоставить коммунизму?»xxviii находим те же самые ценности — но уже не как предлагаемые, а как осуществляемые в западных обществах (в форме «обществ благоденствия», «социальных государств» — в том, что Федотов напрямик называлxxix «социализмом», достигнутом западными обществами в XX в.): обеспечение социальных прав, социальная справедливость, демократизация, увеличение налогов с капиталистов и пр. Критика советской модели осуществляется Лосским не с «правых» позиций, а с либертарно-эгалитарных (а не, скажем, с «рыночных», «консервативных» или каких-то еще). Лосский вообще квалифицирует советский социализм как «рабовладельческий капитализм» (!).
Притом он утверждает в тексте «О возникновении русской революции и смысле ее»xxx: провиденциальная роль советской модели социализма состояла в том, чтобы показать миру, что случится, если он (мир) не пойдет по пути мирных социалистических реформ. Иными словами, горький урок советского тоталитаризма состоит не в опасности социализма как такового, а в прямо обратном — в его настоятельности, в необходимости демократического пути к социализму («хозяйственной демократии» в терминологии Лосского).
Достоевский
Интересна с социально-философской точки зрения книга Лосского «Достоевский и его христианское миропонимание»xxxi. Важно помнить, что эта книга написана Лосским как апология христианства — на примере искусства и мышления одного из величайших христианских авторов. И вот в эту апологию, по Лосскому, входит и определенная социальная философия.
Книга эта интересна в двух отношениях:
— Развенчание мифа о «переломе убеждений» Достоевского после каторги. На самом деле Достоевский переболел атеистическим социализмом еще до каторги, но что принципиально: Достоевский еще до каторги — и вплоть до смерти — оставался христианским социалистом. Не был он никаким реакционером, ретроградом и пр. «Перелом» состоялся до каторги и состоял не в переходе к реакции, а в смене социализма атеистического на социализм христианский. Логика этой смены понималась Достоевским в таком смысле: от социализма, который не признает и не обеспечивает свободы, к социализму, который свободу признает и обеспечивает. И до каторги, и после, и до самой смерти: Достоевский — христианский социалист, критик несправедливых порядков в России, критик буржуазного общества на Западе, апологет социальной справедливости, философ свободы и пр. В этом смысле книга очень ценна: тут множество выписок из текстов Достоевского на этот счет. Вся «критика социализма» у Достоевского есть критика тоталитарного, деспотического социализма и тем самым есть апология либертарного, персоналистического социализма.
— Развенчание мифа о «патологизме» Достоевского, его якобы воспевания страдания и пр. На самом деле Достоевский — певец радости, восторга, умиления, света. Страдают у него люди вроде Свидригайлова или Ставрогина, а люди вроде Алеши или Зосимы — вовсе не страдают, они — в райской радости. Вероятно, можно пойти несколько дальше и предположить смысловую рифму, взаимообусловленность между указанными двумя аспектами книги: христианским социализмом и вот этой райской радостью. Освобождение от греха, открытие перспективы святости (света, восторга) дает и узрение возможности социальности, выстроенной в виду этой перспективы. По любви и свободе устроенные межчеловеческие (социальные) отношения становятся возможными из первичного опыта любви и свободы — то есть из специфически христианского мистического опыта.
Этот религиозный и социальный оптимизм вообще крайне характерен для Лосского; но спросят: не благодушные ли здесь фантазии?
Бог и мировое зло
Непременно нужно помнить историко-политический контекст, в котором работал Лосский. Его социальная философия, метафизика и теология — вовсе и совсем не благодушные фантазии, а экзистенциально и интеллектуально обоснованное сопротивление адской эпохе, небывалому напору зла. Все перечисленные тексты созданы ведь в эпоху мировых войн и тоталитаризмов — как ответ-протест им, как проект альтернативы им.
