на наш Телеграм
Сегодня, 15 января, Церковь чтит память преподобного Серафима Саровского.
С детства я была прихожанкой Иерусалимского подворья в Москве — храма Воскресения Словущего в Филипповском переулке рядом с Арбатом. Совсем маленькой я любила стоять напротив Казанской иконы Богородицы, почему-то уверенная, что меня назвали Марией в честь нее. И в том же приделе была икона, на которую я особо не обращала внимания, — ростовой портрет Серафима Саровского, явно копия с прижизненного.
Нельзя сказать, что я ничего не знала про этого святого: знала, конечно, даже одна из первых моих иконок была его — настоятель подворья, нынешний Вифлеемский митрополит Феофилакт, подарил, причем подписана она была по-гречески. Но преподобный старец оставался для меня просто одним из хороших, добрых святых.
А потом умерла мама, и меня приехали утешать девочки-хиппи, с которыми я тогда близко общалась и дружила. Одна из них, Света, подарила мне образок с преподобным Серафимом и сказала, что он мне обязательно поможет. Не образок, конечно, а Серафим. (Образок я потом во время паломничества в Иерусалим подарила одному православному англичанину, но это уже совсем другая история.)
Мне трудно сказать, как именно он мне помог, но через несколько месяцев я как-то неожиданно оказалась с паломнической группой в Дивееве. Тогда еще не восстановили знаменитую Богородичную канавку, но где она проходила, знали все.
Я брела по непролазной грязи (шли дожди) и тихо напевала под нос «Богородице Дево, радуйся». Я слышала где-то предание, что Матерь Божья каждый день Сама эту канавку обходит, и хотела какого-нибудь чуда. Ну пусть мне не Богородица явится, но что-то хорошее и удивительное произойдет.
Произошло следующее. Когда до конца Канавки оставалось метров пять, меня догнала монахиня. Вдруг она обернулась и начала мне говорить какие-то совершенно обыкновенные вещи про христианскую жизнь, а закончила почему-то рассказом про послушницу, которая уже готова была к постригу, но подняла глаза, увидела красивого парня, полюбила его и ушла за ним из монастыря. «Надо быть осторожнее, — сказала она. — Ангельскую жизнь обязательно кто-то захочет отнять».
Я была в то время очарована монашеством вообще и Дивеевским монастырем в частности, поэтому совсем уже было собралась остаться там. И не поднимать глаз. Только домой сгоняю, с папой поговорю. Я была уверена, что эта монахиня мне как раз Богородицей и преподобным Серафимом послана.
Преподобный Серафим иронично смотрел с иконы в Троицком соборе обители, как будто говоря: «Вот-вот, надо быть осторожнее. Не беги впереди паровоза».
Потом я вернулась домой, всякие заботы, как в притче о сеятеле, заглушили желание немедленно оставить все и уехать в то же Дивеево. Думаю, это тоже было промыслительно — я бы глаза подняла обязательно и увидела бы не то что красивого парня, а вообще веселую жизнь вокруг, ну и все. Так что я “планово” подняла глаза и еще немного пометалась – и в миру, и по монастырям. Были попытки поехать в Пюхтицу (не вышло), в Горненский в Иерусалим (надолго не смогла, но была уверена, что вернусь). В конце концов, мне все эти метания совершенно надоели.
В храме нашем появилась еще одна икона Серафима Саровского — с частицей мощей. Я на каждой службе подходила к ней и молилась очень странной молитвой: «Пожалуйста, придумай для меня что-нибудь». Я даже не знаю, чего именно я просила. А он знал. У него были добрые глаза, и он обещал что-нибудь придумать.
Потом я уехала в Якутию, и первое, что я увидела, войдя в здание епархиального управления, это была большая икона преподобного Серафима Саровского, писаная на холсте. Он смотрел на икону Божией Матери «Умиление», и я поняла, что он все придумал (кстати, одна из главных святынь Якутска – икона Божией Матери «Умиление», только глаза у Богородицы на ней открыты).
Через некоторое время я наконец приняла окончательное решение о монашестве.
Но теперь мне кажется, что «не поднимать глаза» — не панацея. Как раз стоит их поднять и увидеть небо, а с высоты неба — землю. Почему-то мне кажется, взгляд преподобного Серафима Саровского говорит именно об этом.
