На этот раз Андрей Десницкий рассказывает о том, в чем функция библеистики и чем она помогает в отношениях с Богом.

Автора этой статьи часто называют библеистом, да и сам я так обычно обозначаю собственную профессию. Но что же она такое, эта самая библеистика – наука, которая так тесно связана с вопросами веры? Казалось бы, всё очевидно: это наука о Библии. Но ведь науки бывают разными, как мы уже выяснили, и библеистика на самом деле – тоже целый набор достаточно разных дисциплин.
И в какой мере выводы библеиста будут соотноситься с его верой: зависеть от этой самой веры, подтверждать ее или, напротив, подрывать ее устои?

Сначала, видимо, надо разобраться, где именно на шкале от наук естественных (или, как дразнятся гуманитарии, антиобщественных) к наукам гуманитарным (или, по другой дразнилке, противоестественным) расположились дисциплины, относящиеся к библеистике. Конечно, среди точных наук библейских дисциплин не обнаружишь, но вот текстология (исследование рукописей) и археология имеют много общего с естественными науками, хотя традиционно относятся к дисциплинам историческим. Они изучают то, что существует объективно: материальные объекты и рукописи, дошедшие до нас из древних времен. Зато эти дисциплины, по сути, самые объективные и менее всего соотносятся с верой: ну какая, по большому счету, разница, в каком веке был разрушен этот город или составлен этот манускрипт?

Лингвистическое изучение библейских языков и в особенности филологический анализ написанных на них текстов уже ставят вопросы об их сути. Что именно хотели нам сказать библейские авторы и как они это сказали? Как можно перевести это на современные языки, объяснить современному человеку? И это уже более сложная сфера, поскольку нам приходится иметь дело с идеями и высказываниями, а значит – выражать свое отношение к ним.

Но можно пойти еще дальше – в историю. Можно задаться вопросом: а как всё сказанное соотносится с реальностью? Что там на самом деле было? И как оно было? Вот тут на самом деле начинаются ожесточенные сражения между носителями разных учений и идеологий. Реконструкций много, они друг другу обычно противоречат, проверить истинность каждой из них практикой невозможно. И любая реконструкция говорит больше о самом реконструкторе, нежели о том, что он старается реконструировать.
Главное при этом – не путать одно с другим и всегда осознавать степень точности, с которой мы можем говорить. Книга по библейскому переводу, изданная в 1969 году двумя американскими лингвистами, Юджином Найдой и Чарльзом Тейбером, начиналась со следующей истории: «Один специалист по устному и письменному переводу в области самолетостроения сообщил, что в своей работе он не посмел применить принципы, которым зачастую следуют библейские переводчики. “У нас, – сказал он, – полное понимание есть вопрос жизни и смерти”. К сожалению, переводчики религиозной литературы порой не испытывают такого же стремления к ясности выражений».

Иными словами, библейские представления о Боге должны излагаться с той же степенью точности, с которой авиаконструкторы обучают пилотов управлять своими произведениями. Разумеется, это просто невозможно уже потому, что текст Библии – не техническая инструкция по пользованию Богом.

А что она такое – тут единого ответа не будет. Для кого литературный памятник, для кого Слово Божие, для кого-то одно и другое вместе, и число существующих ответов стремится к бесконечности.
Далее, если библеистика наука, то самое первое, что она должна для себя установить – пределы своей компетенции. Это только «британские ученые» из желтой прессы доказывают всё на свете, и каждую неделю разное. А настоящие ученые (в том числе из Британии, где библеистика находится на высоте) прекрасно понимают, куда они могут и куда не могут лезть. Или… или не всегда единообразно понимают и даже зачастую спорят об этом.

«Наука мало что может сделать, но что она может, она может хорошо» – это определение, высказанное в частной беседе российским лингвистом Я. Г. Тестельцом, мне кажется самым точным и верным. Вот простейший пример из области точных и естественных наук. В фантастике 60–70-х годов прошлого века наше нынешнее время рисовалось как время освоения дальнего космоса и колонизации далеких планет. Но наука так и не предложила конструкции звездолета, способного долететь хотя бы до ближайшей звезды.
Зато она занялась другой сферой человеческого опыта: компьютерами и средствами связи. В этой области она добилась таких успехов, какие не снились самым радикальным фантастам прошлого: в их произведениях звездолет дальней галактической разведки был оснащен единственным компьютером в виде огромного железного шкафа с лампочками, питающегося перфокартами. У простеньких мобильников в наших карманах несравнимо больше возможностей.

Примерно так оно и в гуманитарной сфере: есть задачи, где мы настолько же далеки от хорошего решения, как и полстолетия назад, когда проблема была всерьез поставлена. Пример – машинный перевод. В 1960-х годах казалось, что скоро можно будет научить компьютеры переводить художественные тексты, сегодня мы видим, насколько корявы и неуклюжи эти попытки – при том, что мощность самих машин возросла неизмеримо.

Зато неожиданного успеха лингвисты добились в областях, о которых тогда никто и не думал. Они научились гораздо лучшее и точнее описывать, как используются человеческие языки для общения и представления информации. Прикладное применение этих теорий – знаменитые поисковики, способные за доли секунды пересмотреть колоссальный объем информации и предложить грамотному пользователю страницы и изображения, которые ему действительно интересны. А полвека назад этой проблемы просто не существовало, как не было тогда общедоступных компьютерных баз данных.

