на наш Телеграм
Труды Ричарда Докинза стали своеобразной «библией атеистов». А их автор — почти «пророком», на которого ссылаются, чьи слова используют в качестве «железобетонных» аргументов в споре с верующими. Но так ли незыблемы утверждения знаменитого английского биолога? Алистер Макграт, профессор Оксфордского университета, в книге «Бог» Докинза. От «Эгоистичного гена» к «Богу как иллюзии» разбирает аргументы ведущего идеолога «новых атеистов».
Докинз считает дарвинизм слишком масштабной теорией для того, чтобы ограничивать его использование лишь биологией. Зачем замыкать дарвинизм в мире генов, если он имеет огромное значение для всех аспектов человеческой жизни и мышления? В «Эгоистичном гене» Докинз упоминал свой давнишний интерес к аналогии между культурной и генетической информацией. Нельзя ли найти применение дарвинизму за пределами биологии в сфере человеческой культуры? Это превратило бы его из научной теории в мировоззрение, метанарратив, всеохватывающее видение реальности.
Универсальный дарвинизм: эволюция культуры
Докинз не первый, кто пытался применить теорию эволюции Дарвина к культуре. Однако этот подход связан с серьезными сложностями, во многом потому, что культура предполагает активную деятельность самих людей. Не все события из мира культуры являются результатом продуманной целенаправленной деятельности, но многие из них именно таковы, а потому поддаются планированию, если знать базовые принципы манипулирования культурной эволюцией (вроде тех, что сформулировал Антонио Грамши). «Люди действуют намеренно, желая достичь определенных результатов. Они не «слепые часовщики». Применение любой модели эволюции к культурному развитию сопряжено с трудностями, и в силу того, что за некоторыми аспектами культурной эволюции стоят сознательные намерения, для ее объяснения больше пригоден ламаркизм, а не дарвинизм.
И все же, если попытаться перенести законы эволюции на область культуры, требуется найти эквивалент гена — «культурный репликатор», обеспечивающий передачу информации во времени и пространстве. Научное подтверждение концепции культурного репликатора позволило бы преобразовать дарвинизм в универсальный подход, охватывающий не только биологическую, но и социокультурную область.
Идея «культурного репликатора» разрабатывалась эволюционным психологом Дональдом Т. Кэмпбеллом (1916–1996) еще в 1960 году в качестве составной части модели культурной эволюции, основанной на «слепой изменчивости и избирательном сохранении». Для такого репликатора Кэмпбелл придумал термин «мнемон». Родственная мнемону идея «культургена» привлекла значительное внимание в североамериканской социобиологии, и все же эти неуклюжие термины не стали популярными в более широких кругах. В отличие от них, подход Докинза был замечен.
Знакомство с мемом
В «Эгоистичном гене» Докинз ввел ставший популярным в дискуссиях о культурной эволюции термин «мем». Это слово подчеркивало аналогию между «культурным репликатором» и геном и было похоже на «ген» по звучанию. По этимологии это было сокращением термина «мимема», который Докинз вывел из греческого mimesis («подражание»). Мем был предложен в качестве гипотетической «единицы передачи культурного наследия или единицы имитации»0, чтобы объяснить процесс развития культуры, используя дарвинизм.
Хотя понятие культурного репликатора существовало и ранее, Докинз благодаря доходчивым объяснениям и примерам сделал его известным и доступным широкой публике. Успех термина «мем» отчасти объясняется более точной и запоминающейся терминологией, которую использовал Докинз. Другим фактором стала популярность книг Докинза, благодаря которой о потенциале биологических аналогий применительно к развитию культуры узнало гораздо больше людей, чем ранее, и был дан старт широкой общественной дискуссии1. В этой главе мы рассмотрим вклад Докинза в развитие дарвинистского подхода к эволюции человеческой культуры.
