на наш Телеграм
17 июля — день памяти Страстотерпцев императора Николая II, императрицы Александры, царевича Алексия, великих княжон Ольги, Татианы, Марии, Анастасии. О крестном пути царской семьи рассказывает Сергей Фирсов, доктор исторических наук, профессор кафедры церковной истории Санкт-Петербургской Духовной Академии.
Лето 1918 года для большевиков было трудным временем: решался вопрос, быть или не быть новой власти. В этих условиях вопрос о будущем царской семьи невозможно было откладывать, но что именно делать — никто не знал. Л. Д. Троцкий в своих воспоминаниях писал, что он предлагал устроить открытый судебный процесс, на котором была бы развернута картина всего царствования Николая II; по радио (это в 1918 году!) его ход должен был передаваться по всей стране, а отчеты — читаться и комментироваться каждый день. Ленин положительно отреагировал на предложение, но, очевидно, сомневался в осуществлении задуманного. Времени на организацию процесса могло не хватить. «Прений никаких не вышло, — вспоминал Троцкий, — т[ак] к[ак] я на своем предложении не настаивал, поглощенный другими делами. Да и в Политбюро нас, кажется, было 3–4: Ленин, я, Свердлов… Каменева как будто не было. Ленин в тот период был настроен довольно сумрачно, не очень верил тому, что удастся построить армию». В результате никакого суда не вышло. А политическая ситуация ухудшалась день ото дня. Опять поползли слухи, на сей раз — об убийстве царя. 20 июня управляющий делами СНК В. Д. Бонч-Бруевич даже запросил информацию из Екатеринбурга. В ответ от командующего Североуральской группой войск Р. И. Берзина пришла телеграмма, что все члены семьи и сам Николай II живы, а сведения об убийстве — провокация. На основании полученных ответов большевики несколько раз опровергали слухи.
Опровержение лживой информации, разумеется, не означало, что большевики не собирались «окончательно решить» вопрос о жизни бывшего самодержца. Развязка приближалась по мере ухудшения внутреннего положения советской власти. В середине июля 1918 года из Москвы в Екатеринбург вернулся военный комиссар Уральского военного округа Ф. И. Голощекин, вероятнее всего, ездивший в столицу именно для того, чтобы обсудить с руководителями СНК и ВЦИКа будущее царской семьи. Около 15 июля он, вместе с другими большевистскими лидерами красного Урала прогуливаясь в лесу, «в веселом настроении», обсуждал вопрос, как поступить с Николаем II и его близкими. Голощекин и его друзья считали, что все семейство необходимо расстрелять. Разговоры, конечно, не выражение «мнения центра», но все же показательны.
По предположению уральского историка И. Ф. Плотникова, Голощекин сразу по прибытии в Екатеринбург встретился с Я. М. Юровским — комендантом Дома особого назначения, где проживала царская семья, и отдал распоряжение подготовить все для казни, которая должна была совершиться в ближайшие дни. Юровский сразу же оказался весь «в заботах», в тот же день организовал для узников, без их просьбы, богослужение — обедницу. Для этого 14 июля был приглашен местный клирик — протоиерей Иоанн Сторожев, уже бывавший в доме Ипатьева. Он стал последним священником, служившим для царской семьи и ее слуг. Жизнь часто наполнена удивительными, порой мистическими случайностями, которые для верующих людей имеют символическое значение. Так было и в тот раз: во время обедницы, по чину, в определенном месте положено читать слова «со святыми упокой». Но в тот раз диакон не прочел, а пропел молитву, запел ее и священник. Едва они запели, вся семья Николая II опустилась на колени, и отец Иоанн, по его собственным словам, ощутил высокое духовное утешение, какое дает разделенная молитва.
Заканчивалась земная жизнь последнего русского самодержца. Понимал ли он это, понимали ли это его близкие? Скорее всего, понимали, хотя, быть может, и не догадывались, что конец наступит так скоро. Что-то странное чувствовал в своем сердце и Юровский, по воспоминаниям священника, после богослужения перекрестившийся и якобы сказавший: «Ну, слава Богу, сердце на место стало». Если это действительно имело место, то остается только с удивлением повторить старую фразу: «Пути Господни неисповедимы». Получается, что в палаче шевельнулось что-то человеческое, он почувствовал необходимость в последний раз дать узникам дома Ипатьева духовное утешение.
