на наш Телеграм
Перепечатываем статью редактора нашего библейского раздела Татьяны Зайцевой из журнала «Нескучный сад».
Начать, наверно, надо с того, что я никогда бы не стала православной, если бы не встретилась с протестантами – адвентистами седьмого дня. Религиозные вопросы меня всегда волновали, но Православие в силу ряда причин казалось мне чем-то страшным, а православные вызывали отвращение или иронию.
Ну, вы понимаете – все вокруг крещеные и «православные», заповеди никто не соблюдает, воцерковленные православные не могут сами ответить ни на один вопрос, посылают к «батюшке», даже хорошие люди выискивают в магазине «постное» печенье (ну какое печенье в пост, господа? Что за лицемерие?) и все такое елейно-елейное… Одним словом, протестанты вызывали у меня больше доверия как люди, у которых вера не расходится с делом. Кроме того, они могли говорить о Боге лично, как те, кто Его лично знают. Они говорили о Боге, а не о догматах. Они говорили о Боге так, что было понятно, что Бог для них – не абстракция, а Кто-то очень важный. И они говорили, что можно много хорошего слышать о ком-то, но не знать его, пока не познакомишься сам. И в этом был призыв и мне самой обратиться к Богу лично. Они молились за меня, чтобы Бог дал мне веру (потому что потом я уже хотела верить, но не могла). И в итоге, благодаря разговорам с протестантами, молитвам протестантов, книгам, данным протестантами, я обратилась к Богу и познала Его. Вернее, поверила в Его любовь и прощение. Для меня Он тоже стал Кем-то близким и дорогим. Дальше я прошла адвентистскую катехизацию и крестилась у адвентистов. Почему же я все-таки перешла в Православие?
Глобальных причин у этого было две. Большее соответствие Православия Писанию и существование в Православии форм, выражающих тот опыт познания Бога, который получила я.
Итак, оказалось, что православные больше верны Библии, чем адвентисты. Им не надо доказывать, что Хлеб Жизни – Плоть Христа, а не Его слова. Сколько копий сломала я, беседуя с адвентистами на эту тему. Это совершенно удивительный момент: ведь написано:
51 Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира.
(Ин 6:51)
53 Иисус же сказал им: истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни.
54 Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день.
55 Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие.
56 Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем.
57 Как послал Меня живый Отец, и Я живу Отцем, [так] и ядущий Меня жить будет Мною.
58 Сей-то есть хлеб, сшедший с небес. Не так, как отцы ваши ели манну и умерли: ядущий хлеб сей жить будет вовек.
(Ин 6:53-58)
Как, читая это, можно утверждать, что речь идет лишь о символе? На каком основании? Мне это было непонятно. Я читаю Писание и я ему верю, потому что это слово Божие. Но для богословски «продвинутых» адвентистов было принципиально важно доказать, что Причастие – всего лишь символ. Для «непродвинутых», так же, как и для меня, было на основании Библии очевидно, что это – реальность. Настолько очевидно, что даже часовая проповедь перед Вечерей Господней о том, что мы будем принимать только «символы Тела и Крови», как-то ускользала от их сознания.
Кроме того, адвентисты причащались редко (правда, все вместе). Раз в квартал. Мне этого не хватало. Потому что Причастие – это наиболее тесное соединение с Богом, какое только можно представить. Я жаждала Бога и жаждала Причащения. И искала возможности причащаться чаще. И за этим тоже я пришла в православный храм, где причащают на каждой службе. И еще для меня была важна телесность Бога в Причастии и близость с Ним через это. Это соприкосновение с Ним через материю и важность самой материи нормальна для Православия, но совершенно немыслима для протестантизма.
Именно стремление к Богу и вера в Его присутствие и реальность породили во мне стремление исповедоваться, т. е. быть реальной. Потребность в этом была у меня очень большой. И эта потребность для меня неразрывно связана с любовью – потому что именно когда любишь, хочется сознаться в том, что сделал плохого – чтобы это плохое не стояло между тобой и тем, кого любишь – между тобой, Богом и другими людьми. Т. е. исповедь – это форма сочетания любви с правдивостью. И у адвентистов чисто институционально такой возможности не было, а в Православии была. И в этом было исполнение призыва апостола Иакова «признавайтесь друг перед другом в поступках ваших и молитесь друг за друга, чтобы исцелиться» (Ин 5:16).
Третий момент – непрестанная молитва. Апостол Павел говорит: «Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите» (1 Фес 5:16-18). И у меня самой была потребность непрестанно молиться, постоянно общаться с Богом. Но я не умела (и сейчас не умею). Но самой этой темы, этой проблемы – как непрестанно молиться и исполнить слова апостола – для адвентистов не существовало. Но из книг митрополита Антония Сурожского о молитве я поняла, что для православных это само собой разумеющаяся реальность, накопленный опыт, в каком-то смысле – норма духовной жизни, к которой стремятся. И вообще – о молитве, об общении с Богом православные знают больше, чем протестанты. Да и Бога Самого знают ближе и глубже.