Так что же такое мем? Ответ на этот вопрос находится в «Эгоистичном гене», хотя механизм передачи информации посредством мемов проговорен не четко:
Примерами мемов служат мелодии, идеи, модные словечки и выражения, способы варки похлебки или сооружения арок. Точно так же, как гены распространяются в генофонде, переходя из одного тела в другое с помощью сперматозоидов или яйцеклеток, мемы распространяются в том же смысле, переходя из одного мозга в другой с помощью процесса, который в широком смысле можно назвать имитацией.
Наиболее удачным примером мема Докинз считает веру в Бога, что особенно заметно в его современных полемических работах, посвященных пропаганде атеизма. Но насколько эта идея верна?
«Меметический» подход, несомненно, полезен для исследований в области интеллектуальной истории и социокультурного развития, так как здесь присутствуют все три основных элемента эволюционной теории: отбор, вариация и репликация. Анализируя концепцию мема, Кейт Дистин показала, как все эти три элемента можно обнаружить в феномене культурной эволюции. Например, мем может мутировать, видоизменяться и подвергаться процессу отбора. Несомненно, это часть картины культурной эволюции, но только часть. Да, мемы могут мутировать, но их могут и умышленно изменять люди, которые хотят и умеют влиять на восприятие идей и ценностей. В этом контексте нельзя пройти мимо социологических проблем, связанных с человеческой деятельностью, контролем и властью. Мы можем допустить, что в некоторых аспектах культурная эволюция аналогична биологической эволюции, однако общая картина гораздо сложнее.
Необходимо прояснить еще один момент. В «Эгоистичном гене» к мемам Докинз причисляет мелодии, идеи, крылатые фразы, моду, архитектуру, песни и веру в Бога. Однако здесь есть проблема. В подходе Докинза к неодарвинистскому синтезу единицей отбора является именно ген, хотя процессу отбора фактически подвергается фенотип организма. Ген — это репликатор, набор инструкций, а фенотип — это физическое проявление того, как организм выполнил эти инструкции, например у него проявились какие-то заложенные в ДНК физические характеристики или поведение. Однако примеры мемов, предложенные в «Эгоистичном гене», являются результатом выполнения инструкций, а не самими инструкциями. Выбрав аналогию между мемом и геном, Докинз проиллюстрировал ее, обратившись фактически к культурному эквиваленту фенотипа, а не гена. Таким образом, параллель, которую Докинз проводит между распространением генов в генофонде и мемами в (гипотетическом) пуле мемов, не совсем корректна.
Для понимания важности этого момента рассмотрим более раннюю попытку объяснить культурную эволюцию в терминах дарвинизма. В статье 1968 года (дополненной в 1975 году) антрополог Ф. Т. Клок высказал предположение, что культура могла развиваться в соответствии с законами дарвинизма, и предложил применить методы этологии к поведению, связанному со сферой культуры. Клок провел различие между «i-культурой» (совокупность социокультурных инструкций, содержащихся в нервной системе) и «m-культурой» (взаимоотношения и изменения в материальных структурах, которые происходят на основании этих инструкций). Приведенные выше примеры мемов из «Эгоистичного гена» являются примерами того, что Клок называет «m-культурой», хотя читатель справедливо ожидал встретить у Докинза примеры «i-культуры» (опять же, в терминологии Клока).
Докинз не прошел мимо этой проблемы и исправился в своей следующей книге «Расширенный фенотип» (1982). Свое первоначальное описание мема Докинз признал ошибочным:
К сожалению, я <… > не провел достаточно четкой границы между собственно мемом как репликатором, с одной стороны, и его «фенотипическими эффектами» или «меметическими продуктами» с другой. Мем следует рассматривать как единицу информации, хранящейся в мозгу («i-культура», по Клоку). Он имеет определенное строение, воплощенное в том материальном носителе информации, который использует наш мозг, каким бы этот носитель ни был. <… > Это нужно, чтобы отделить мем от его фенотипических эффектов — влияний, которые он оказывает на окружающий мир (клоковская «m-культура»).