Всего красноречивей тут — «Бог и мировое зло»xxxii, книга, написанная в 1940 г., опубликованная в 1941 г. с изъятыми нацистской цензурой местами, очевидно, думавшей, что она (нацистская цензура) достаточно экспертна в вопросе отношений Бога и мирового зла. Лосский — ярый (почти по-детски наивный, несмотря на систематизм своей философии) защитник Истины, Добра и Красоты, мира как гармонического целого и пр. Он верил (и, как ему казалось, «доказывал»), что каждый атом, каждое дерево, каждое животное, каждая звезда есть отдельное существо, способное стать личностью; все эти мириады существ созданы Богом (Истиной-Добром-Красотой) в истине, красоте, добре: и писал он все это («доказывал») в 1940-м, под нацистской оккупацией! Лосский здесь пишет:
«Неопределимая добротность, оправданность в себе, которою насквозь пропитана полнота бытия, принадлежит, вследствие органической цельности ее, также и каждому моменту ее. Поэтому всякий необходимый аспект полноты бытия воспринимается и переживается как нечто такое, что само в себе есть добро, само в своем содержании оправдано, как долженствующее быть. Таковы любовь, истина, свобода, красота, нравственное добро. Все эти аспекты Царства Божия с Господом Богом во главе запечатлены чертами, присущими Абсолютному добру, такими, как несамозамкнутость, непричастность какому бы то ни было враждебному противоборству, совместимость, сообщаемость, бытие для себя и для всех, самоотдача».
Откуда же тогда зло, вражда? —
«Зла нет в сотворенной Богом первозданной сущности мира. Когда же и где возникает оно? Конечная цель жизни есть абсолютная полнота бытия существ, достойных обожения. Основное условие достойности обожения выражено в двух заповедях Христа о любви к Богу и к ближнему. Следствием этой любви является правильное отношение ко всем ценностям соответственно их рангу и потому нравственно доброе поведение во всех отношениях. Основное первичное отклонение от этого правильного пути жизни является там, где тварная личность, вступая в мировой процесс и стремясь к абсолютной полноте бытия, начинает свою жизнь с любви к себе, большей, чем к Богу и к сотворенным Им личностям. Такая чрезмерная любовь к себе, предпочтение себя другим личностям есть уже нарушение ранга ценностей; она есть первичное, основное нравственное зло, грехопадение тварного существа. Все остальные виды зла, все несовершенства в мире суть следствие этого основного нравственного зла себялюбия, эгоизма. Себялюбивые существа образуют психоматериальное царство бытия, строение которого резко отличается от строения Царства Божия. В Царстве Божием осуществлено совершенное единодушие; наоборот, в нашем царстве бытия преобладают обособление друг от друга, равнодушие или даже вражда и противоборство. В Царстве Божием каждая личность обладает абсолютною полнотою жизни; в нашем царстве жизнь каждого существа более или менее обеднена в меру его обособления от других существ. Все члены Царства Божия суть действительные и притом совершенные личности, сполна осуществляющие свою индивидуальность; а в психоматериальном царстве бесконечное множество членов его суть только потенциальные личности, и те члены его, которые принадлежат к числу действительных личностей, как, напр., земной человек, все же несовершенны и не осуществляют свою индивидуальность во всей полноте вследствие недостатка творческой силы, обусловленного обособлением от Бога и ближних. Не буду слишком долго останавливаться на вопросе о социальном зле: слишком очевидно, что все весьма разнообразные виды этого зла, от которых каждый из нас в большей или меньшей степени страдает, созданы не Богом, а нами самими. Все несовершенства общественного порядка суть в конечном итоге следствие основного нравственного зла, именно недостатка любви нашей к Богу и сотворенным Им другим личностям. В международных отношениях государства часто проявляют безоглядный, циничный и нередко прямо преступный эгоизм. Чаще всего поводом к войне служат не столько экономические нужды, сколько душевные страсти властолюбия, честолюбия, гордыни, свойственные целым народам не менее, чем отдельным людям; конечно, перед лицом всего мира и даже своих собственных граждан народ, затевающий войну, оправдывает ее не этими своими страстями, а какою нибудь «жизненною необходимостью» простейшего порядка, например необходимостью предупредить грозящее нападение соседа или добыть экономические блага, несправедливо сосредоточенные в руках другого народа. Выработать сверхгосударственную организацию, которая устранила бы войны и установила наиболее целесообразное экономическое сотрудничество народов, человечество до сих пор не умеет и отчасти даже не хочет не только вследствие трудности этого дела, но и вследствие эгоистического нежелания каждого государства видеть свой суверенитет отчасти ограниченным, а также вследствие взаимного недоверия, господствующего между себялюбцами».
