С самой ранней юности, когда подходит время празднования Успения Божией Матери, я испытываю удивление и понимаю, что не могу постичь особую тайну этого праздника. Для меня этот праздник про красоту. Если быть точнее, про красоту земную.
Это ощущение появилось у меня лет в тринадцать. Мой церковный, да и жизненный путь тогда еще только начинался, и многое было в первый раз. Я оказалась на успенском богослужении, которое называется Чин Погребения Божией Матери. Священники в голубых облачениях торжественно шли вокруг храма, неся в руках плащаницу, а церковные старушки постилали перед ними белые цветы. Такие земные похороны нашей Небесной Покровительницы явились для меня полной неожиданностью.
Я была подростком, вдохновленным высоким импульсом православия, и считала земную красоту вторичной, не заслуживающей внимания по сравнению с красотой духовной. Рукотворная красота и вовсе казалась необязательным, даже отвлекающим элементом. Происходящее заставило удивиться, тем не менее спустя годы сохранилось чувство, что эти человеческие, немного наивные старания особенным образом выражали подлинность праздника.
С Успением связано для меня еще одно удивление.
Читая Сказание об успении Святой Богородицы, я обнаружила, что, узнав о приближающейся кончине, Пресвятая Дева вернулась домой и стала готовить свой дом к ожидаемому событию. Проще говоря, Она занялась уборкой. Посвятила этому делу часть оставшегося Ей земного времени, и, значит, считала это важным.
Конечно, это позднее предание, записанное где-то в V–VI веках, но церковное сознание сохранило о Божией Матери именно такую память.
Мое детское внимание «цеплялось» за этот поступок Божией Матери. Это было и красиво, и неожиданно. Возникал вопрос: почему бы не пренебречь такими вторичными обязанностями, как убранство дома, в преддверии последнего часа? Теперь, спустя годы, мой вопрос звучит по-другому: «Может быть, обязанности вообще не могут быть вторичными?»
В повести Валентина Распутина «Прощание с Матёрой» есть трогательный момент. В связи со строительством Братской ГЭС деревня Матёра должна быть затоплена. Все жители покидают деревню. Главная героиня, старушка Дарья Пинигина тщательно убирает и белит свою избу, зная, что через несколько дней и изба, и вся деревня погибнет, оказавшись на дне нового водохранилища. С житейской точки зрения она совершает бессмысленные, даже абсурдные действия. Но мудрая старость, наверное, чувствует, что теперь изба ее останется чистой навечно, и с точки зрения вечности в этом поступке подлинность и красота.
Еще один пример, когда земной рукотворной красоте уделяют внимание именно на грани встречи с Вечностью, — это погребальные стихиры святого Иоанна Дамаскина. Чтобы утешить монаха, потерявшего лучшего друга, святой Иоанн обращается к поэзии, украшает прекрасными стихами момент, когда близкие видят «во гробех лежащую, по образу Божию созданную нашу красоту, безобразну, безславну, не имущую вида». В момент самых высоких и сложных человеческих переживаний вперед выступает то, что могло бы казаться вторичным, — стихи.
Евангелие рассказывает нам, что Мария, узнав во время Благовещения о беременности Своей родственницы Елисаветы, не откладывая, отправляется к ней пешком в другой город. Судя по количеству месяцев, указанных в Евангелии, Она находится с Елисаветой до самого рождения Иоанна Крестителя, то есть приходит специально для того, чтобы помочь Елисавете этот непростой период пережить.
Молодая девушка, оставив дом и все Свои дела, отправляется поддержать родственницу, дожидается родов, в которых так важна помощь близкого человека, и только убедившись, что все в порядке, возвращается к Себе домой, в Свою обычную жизнь. Поступок, который впечатляет и в сегодняшние времена.
Ведь, если задуматься, это вообще в обязанности молодой родственницы не может вменяться: можно было спокойно остаться дома, надеясь, что у Елисаветы найдутся другие помощницы. Такие заботы можно было бы возложить и на Божью волю и даже никаких угрызений совести не испытывать. Но Мария находит важным и оказать внимание беременной родственнице, и помочь растерявшимся хозяевам праздника в Кане Галилейской.
Божья Матерь не пренебрегала друзьями, заботилась о доме, шила хитон, по собственному почину помогала близким. Это ведь всё о земном, о земных делах, о земной красоте.
В Португалии, где я сейчас живу, есть изображение Успения Божией Матери, которое называется Boa morte, что можно перевести как «Хорошая смерть». Для меня это шокирующее и сложное для осмысления название. «Хорошей» мы привыкли называть жизнь. Но одновременно это и утешающее сочетание слов. Оно звучит как утверждение о том, что событие перехода от жизни земной к жизни вечной может быть оценено как хорошее. Мы просто об этом мало что знаем. Так же, как не знаем, где кончается красота земная и начинается красота небесная.