Это уточнение устранило одну из фундаментальных слабостей концепции мема. Любой стандартный неодарвинистский подход предполагает, что гены порождают фенотипы. О том, чтобы фенотип стал причиной генетических изменений, не может быть и речи. Иными словами, гены подвергаются отбору, но не следуют внешним инструкциям. Активно защищая эту «центральную догму» дарвиновской классической теории, Докинз поставил себя в неловкое положение, допустив наследование фенотипов.
Итак, согласно новому определению мем — это фундаментальная единица информации, которая порождает культурные явления и идеи. Это набор инструкций, чертеж, но не продукт. То, что Докинз первоначально определил как мемы, например «запоминающиеся мелодии», теперь следует рассматривать как «продукты мемов». Тем не менее в широких кругах концепция мемов Докинза продолжает обсуждаться, исходя из определения 1976 года, изложенного в «Эгоистичном гене». Приведенное в менее известном «Расширенном фенотипе» (1982) новое определение обычно во внимание не принимается.
Мем Бога
Каким же образом гипотетическое понятие мема соотносится с верой в Бога? С самого начала Докинз увязывает свою концепцию с вопросами религиозной веры, приводя религии в качестве «наилучшего примера мемов». Ряд писателей, включая Карла Маркса (1818–1883) и Зигмунда Фрейда (1856–1939), утверждали, что раз Бога нет, религиозная вера по существу является человеческим изобретением, предназначенным для обеспечения «метафизического комфорта» находящегося в экзистенциальной осаде человечества. Докинз развивает этот подход в новом направлении, утверждая, что религии являются «паразитами разума». Веру в Бога следует рассматривать как «самовоспроизводящуюся информацию», которая «словно инфекция, переносится от разума к разуму».
Докинз — атеист и верит, во-первых, в то, что Бога нет, а во-вторых, что религиозная вера — это «слепое доверие», которое не принимает во внимание доказательств. Поэтому для него естественна постановка вопроса в духе: почему люди верят в Бога, когда никакого Бога нет?
Ответ, по мысли Докинза, кроется в способности мема Бога самовоспроизводиться в человеческом разуме. Этот мем особенно живуч, потому что обладает «высокой выживаемостью или инфекционностью в среде, создаваемой человеческой культурой». Люди приходят к вере в Бога не благодаря долгим и тщательным размышлениям: просто они заражены мощным мемом. Так или иначе, цель этих рассуждений — подорвать интеллектуальную легитимность веры в Бога, показать, что сама по себе она не является чем-то интеллектуально убедительным и дело просто в том, что мем Бога умеет эффективно инфицировать людей.
Разумеется, то же самое умозаключение справедливо и в отношении мема «атеизма», хотя Докинз каким-то образом умудряется упустить этот момент, не используя меметический подход применительно к механизмам распространения неверия. Возможно, причина в том, что Докинз убежден в научной корректности атеизма, однако, по мнению других, атеизм — это такое же верование, как и все остальные, и следовательно, он тоже нуждается в объяснении. Модель Докинза требует, чтобы и атеизм, и вера в Бога рассматривались как меметические феномены, поэтому в данном отношении и то и другое должно быть или в равной степени легитимно, или в равной же степени нелегитимно.
Проблемы этого подхода очевидны.
Если все идеи являются мемами или проявлениями мемов, Докинз оказывается в неудобном положении, так как вынужден признать, что и его собственные идеи — следствия мемов.
Научные идеи в таком случае — это тоже один из примеров воспроизводящихся в человеческом сознании мемов. Такой вывод совершенно не соответствует целям Докинза, и он ловко его обходит:
Научные идеи, как и все мемы, подвержены своего рода естественному отбору, и на первый взгляд здесь можно усмотреть сходство с вирусами. Но силы отбора, проводящие проверку научных идей, не произвольны и не капризны. Это строгие, хорошо отточенные правила, и они не благоприятствуют бессмысленному своекорыстному поведению.