Вот что удивительно и прекрасно: в разгар Второй мировой, в непредставимой бойне Лосский пишет и «доказывает», что есть Царство Божие, Царство добра, истины и красоты, царство ангелов и святых. Наше же «психоматериальное царство» отпало от Царства Божьего, но каждый из нас может и должен тянуться обратно — и тем свою область реальности вытягивать в Царство Божие. Мы верим в Бога, мы верим, что Его Царство победит; вражда будет побеждена.
И тут надо ухватить, что мысль Лосского и в самых своих оптимистических, мифологических чертах, с одной стороны, и в самых своих метафизических, теоретических чертах несет социально-политическую альтернативу, подрывную мощь. Здесь необходимо перевернуть обывательское, ходячее представление: вера в добро, в возможность прогресса — очень трудна, здесь требуется огромное экзистенциальное и интеллектуальное усилие, чтобы вообразить-помыслить мощь добра изнутри мира, во зле лежащего: Лосский был редчайшим гением такого усилия.
А вот видеть, что мир во зле лежит, не составляет никакого труда: это и так всем очевидно, тут не требуется труд мысли.xxxiii
Данный текст представляет первую и третью главки полной версии работы о Николае Лосском, выложенной вот здесь.
Примечания
Лосский во многих книгах и статьях излагал основоположения своей метафизики. См., например: Лосский Н. О. Мир как органическое целое // Избранное. М.: Правда, 1991. С. 338–483. Здесь и далее в этой главке мы излагаем именно эти основоположения, поэтому, кроме особых случаев, обходимся без ссылок. В качестве краткого введения в философию Лосского можно рекомендовать отличное краткое итоговое ее изложение, которое дал сам Лосский в маленькой книге «Интуитивизм»: Лосский Н. О. Учение о перевоплощении; Интуитивизм.— М.: Издательская группа «Прогресс», VIA, 1992. С. 136–206. В качестве его опус магнум можно рекомендовать: Лосский Н. Свобода воли. PARIS: YMCA PRESS, 1927
Употребляем термин «актор» не только потому что он более отвечает современному философскому словоупотреблению, чем «субстанциональный деятель», но и потому что его употреблял и сам Лосский, например: Лосский Н. О. Учение о перевоплощении; Интуитивизм.— М.: Издательская группа «Прогресс», VIA, 1992. С. 206. Но ясно, разумеется, что «актор» и есть буквально «деятель». Также мы отождествляем «деятелей» философии Лосского и «объектов» объектно-ориентированных онтологий, что далее обосновываем.
Лосский, в частности, прямо пишет, что в каждом акторе существование предшествует сущности, не просто предвосхищая экзистенциалистов, но превосходя их: у него уже нет, того оставшегося у экзистенциалистов от модерна, противопоставления «субъекта» («свободы», «бытия-для-себя» и пр.) и «мира» («необходимости», «бытия-в-себе» и пр.). Лосский Н. О. Свобода воли // Избранное. М.: Правда, 1991. С. 547.
О статистически-вероятностном характере «законов природы» и о наращении новизны в мире вследствие случайных комбинаций его элементов см., например: Лосский Н. О. Свобода воли // Избранное. М.: Правда, 1991. С. 557–559, 563.
Термин «отчуждение» употреблялся самим Лосским, например: Там же. Как и термин «эксплуатация»: Там же. С. 596. В обоих случаях Лосский находит «отчуждение» и «эксплуатацию» еще на уровне метафизики — до всякого разговора о социологии, и даже вообще до введения в свой дискурс таких существ, как «люди». Эту диалектику отчуждения Лосский воспроизводил много раз, например: Он же. О воскресении во плоти // Философия и публицистика: Избранные статьи. М.: Викмо-М : Дом русского зарубежья им. А. Солженицына, 2017. С. 83; Он же. Мир как органическое целое // Избранное. М.: Правда, 1991. С. 413, 472.