Как мы видим, границы возможного для науки постоянно раздвигаются, а кроме того, происходит уточнение задач, перенаправление поиска. И в самом деле, зачем мне звездолет, мобильник куда полезнее! Зачем компьютерный перевод Шекспира, когда его уже прекрасно перевел Б. Л. Пастернак – а вот «Гугл» или «Яндекс» исключительно полезные ресурсы. Наука многие задачи пробует на зуб, но не все умеет решить, да не все и нужно на самом деле решать.
А еще очень важно бывает распознать неочевидную задачу… Однажды двое ученых развлекались, наклеивая липкую ленту на графитовые стержни и отлепляя ее так, чтобы оставшийся на ней слой графита был как можно тоньше. Так будущие нобелевские лауреаты А. К. Гейм и К. С. Новоселов подошли к идее создания графена, принципиально нового материала: графитовой пленки толщиной в один атом.
Но вернемся к библеистике. Какие же задачи ставила она перед собой, какие удалось ей решить? Задачи, конечно, были разными в разные времена и для разных исследователей.

Как обычно, самая простая и очевидная – описание и классификация наличного материала: например, сравнение рукописей и содержащихся в них разночтений. И по сю пору мы читаем в русском Синодальном переводе книги Бытия: «Адам жил сто тридцать [230] лет и родил [сына] по подобию своему [и] по образу своему, и нарек ему имя: Сиф. Дней Адама по рождении им Сифа было восемьсот [700] лет» (Быт 5:3–4). Слова, выделенные скобками, взяты из греческого текста, а те, которые стоят без скобок – из еврейского.
Какой вариант изначальный, какой более правильный? Мы точно не можем сказать, у нас просто нет достаточных данных – оригиналы библейских книг до нас не дошли, равно как и параллельные жизнеописания Адама, независимые от Бытия, которые позволили бы проверить фактическую сторону дела. И многим от этого неуютно, но тут проблемы только начинаются.

Расхождения могут быть и между разными книгами внутри одной рукописной традиции. Так, книги 2-я книга Царств (24-я глава) и 1-я книга Паралипоменон (21-я глава) обе рассказывают о переписи, устроенной по приказу царя Давида – но данные о переписи приводятся принципиально разные, никак не совместимые. Значит, по крайней мере, в одну из книг вкрались численные ошибки.
А можем ли мы проверить, в которую из них? И если такое стало возможным в одном месте – может быть, и в других встретится нечто подобное? Но как мы это можем обнаружить, если не будет параллельного рассказа? Например, в 20-й главе книги Судей описывается бой при Гиве Вениаминовой, незначительный эпизод междоусобной распри израильтян, о которой едва ли помнят многие читатели Библии. Но судя по тексту, в ней участвовало почти полмиллиона человек. Даже Бородинское сражение уступает по размаху битве при Гиве, не говоря о прочих великих битвах мировой истории. Нет ли здесь ошибки?

Там, где речь идет о численности населения или участников тех или иных событий, у ученых есть свои способы приблизительно установить верхний предел (и, конечно же, в случае с Гивой он оказывается намного ниже приведенных в книге Судей цифр). Археология может подсказать, сколько народу могло проживать в том или ином городе, на той или иной территории по очень простому признаку: водные ресурсы. Без них обойтись невозможно, на Ближнем Востоке воды немного, ее приходилось искать и запасать, и все эти колодцы, водосборники и обустроенные источники обычно неплохо сохранялись, потому что располагались не на поверхности земли, а под ней. Самая большая достопримечательность допленного Иерусалима, сохранившаяся и в наши дни – водопроводный туннель, пробитый по приказу царя Езекии от Силоамского источника в VIII веке до н. э.

Следовательно, можно легко подсчитать, каким примерно количеством воды располагали жители этого города, а значит – сколько их могло быть. С меньшей точностью можно оценить общую площадь сельскохозяйственных земель, а значит – примерное количество людей, которые были способны на этой территории прокормиться (а масштабного импорта продовольствия, равно как и продвинутых технологий, тогда просто не было). Примерные оценки таковы: Ханаан, он же Палестина или Земля Израиля, мог произрастить пищу не более чем для миллиона человек. Если так, то и Царства, и Паралипоменон в их нынешней версии неаккуратны с числами.
А можно ли проверить достоверность, к примеру, повествований об Аврааме и других праотцах? Или об исходе из Египта и заселении Ханаана? Или даже евангельских повествований? Когда-то, полвека назад, многие библеисты были настроены на этот счет очень оптимистично, сегодня оптимизма сильно поубавилось. Проверить, жил ли некогда человек по имени Авраам и по какому маршруту он прошел, практически невозможно.

Но зато можно очень хорошо проследить историю «авраамической идеи»: как устроены тексты об Аврааме, о чем они говорят читателю, как понимались, цитировались, истолковывались эти тексты на протяжении последующей истории, что они значат для нас сегодня. Вот тут, пожалуй, библеистика добилась куда более серьезных успехов, чем можно было представить себе век тому назад.
Тогда, в конце XIX – начале XX века, в библейской науке царствовала «библейская критика». Всё внимание таких критиков было обращено на реконструкцию некоего изначального состояния текста, или, точнее, на реконструкцию событий, лежавших в основе этого текста. Из этой реконструкции заведомо исключалось всё чудесное, да и вообще всё, что в той или иной мере не соответствовало теориям реконструкторов. Нет ничего удивительного в том, что для традиционных христиан любых деноминаций такой подход выглядел атеистическим и совершенно неприемлемым.

И что же стало ответом на этот вызов? Фундаментализм. И о нем мы поговорим в следующий раз. И вспомним наших воображаемых друзей – Скептика и Ретрограда, а то на сей раз как-то не хватило места для их спора…