Пытаясь выторговать для себя особые условия, Докинз делает неуспешную попытку избежать попадания в собственную ловушку. Всякий, кто знаком с интеллектуальной историей, немедленно распознает этот ход рассуждений: все ошибаются, но не я; мои идеи свободны от тех законов, которым, как я думаю, подчиняются другие идеи; это дает мне возможность отбросить их и возвести на пьедестал мои собственные догмы.
Подчиняется ли культурное развитие законам дарвинизма?
Мой интерес к интеллектуальной истории проявился примерно в то же время, когда Докинз опубликовал «Эгоистичный ген». Впервые об идее мема я услышал в 1977 году и тогда нашел ее чрезвычайно захватывающей. Эта идея, казалось, открывала новые горизонты для изучения интеллектуального и культурного развития с использованием фактических данных. Откуда взялся мой оптимизм по отношении к концепции мема? В то время я только начинал заниматься историей идей; позже это станет одним из моих основных интересов. В особенности меня занимало развитие религиозных идей во времени, а также факторы, влияющие на то, как эти идеи развиваются, видоизменяются, принимаются или отвергаются, а в некоторых случаях медленно погружаются в забвение.
Я полагал, что концепция мема даст мне возможность создавать надежные модели интеллектуального и культурного развития, основанные на наблюдениях. Однако, приступив к исследованиям, я обнаружил, что повсюду сталкиваюсь с серьезными препятствиями.
Самым важным из них было осознание того, что дарвинизм, похоже, не приспособлен для описания процесса культурного и интеллектуального развития. Исследуя «золотой век» атеизма (1789–1989 гг.) я был поражен тем, с какой целенаправленностью идеологи этого движения обращались к атеизму таких авторов, как Ксенофан (ок. 570 – ок. 475 гг. до н. э.) или Лукреций (ок. 99 – ок. 55 гг. до н. э.). Возрождение столь древних атеистических идей происходило не само по себе; эта деятельность проводилась для достижения определенной цели. Процесс носил ярко выраженный телеологический характер, был подчинен конкретным целям и намерениям, которые, согласно ортодоксальному дарвинизму, нельзя принимать во внимание при объяснении эволюции.
То же самое можно наблюдать и в одном из наиболее примечательных периодов истории западной культуры — Ренессансе. Начавшись в XIII веке, он пришел к своему расцвету на протяжении последующих двух столетий. Распространяясь из Италии на север Европы, это движение вызывало значительные изменения везде, куда приходило. Его влияние было огромным. Например, благодаря ему готический стиль в архитектуре уступил место классическому, значительно изменив облик западноевропейских городов.
Почему это произошло? Чем можно объяснить столь радикальную творческую переориентации европейской культуры? Поскольку истоки и развитие Возрождения изучены хорошо, эта эпоха представляет собой идеальный и, более того, критически важный случай для применения меметической теории.
Согласно новаторской работе Пола О. Кристеллера (1905–1999) основой Ренессанса является критическое переосмысление культуры Древнего Рима (и в меньшей степени Греции, а точнее Афин). Вдохновленные остатками классической цивилизации Италии, теоретики Ренессанса выступали за восстановление богатого культурного наследия прошлого: изящной латыни Цицерона, красноречия классической риторики, великолепия архитектуры, философии Платона и Аристотеля, республиканских политических идеалов, легших в основу римского государственного устройства. Писатели эпохи Возрождения намеренно и систематически применяли все эти принципы к их времени.
Эта увлекательная и сложная картина продолжает вдохновлять и новое поколение ученых, однако создает серьезные трудности для теории Докинза. Несмотря на то что происхождение, развитие и распространение гуманизма Ренессанса подчинялось неизбежному стечению исторических обстоятельств, оно было осознанным и спланированным.
Как известно, дарвинизм подразумевает копирование инструкций (генотипа), а ламаркизм — копирование продукта инструкций (фенотипа). В применении к эпохе Возрождения похоже, что именно Ламарк, а не Дарвин, предложил наилучшее объяснение культурной эволюции.