Классик советского марксизма и восточнохристианский криптотеолог Батищев дает (на основании текстов Маркса) точь-в-точь такую же диалектику отчуждения (самоутверждение-атомизация приводит к рабству и однородности-однообразию) и коммунизма (как торжества индивидуализма и свободы). См. Батищев Г. С. Введение в диалектику творчества. Спб.: РХГИ, 1997. С. 332–343. В той же книге (с. 297–376) Батищев дает типологию социальных связей и соответствующую ей типологию философских систем (разомкнуто-органический, замкнуто-органический, разомкнуто-атомистический, замкнуто-атомистический, гармонически-полифонический типы), поразительно похожую на типологию мировоззрений, развитую Лосским (неорганический субстанционализм, органический субстанционализм, неорганический актуализм, органический актуализм, идеал-реализм). Лосский Н. О. Типы мировоззрений. Париж: Современные записки, 1931. И для того, и для другого мыслителя оказывается принципиальным в этих типологиях оппозиция субстанционализм / антисубстанционализм (оба члены оппозиции имеют два подтипа) и ее снятие-превосхождение в гармоническом полифонизме (Батищев), идеал-реализме (Лосский).
Батищев писал о том же самом как о «виртуальной глубине» каждого субъекта, укорененной и обеспеченной «беспредельной объективной диалектикой» (имя Бога в криптотеологическом марксизме Батищева). См., например: Батищев Г. С. Познание и творчество // Избранные сочинения. Алматы: Институт философии, политологии и религиоведения КН МОН РК, 2015. С. 679–686.
Интересно, что и здесь можно увидеть параллель с марксизмом: де-факто акторы создают общности в целях более эффективных подчинения, эксплуатации других акторов: такой ценой покупается «прогресс», «эволюция»: освобождение есть результат диалектического усложнения порабощения, прогрессирования средств подчинения и эксплуатации. Лосский Н. О. Свобода воли // Избранное. М.: Правда, 1991. С. 592. На глубине, однако, этот процесс активируется все же притяжением совершенной полноты Царства Божьего, как и у Маркса диалектика истории в конечном счете «работает» за счет изначальной коммунистичности «родовой сущности человека».
Классик советского марксизма Лифшиц в разных своих текстах писал, что марксизм есть истина всех предшествующих утопий, а история есть раскрытие того синхронного, что есть в бесконечном, что есть в абсолютной истине как мироздании в целом (источник найти не удалось, цитирую по памяти).
В большинстве своих текстов Лосский концепт «единосущия» относил к устройству мира вообще, а Воплощение Бога в исторической фигуре Иисуса понимал в рамках «педагогической» теории Воплощения (Христос как Учитель, Образец поведения и пр.). Однако в позднем тексте Лосский пишет, что единосущие твари и Творца достигается только в Боговоплощении, и таким образом от «педагогической» теории Воплощения переходит к ортодоксальной, «физической» (Христос как Личность, ипостасирующая и нетварность и тварность, и тем, могущая открыть нетварность тварным существам, то есть открыть им дорогу к обожению). Лосский Н. О. Учение о перевоплощении; Интуитивизм. — М.: Издательская группа «Прогресс», VIA, 1992. С. 35. Вообще, редко обращают внимание на ортодоксальность, классичность теологии Лосского — см., например, его образцово ортодоксальный текст: Лосский Н. О. О творении мира Богом. Журнал «Путь» № 54. С. 3–22; оно и понятно, коль скоро ряд специфических учений Лосского (перевоплощение и пр.) затмил его ортодоксальность по основным вопросам теологии.
Т. о., мировое бытие распределено между двумя крайностями — ангельской полнотой бытия Царства Бога и адской скудостью бытия Царства вражды, так что мировые иерархии суть степени отпадения от полноты в скудость: и тут существует даже развитие, усложнение этого отпадения: «сатанинская эволюция», не совпадающая с «нормальной эволюцией» — творческим усложнением к Царству Божьему. У Лосского неизменны метафизические основания мира в смысле актуальной бесконечности не редуцируемых ни к каким сущностям, принципам, законам, друг другу и т. п. субстанциональных деятелей (т. е. избегающих и «подрыва» и «надрыва» объектов по Харману). Все прочее — есть их свободное творчество: и сети, которые плетут деятели и «законы» функционирования этих сетей («законы природы») есть нечто контингентное — историческое состояние взаимоотношений деятелей на данный момент в данной сети, где и законы и сами сети могут в любой момент кардинально трансформироваться (ср. с мыслью Мейясу). Именно в непредзаданном творческом усложнении самих себя и своих сетей деятели и могут, если свободно выберут такой путь, вступить в Царство Божие (=либертарная теология, теология исходности свободы).