Наверное, это главное. Но были еще и другие моменты. Например, у каждой деноминации, с которой я общалась (я не только с адвентистами дело имела), было какое-то любимое изречение Христа, любимые отрывки из Библии. Главным для адвентистов были слова «Придите ко Мне, все труждающиеся и обременные, и Я успокою вас». Во всяком случае, о них очень часто говорилось. В Московской Церкви Христа больше всего любили слова про отвержение себя: «Тогда Иисус сказал ученикам Своим: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною, ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее (Мф 16:24-5)». МЦХ мне были ближе своей героичностью, да и слова эти казались мне более важными. Но на каждой православной иконе Христа я видела раскрытую книгу с надписью «Да любите друг друга» и понимала, что на самом деле именно это важнее всего. И снова оказывалось, что в Православии все понимается и точнее, и глубже.
Когда я пришла первый раз на Литургию, меня очень поразила великая ектенья. Поразила несколькими вещами. Тем опять-таки, что соответствовала Писанию больше, чем адвентистские молитвы. Я имею в виду вот это место: «Итак прежде всего прошу совершать молитвы, прошения, моления, благодарения за всех человеков, за царей и за всех начальствующих, дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте, ибо это хорошо и угодно Спасителю нашему Богу, Который хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1 Тим 2:1-4). Адвентисты не молятся «за всех человеков». И за «царей и всех начальствующих» тоже не молятся. Молитва в начале службы пастора-настоятеля в субботнее утро сводится к благодарности Богу за то, что Он нас привел на богослужение, к просьбе о тех, кто не смог прийти и кто еще в пути, и к молитве о семьях членов церкви (имеется в виду – данной общины). До великой ектеньи я не задумывалась о несоответствии молитвы пастора Писанию. После я пошла к нему на прием, чтобы обговорить этот вопрос, спросить, почему мы не молимся за начальствующих и предложить это делать. Мне сказали, что за начальствующих и всех человеков можно молиться келейно – в частном порядке, в смысле. И что все так и делают (если я правильно помню).
Но это был не единственный момент, которым меня поразила великая ектенья. Второй, и более важный – ее всеобъемлемость, вселенскость – и совпадение этого, опять же, с моим внутренним чувством. Став верующей, я впервые пережила свою принадлежность к человечеству – через нашу общую греховность. И через это же – что Бог заботится обо всех, всех любит, что мы едины перед взглядом Его любви. В таком состоянии невозможно не хотеть молиться о всех – взгляд расширяется и видишь не только себя и своих близких, но многих и многих. И эта расширенность взгляда есть в ектенье. Т. е. мне стало очевидно, что ее православные составители те же чувства переживали и так же видели мир, как и я – т. е. что они так же познали Бога, как Любовь.
Был и такой случай, что я шла и думала, в чем же все-таки смысл христианской жизни – ну вот молюсь, делаю добрые дела – а дальше что? И через пять минут после этого на прилавке с православной литературой, располагавшемся в переходе между «Библиотекой» и «Боровицкой», увидела книжку с названием «В чем цель христианской жизни?» Конечно, я немедленно купила ее и увидела, что она – о Святом Духе. А все, связанное с Духом Святым, взаимоотношениями с Ним и Его схождением на нас, меня очень волновало. И в общем-то, разговор Серафима Саровского с Мотовиловым открыл мне, что православные не понаслышке знают о Святом Духе и Он не чужд для них.
Много я могла бы еще написать. Но в общем, Православная церковь открылась мне в ее Предании как опыт Богопознания и любви. Т. е. я не пережила свой изначальный опыт через нее. Но я была способна благодаря своему опыту опознать опыт церковный как тот же по качеству, но неизмеримо более глубокий. Я не смогла бы оценить Предание, если бы не познала прежде Христа и не полюбила Его хоть немного (хотя сейчас я думаю, что это было намного больше той любви, чем у меня сейчас). Тогда бы я не увидела, что Православие говорит мне о Нем и как к Нему приближаться. И для меня нет сомнения, что многие вещи в Церкви, которые кажутся слишком жесткими или непонятными, воспринимаются так, потому что у нас нет соответствующего опыта – а вовсе не потому, что они неправильны, или не для мирян, или еще по какой-либо причине. Не все, конечно. Много и наносного и на это грустно смотреть, потому что оно мешает пробиться к главному. Но многое идет из глубины любви ко Христу (некоторые установления насчет поста, например – точно) – такой любви, до которой мы во многом не доросли. И мне странно, когда кто-то патетически и с возмущением восклицает, заслышав слово «Предание» – «Что для тебя важнее – Предание или Христос?». Я не могу их противопоставить. Если исследовать Предание, оно – как и Писания – «свидетельствует о Нем».
Пробыв в Церкви около 10 лет, я с грустью могу сказать, что почти все православные – и я в том числе – похожи на людей, которые живут на мусорной куче, засыпавшей клад. Многие знают об этом кладе и говорят о нем, как бы не видя кучи, из-за чего часто принимают ее за клад. Многие сосредоточены в основном на мусорной куче и считают клад ее разновидностью, и у них аллергия на слова “покаяние”, “догматы”, “святые отцы”, “Православие”. Видеть это мне очень горько, потому что я-то знаю, что это клад. Мне здесь помогла мысль о “темном двойнике Церкви”, высказанная Фуделем. Есть двойник у Церкви, и на Тайной Вечери был Иуда, и плевелы нельзя выдергивать до времени. Но надо, главное, самому не быть плевелом – а для этого надо, отбросив кучу, раскопать клад и «пустить его в оборот», а не только хвалиться им, применить хотя бы часть того, что найдем. Даже этого хватит, чтобы духовно озолотить нас и всех, кто вокруг.