Вопрос о том, можно ли применять биологические аналогии к культурной эволюции, остается спорным.
Существуют ли мемы?
Вторая проблема концепции мема заключается в ее недостаточной доказательности. В предисловии к книге Сьюзен Блэкмор «Машина мемов» (1999) Докинз отмечает затруднения, из-за которых понятие мема не воспринимается всерьез в научном сообществе:
Другое возражение состоит в том, что мы не знаем, из чего состоят мемы и где они хранятся. Мемы еще не нашли своих Уотсона и Крика — у них нет даже своего Менделя. В то время как гены находятся в строго определенных участках хромосом, мемы предположительно существуют в мозгах, и увидеть мем у нас даже меньше шансов, чем увидеть ген (хотя нейробиолог Хуан Делиус и запечатлел свое представление о том, на что может быть похож мем).
Эти комментарии указывают на то, что Докинз осознает очевидную уязвимость меметической гипотезы. По мнению критиков, Докинз говорит о мемах, как верующие о Боге: невидимый, непроверяемый постулат, с помощью которого можно что-то объяснить, но в конечном счете он сам не поддается эмпирическому исследованию. Совершенно не ясно, как подход Докинза к доказуемости верований позволяет ему продолжать верить в мемы одновременно с неприятием веры в Бога.
В 1993 году Докинз сформулировал ключевые особенности «научного» подхода: «проверяемость, подтвержденность доказательствами, точность, количественная измеримость, последовательность, воспроизводимость, универсальность, прогрессивность, независимость от культурной среды и так далее». И где же подкрепление концепции мема доказательствами? Где количественная оценка? Где критерии, которые позволят подтвердить или опровергнуть полезность мема в научных рассуждениях? Мы ждем разъяснений.
Резкий контраст с геном очевиден. Гены можно «увидеть», способы их передачи изучаются в заданных условиях. То, что сначала было гипотезой, выведенной из наблюдений и экспериментов, само превратилось в наблюдаемый феномен. Первоначально ген воспринимался как теоретическая необходимость, поскольку никакой другой механизм не мог объяснить накопленных наблюдений, однако потом под давлением множества доказательств он был принят как реальная сущность. А что же с мемами? Во-первых, они являются гипотетическими конструкциями, которые выведены из наблюдений, но не наблюдаются непосредственно сами по себе; во-вторых, они бесполезны для того, чтобы объяснять прежде неясные вещи. Это делает исследование мемов чрезвычайно проблематичным, а их полезное применение — маловероятным.
Ген — это наблюдаемая сущность, точно определенная на биологическом, химическом и физическом уровнях.
С мемами ситуация совершенно иная. Что они из себя представляют? Где расположены? Как их описать с позиций биологии, химии и физики? Операционное определение мема с его предполагаемыми характеристиками и функциями отсутствует. Наши представления о культурном развитии и истории идей ничуть не пострадали бы от отсутствия этой концепции. Мем — это необязательный бонус, ненужное дополнение к теоретическим схемам, предложенным для объяснения культурного развития. Социологи и культурологи без труда могут отказаться от него. А раз научных подтверждений пока недостаточно, должны ли мы заключить, что имеется мем для веры в сами мемы? Концепция мема умирает медленной смертью, двигаясь по кругу, поскольку себя она объясняет не больше, чем все остальное. Из-за потребности во все новых вспомогательных гипотезах концепция теряет свою правдоподобность. Это все равно что добавлять все новые и новые эпициклы к птолемеевой модели Солнечной системы. Изначально яркая, элегантная идея становится чрезвычайно громоздкой и с каждой новой вспомогательной гипотезой все больше теряет свой первоначальный блеск.
Из книги «Бог» Докинза. От «Эгоистичного гена» к «Богу как иллюзии». — М.: Никея, 2022