Бесконечномерное существо невидимо для трехмерного; свет непостижим для существа, не выработавшего светочувствительные органы; тело невидимо для клетки, клетка невидима для молекулы и т.п.
Лосский. Н. О. Диалектический материализм в СССР. Париж: Ymca-Press, 1934. Заметьте, что наше сравнение мысли Лосского с марксизмом обосновано самой этой мыслью.
Нечто похожее имел в виду Батищев, рассуждая о «запороговых виртуальных содержаниях»: мир имеет бесконечное количество содержаний, недоступных для нас в нашем нынешнем состоянии. Батищев Г. С. Познание и творчество // Избранные сочинения. Алматы: Институт философии, политологии и религиоведения КН МОН РК, 2015. С. 679–686. У Лосского можем встретить и иную тематизацию этой проблемы: одним из следствий отчуждения акторов от Бога и Его Царства (совершенной полноты бытия) является их незнание. Акторы психоматериального царства, исходя из своих потребностей (выживания, борьбы и пр.), осуществляют какую-то «выборку» из бесконечности мира; все же бесконечное богатство мира за пределами этой выборки скрыто от них. Но — в силу присущей им свободы — они способны вырабатывать более развитую аппаратуру такой «выборки» — развивать органы чувств, интеллект. Акторы вырабатывают себе органы зрения, слуха, нервную систему и пр. и т. д. — производя более объемную, глубокую, детальную и пр. выборку, открывая раннее для себя «запороговые» содержания мира (выражаясь языком Батищева).
И позволяет квалифицировать мысль Лосского как нечто вроде протонеоматериализма — еще одна черта, роднящая Лосского с «новыми онтологиями».
Лосский. Н. О. Коммунизм и философское мировоззрение // Философия и публицистика: Избранные статьи. М.: Викмо-М : Дом русского зарубежья им. А. Солженицына, 2017. С. 209–219.
Лосский. Н. О. Органическое строение общества и демократия // Там же. С. 220–229.
Лосский. Н. О. В защиту демократии // Там же. С. 230–240.
Лосский. Н. О. Свобода и хозяйственная демократия // Там же. С. 241–245.
Лосский. Н. О. Экономический строй и интеллектуализация общества // Там же. С. 255–261.
Лосский. Н. О. Техническая культура и христианский идеал // Там же. С. 68–78.
Весьма популярная тема у либертарно-эгалитарно авторов: об этом писали Фромм, Фишер и многие другие.
Лосский. Н. О. Индустриализм, коммунизм и утрата личности // Там же. С. 246–254.
Лосский. Н. О. Мифическое и современное научное мышление // Там же. С. 52–67.
Ср. с критикой Вышеславцевым и капитализма и советского социализма как двух порождений индустриализма, и соответственно его апологию либертарного социализма (в форме неопрудонизма). Вышеславцев Б. П. Кризис индустриальной культуры // Сочинения. М.: Раритет, 1995. С. 181–434.
Батищев также крайне много внимания уделял философии экологии, например — Батищев Г. С. Диалектика перед лицом глобально-экологической ситуации // Избранные сочинения. Алматы: Институт философии, политологии и религиоведения КН МОН РК, 2015. С. 481–504.
Лосский Н. О. Чего хочет партия народной свободы (конституционно-демократическая). Петроград: Лештуковская Паровая Скоропечатня, 1917.
Лосский. Н. О. Какой идеал противопоставить коммунизму? // Философия и публицистика: Избранные статьи. М.: Викмо-М : Дом русского зарубежья им. А. Солженицына, 2017. С. 262–269.
См. ссылку ниже..
Лосский. Н. О. О возникновении русской революции и смысле ее // Там же. С. 270–277.
Лосский Н. О. Достоевский и его христианское миропонимание. Нью-Йорк: издательство имени Чехова, 1963.
Лосский Н. О. Бог и мировое зло. М.: Издательство «Ресрублика», 1994. С. 316–389.
Мы, разумеется, не претендуем на полное обозрение социальной философии Лосского. Можно было бы прибавить еще и многое другое, привести еще и другие тексты. Но в общих чертах, в крупной структуре, в основных тенденциях, думается, мы философию смогли обрисовать.