на наш Телеграм
К 150-летию со дня кончины А. К. Толстого (1817–1875).
Толстой-«историк» нам привычен: политика, власть, соблазн силы, Князь Серебряный, Иван Грозный. Но сегодня — о Толстом-«готике» и двух его рассказах: «Семья вурдалака» и «Упырь». Эти тексты легли в основу нескольких экранизаций (часто под другими названиями). Почему кино снова и снова к ним возвращается?
Тот — да не тот
Потому что «страшное» Толстого — не про эффекты, а про распознавание: что живо, а что только притворяется живым. Потому что Толстой-«готик» ближе к людям, он про частную жизнь. Его монстр — свой, домашний, родной. Вернувшийся на рассвете с теми же жестами и голосом, вроде тот же самый. Тот — да не тот.
В «Семье вурдалака» это сформулировано жестко. Горча предупреждает родных: если я не вернусь через десять дней, не впускайте меня, как бы ни просился, и если попрошу поцеловать, не позволяйте. Он возвращается уже на одиннадцатую ночь, почти на рассвете. Сцена вроде бы простая, но это духовная развилка: или-или. Апостол Иоанн говорит о таком максимально ясно: «Не всякому духу верьте, но испытывайте духов» (1 Ин 4:1). И Толстой выносит эту заповедь различения из кельи прямо на порог крестьянского дома.
Кино усиливает этот нерв
В новелле The Wurdulak (1963) — экранизации «Семьи вурдалака» — Карлофф играет Горчу не как эффектное чудовище, а как тихую, неизбежную угрозу. Серый рассвет, неподвижное лицо, и семья должна решить прямо сейчас, впускать его или нет. Смысл Толстого прочитан предельно ясно: первый удар монстр наносит по своим.
В «Пьющих кровь» («Ленфильм», 1991) — по «Упырю» — страх растет не извне, а изнутри. Герой сам уговаривает себя на опасную близость, теряя способность различать добро и зло. Эта тема неоднократно звучит в святоотеческой традиции: свт. Игнатий (Брянчанинов) настойчиво пишет о необходимости рассуждения и трезвения — без них опасно доверять собственным «утешительным» доводам.
«Вурдалаки» Сергея Гинзбурга (2017) — вольная версия «Семьи вурдалака». Фильм сделан для широкого зрителя: больше экшена, романтических линий, визуальных эффектов. Но главный нерв Толстого не потерян. Здесь по-прежнему есть порог на рассвете (впускать или нет), семейный стол с ощущением «свой — не свой» и запрет на поцелуй как охрана свободы. Именно эти три узла и держат историю.
У Адриена Бо Le Vourdalak (2022) — тоже по «Семье вурдалака», но уже без «антикварных» замков и вампирских накладок на зубы. Это камерное кино: меньше крика, эффектов, больше лиц, пауз и светящихся сумерек. История снова становится притчей про выбор — впустить «своего» или нет.
Вне времени
Сравнение с каноном
Почему Толстой убедительнее «Дракулы» Стокера, «Кармиллы» Ле Фаню и барочной готики фильмов британской студии Hammer? «Дракула» строится на чужаке-соблазнителе и красивой витрине. У Толстого же страшнее «свой» на пороге. «Кармилла» зачаровывает томностью и «поцелуем желания». У Толстого поцелуй становится проверкой: можно любить и отказать, чтобы сохранить живое.
Толстой сдвигает фокус не на экзотику, а к границе согласия — тому рубежу, где, даже если просит «свой», нужно сказать «нет». Апостол Павел говорит прямо: «Любовь да будет непритворна…» (Рим 12:9), а свт. Иоанн Златоуст поясняет: подлинная любовь не покрывает порока (ср 1 Кор 13:6).
Внутренняя оптика «Упыря»
В «Упыре» это уже слышно изнутри: герой ведет дневник, спорит сам с собой — было это на самом деле или померещилось? И каждым своим разумным пояснением глубже входит в зависимость. Толстой показывает, как язык самооправдания начинает работать против человека. А ориентир прост: «Всё испытывайте, хорошего держитесь» (1 Фес 5:21).
Бери и снимай
Проза Толстого кинематографична сама по себе. Мало локаций, мало героев, много пауз. Ведь на экране важны не слова, а взгляды и тишина. Один шаг, который герой так и не делает, рука, не коснувшаяся плеча, взгляд ребенка на пустой стул, дверь приоткрыта и не закрывается, свеча догорает. И этого уже хватает, чтобы стало тревожно.
Плюс Толстой оставляет в фокусе (так и хочется написать — кадре) свободу выбора. Который понятен и обычному зрителю, и искушенному. Поэтому режиссеры возвращаются к этим сюжетам десятилетиями, меняя эстетику и не теряя смысла.
Что открыть сегодня вечером, в день памяти Алексея Константиновича?
Можно прочесть «Семью вурдалака» или пару страниц «Упыря». Затем посмотреть кино, одно из трех: The Wurdulak (1963), петербургские «Пьющие кровь» или наши же «Вурдалаки» с Пореченковым и Крюковым.
Если интересно, как притча звучит на сегодняшнем киноязыке, можно попробовать отыскать в интернете французский Le Vourdalak (2022). А если на ночь не хочется мрачного, откройте Козьму Пруткова — псевдоним, соавтором которого был А. К. Толстой. Прутков советует просто и метко: «Зри в корень» — ровно то, что нужно для распознавания вурдалаков в любую эпоху.