Юровский был старым, проверенным большевиком, революционным «рыцарем без страха и упрека». Он прошел боевой путь борца с самодержавием, участвовал в террористических актах и экспроприациях, арестовывался, жил в эмиграции. В 1917 году он был активным деятелем большевистского переворота в столице. С начала 1918-го находился на ответственной работе в Екатеринбурге, был заместителем председателя местной ЧК и областного комиссара юстиции, заведовал охраной города. Лично честный и принципиальный (в той мере, как обычно бывают принципиальны фанатики идеи), Юровский был на отличном счету у большевистского руководства, почему и стал комендантом Дома особого назначения. Он сумел остановить воровство, процветавшее при прежнем коменданте — Авдееве, но режим содержания узников при нем не ослаб. Наоборот, 11 июля окно царской комнаты снаружи было закрыто решеткой. О предстоящем Юровский не счел необходимым заранее сообщить пленникам. «Этот тип нам нравится все менее», — записал в тот же день в дневнике царь. Но коменданта это совершенно не волновало. Для него важно было все подготовить для убийства. С поставленной задачей он справился, хотя и не являлся инициатором «дела».
Еще до назначения Юровского комендантом Дома особого назначения, в июне 1918 года под руководством П. Л. Войкова — члена исполкома Уралоблсовета и комиссара продовольствия, от имени некоего верного офицера были составлены письма, адресованные Николаю II. Цель не отличалась новизной: царя хотели склонить к побегу, который можно было использовать как предлог для физического уничтожения всей семьи. Послания (для придания им большей «правдивости») на французском языке собственноручно написал И. И. Родзинский — студент-недоучка, служивший в то время в екатеринбургской ЧК. Большевистские провокаторы доставляли почту в пробке молочной бутылки: Николай II, его близкие и слуги с 18 июня получали некоторые продукты (яйца, сметану, молоко, масло, овощи и мясо) от инокинь екатеринбургского Ново-Тихвинского женского монастыря.
Таким образом, в руки царя попало три письма. Четвертое подготовили в дни смены караула и вступления в должность коменданта дома Ипатьева Я. М. Юровского. Но доставить его возможности уже не было: Юровский запретил носить молоко в бутылке. Почему это произошло, историки точного представления не имеют. Возможно, Войков решил не посвящать Юровского в свои «игры», дабы тот поверил в то, что в Екатеринбурге существует заговор с целью освобождения Николая II. А возможно, наоборот, зная о фабрикации писем, Юровский исполнил указания Войкова, решившего, что надобность в «игре» отпала. В любом случае, сама идея с составлением подложных писем весьма показательна. Стремление обмануть Николая II и заставить его совершить необдуманные шаги было той целью, которую ставили перед собой екатеринбургские большевики, давно мечтавшие об уничтожении царской семьи.
…Убийство произошло в ночь с 16 на 17 июля 1918 года. Об этом оставил записку и Юровский, об этом же с гордостью вспоминали впоследствии и некоторые его подручные. Несмотря на то что в частностях их рассказы расходятся (например, в том, кто именно убил последнего самодержца), они едины в главном: вся семья последнего самодержца и находившиеся при них слуги погибли. Накануне убийства Юровский вывел из дома Ипатьева Леонида Седнева — племянника лакея великих княжон И. Д. Седнева, еще 27 мая переведенного в тюрьму. Остававшимся в доме Ипатьева заключенным объяснили, что мальчика отпустили навестить дядю. В половине второго ночи, когда его обитатели давно спали, к дому прибыл грузовик. «Операция» вступила в последнюю стадию. Юровский разбудил доктора Боткина, а тот всех остальных. Выдумали и объяснение: в городе неспокойно, необходимо перевести семью Романовых из верхнего этажа вниз. Семья и слуги в течение получаса оделись и вышли из своих комнат.
Комендант лично отправился за ними и проводил в заранее подготовленную комнату, из которой была вынесена вся мебель. Царь нес на руках сына, остальные захватили подушки и мелкие вещи. Войдя в комнату, Александра Федоровна попросила принести стулья. Юровский разрешил. Охранники принесли два стула, на один из которых села царица, а на другой посадили наследника. Остальные по указанию коменданта встали в ряд. Затем он позвал команду. Во дворе работал двигатель автомобиля, что должно было помешать случайным свидетелям услышать выстрелы. Когда до убийства оставались считаные секунды, Юровский заявил узникам, что родственники Романовых в Европе продолжают наступление на Советскую Россию и поэтому Уралоблисполком принял постановление о расстреле. Николай II повернулся лицом к семье, затем обернулся к коменданту, успев сказать лишь: «Что? Что?» Юровский быстро повторил и отдал последний приказ. Царь, Александра Федоровна, великая княжна Мария, камердинер А. Е. Трупп и повар И. М. Харитонов были убиты сразу же. Цесаревича, великих княжон Ольгу, Татьяну и Анастасию, доктора Е. С. Боткина и комнатную девушку А. М. Демидову, которые после первых выстрелов остались живы, убийцы добивали отдельно, в том числе и штыками. Через двадцать минут все было кончено.
