на наш Телеграм
День за днем проживаем Страстную седмицу вместе с библеистом Владимиром Сорокиным.
Что последовало после Тайной вечери, известно из Евангелия: арест Спасителя, «суд», быстрое утверждение приговора представителем римской власти и скорая казнь. «Суд» именно так, в кавычках: во время этого так называемого суда были нарушены все процессуальные нормы, и сегодня это признают практически все, кто изучил это дело с точки зрения истории права.
Иисуса, как видно из евангельского текста, хотели обвинить в преступлении против Храма, что автоматически влекло за собой смертную казнь. Смертную казнь влекло за собой любое преступление против «народа, Храма и Торы», как формулировало такие обвинения законодательство евангельской эпохи. Таким, например, могло быть обвинение в попытках разрушить или нанести любой ущерб Храму или его имуществу, и некоторые пытались выдать пророчество Иисуса о разрушении Храма за призыв к такому разрушению. Но это обвинение было слишком откровенно натянутым: никогда еще не бывало, чтобы кого-нибудь из пророков обвиняли в том, что они призывают к тому, о чем пророчествуют.
Видя, что провести правильный процесс не получится из-за отсутствия и формального обвинения, и добросовестных свидетелей (а их по обвинениям, предполагавшим возможность смертного приговора, требовалось как минимум двое), первосвященник пробует поймать Иисуса на слове и обвинить в богохульстве.
При этом и слова обвиняемого, и само обвинение должно было прозвучать публично, иначе обвинение в богохульстве выдвинуть по закону было нельзя.
Впрочем, даже и в этом случае для правильного процесса необходимо было формальное обвинение, выдвинутое формальным обвинителем и рассмотренное в рамках правильной судебной процедуры, «все слышали, Он богохульствует» тут не проходило. Однако, как видно, желание избавиться от этого Человека было настолько велико, что на правильные процессуальные процедуры просто закрыли глаза, посчитав обвинение достаточным, принимая, что Своими словами Иисус приравнял Себя к Богу, тем самым нарушив закон о запрете богохульства.
Смертный приговор, вынесенный местной властью, следовало утвердить, это должен был сделать представитель центральной власти, которым в это время в Иудее был прокуратор. В евангельские времена таковым был известный из Евангелия Понтий Пилат. О нем известно совсем немного, и в основном мы узнаем о нем именно из евангельского рассказа. Трудно сказать, насколько этот человек был суров или справедлив, но о своей карьере он, несомненно, думал и заботился. Понимая, что дело, ему предложенное, является, мягко говоря, неоднозначным и не находя в действиях обвиняемого ничего такого, что заслуживало бы смертной казни, Пилат колеблется. Он даже пробует спихнуть это дело Ироду, правившему тогда в Галилее: ведь этот Человек, Которого ему прислали на суд, из Галилеи, вот пусть там, в Галилее, с ним и разбирается местная власть.
Впрочем, Ирод тоже не собирался брать на себя ответственность за дело, которое, в сущности, совершенно его не касалось: все, что произошло, произошло в Иудее, и касалось именно ее. Ирод возвращает узника Пилату, который уже готов был, кажется, Его освободить.
Но тут в дело вмешивается храмовая верхушка, хорошо умевшая играть на эмоциях толпы. Первосвященнику нужен был смертный приговор: ведь Иисус был, наверное, единственным Человеком в Иудее, на Которого у него не было никакого влияния. Такие, говоря современным языком, несистемные игроки храмовой верхушке были совершенно не нужны.
И голосом толпы Пилату достаточно откровенно намекают на то, что до Рима может дойти информация о поддержке им местных бунтовщиков, выступающих против власти Рима и претендующих на статус царя Иудеи. И тогда Пилат соглашается на все, чего от него требуют: своя карьера оказалась для него важнее, чем судьба какого-то неизвестного проповедника.
Так, до ужаса обыденно, отправляется на смерть Спаситель мира. Кто и за что Его ненавидел? Нам, наверное, проще было бы думать, что в Его смерти виновны какие-то инфернальные злодеи, чудовища, вышедшие прямиком из адских глубин, чтобы совершить свое ужасное дело.
Ужас, однако, состоит как раз в том, что Его обрекли на смерть самые обычные, пусть и высокопоставленные, люди, с самыми обычными человеческими интересами, и поступили эти люди с Ним так же, как поступили бы они с любым другим, окажись он на Его месте.
В сущности, мы даже не можем быть уверенными, что те, кто приговорили Его к смерти и утвердили приговор, ненавидели Его лично. Он просто мешал всем, и от Него избавились.
Впрочем, были в Иудее и те, кто действительно мог Его ненавидеть, но таких людей надо искать не в Храме и уж точно не в римской претории. Действительно ненавидели Его многие из фарисеев, и ненависть эта была мотивирована религиозно: ведь само Его существование, не говоря о Его делах, нередко фактически обесценивало ту религиозность, которая для ненавидевших была сутью и смыслом их жизни.
Учителей в Иудее в те времена было много, и многие начинали чувствовать, что Учитель-то на самом деле один, а все остальные лишь пытаются с большим или меньшим успехом играть роль учителей. Вот эти люди действительно могли, имели причину ненавидеть Иисуса лично: Он ведь Своей жизнью и делами угрожал разрушить не только их дело или их карьеру, но и саму их жизнь. Религиозность всегда поглощает человека целиком, без остатка, и обесценить ее означает в таком случае уничтожить самого человека.
Так ненависть одних и желание других избавиться от досадной помехи привели на крест Спасителя мира.