Теперь Юровский должен был замести следы и организовать «похороны». Убитых вынесли из дома и стали укладывать в грузовик, выстланный сукном. Немедленно началось воровство, которое коменданту под угрозой расстрела удалось остановить. Тела повезли в Коптяковский лес, где предварительно для «захоронения» была выбрана заброшенная шахта Четырехбратского рудника. Но там убийц ожидала первая неудача: шахта оказалась непригодной: тела, сброшенные в нее, не покрывались водой из-за ледового панциря, образовавшегося на глубине шахты. Если бы сокрытие готовилось продуманно, то убийцы предварительно пробили бы лед. Исправлять ошибку времени не было, поэтому решили вернуться к шахте на следующий день.
Тогда же возникла еще одна непредвиденная проблема: по дороге в Коптяковский лес красноармейцы обнаружили драгоценности, вшитые в одежду убитых великих княжон Ольги, Татьяны и Анастасии. Поняв, чем это может обернуться, Юровский отправил большую часть команды обратно в город, оставив наиболее надежных красноармейцев. Но перед тем, как побросать убитых в шахту, с них сняли одежду, из которой предварительно выпороли драгоценности, и на кострах ее сожгли. Новые инструкции Юровский отправился получать в Уралоблсовет. На следующий после расстрела день был сформирован целый спецотряд, который должен был извлечь тела из шахты и озаботиться их надежным сокрытием. Но оказалось, что уничтожить их путем сожжения невозможно: трупы сильно замерзли. На лицах царя, его дочерей и супруги даже проступил румянец.
Все сказанное заставляет признать правильной версию о том, что уральские чекисты не имели никакого продуманного плана похорон и решили этот вопрос на ходу. К утру 18 июля Юровский с помощью комиссара Войкова нашел в городе и привез к шахте три бочонка с керосином и три большие банки с серной кислотой. Туда же привезли и трупы двух убитых в доме Ипатьева комнатных собак царской семьи. На месте попытались сжечь тела царя, его супруги, наследника и доктора Боткина. Ничего не вышло: после пребывания в ледяной воде трупы не горели. Неудача заставила искать иные способы сокрытия преступления, один из которых предусматривал погребение прямо на дороге.
Завершить «дело» убийцам удалось только с третьей попытки, в ночь на 19 июля, когда весь караван телег и машин выехал по Коптяковской дороге из района рудника по направлению к Московскому тракту. В болотистой местности Поросенкова лога, за железнодорожным переездом № 184, один из грузовиков застрял. Тогда и возникла идея похоронить убитых именно здесь. С дороги сняли настил (шпалы), выкопали яму, сложили трупы и, разбив лица прикладами ружей, залили их серной кислотой. После всё закопали, набросали шпал и проехались по дороге, выравнивая ее. Для того чтобы никто не догадался о том, кого зарыли на дороге (в случае обнаружения захоронения), чекисты двух убитых в доме Ипатьева «похоронили» отдельно. Это были цесаревич и великая княжна Мария Николаевна. Предварительно их вновь попытались сжечь, затем разбросали костер, выкопали яму и погребли в ней останки детей. Затем на том же месте развели огонь.
Могилы находились недалеко друг от друга. Однако если первую удалось обнаружить в 1979 году Г. Т. Рябову и А. Н. Авдонину (при негласной поддержке и покровительстве министра внутренних дел Н. А. Щелокова), то вторую нашли только в 2007 году. В 1991-м в Поросенковом логу уже официально было организовано вскрытие первого захоронения. Ученые долго исследовали то, что в литературе получило название «екатеринбургских останков». В июле 1998 года они были торжественно захоронены в соборе Святых Петра и Павла Петропавловской крепости в Санкт-Петербурге. Но Русская Православная Перковь тогда не признала их останками царской семьи, правда, выразила надежду на то, что в дальнейшем будут сняты все сомнения в их подлинности и исчезнут основания для смущения верующих и противостояния в обществе. На сегодняшний день эта надежда, увы, в полной мере не оправдалась. И причина тому — незнание или предвзятость некоторых современных «почитателей» царской семьи, доверяющих старым мифам и ошибочным мнениям. Доказывать им что-либо — проблематично.
Впрочем, история обретения «екатеринбургских останков» — отдельная тема, требующая специального рассказа.
Из книги «Николай II. Пленник самодержавия». — М.: Молодая гвардия, 2017
