на наш Телеграм
«Первое, что поражает нехристианина в вере христианина, — это ее дерзость. Она слишком прекрасна, чтобы быть правдой: тайна бытия, открывающаяся как абсолютная любовь, нисходящая, чтобы омыть ноги и души своих созданий». К 120-летию со дня рождения Ханса Урса фон Бальтазара.
Ханс Урс фон Бальтазар (1905–1988) — один из самых влиятельных католических богословов XX века, чьи идеи продолжают формировать современную христианскую мысль. Его работа «Достойна веры лишь любовь» (оригинальное название Glaubhaft ist nur Liebe, 1963) — это преддверие его фундаментальной трилогии «Слава Господа» (Теоэстетика, Теодраматика и Теологика), которую он писал почти 30 лет. В ней Бальтазар предлагает радикальный пересмотр основ христианской апологетики. Отвергая традиционные подходы, Бальтазар утверждает: только любовь, явленная в Иисусе Христе, обладает абсолютной убедительностью для современного человека.
Выделим пять тезисов, вокруг которых, с нашей точки зрения, строится книга.
I. Откровение объективно, потому что Господь дает людям возможность увидеть Себя
Бальтазар диагностирует кризис западной мысли, где истина превращена в субъективное мнение, а благо — в сиюминутное удовольствие. Известны два подхода к Откровению, которые богослов описывает как несостоятельные:
Космологическая редукция — превозношение природы как возможного выражения Абсолюта. По сути, игнорирование личностной встречи с Божественным. Живой Бог Библии, Бог Откровения воспринимается здесь как абстрактный метафизический принцип. Он становится функцией, причиной мироздания.
Антропологическая редукция — поиск смысла в глубинах человека, который оказывается мерой всякого познания. Как итог, растворение трансцендентного в имманентном. Здесь можно вспомнить Канта с его формулой «созерцание без понятий слепо, понятия без созерцания пусты». То есть априорный аппарат человека может быть применен только к предметам возможного опыта. Но Бог не может быть предметом возможного опыта. А значит, богословие, как и движение к Откровению — становится невозможным. Существует просто идея Бога, но она никак не конкретизирована и абстрактна.
В обоих редукциях присутствует гиперболизированная субъективность. Превращая Бога в некую космологическую или этическую идею, мы теряем в итоге нить того, что называем Откровением. Бальтазар акцентирует внимание именно на объективности и истинности Божественного Откровения.
Бальтазар утверждал, что встреча с Богом начинается не с абстрактных доказательств, а с очарования Его славой. В своей трилогии он развивает «богословскую эстетику», где Христос предстает как совершенная форма всякого теологического познания и основание достоверности христианского откровения, сочетающее Божественное величие и человеческую хрупкость.
Бог обитает в свете неприступном», и хотя «центральный свет существует, но зримы лишь различные его излучения.
Для Бальтазара вера рождается из созерцания Красоты, явленной в личности Христа, чья жизнь и смерть становятся зримым откровением любви. А затем — в ликах святых, которые становятся самым аутентичным комментарием к Слову Божьему.
«Любовь, не падающая ниц перед властью распятой на кресте Божественной любви, не заслуживает вполне своего названия, но то же самое можно сказать и о любви, забывшей страх перед Божиим судом».
Возможность видеть Бога также исходит из того, что Он действует в человеческой истории. Об этом фон Бальтазар сказал в другом своем труде «Созерцательная молитва»:
Христос — это не изолированный от мировой истории, аналитически «чистый» феномен; Он может быть понят лишь как вершина всей истории спасения, тянущейся от Адама, Ноя и Авраама через всемирную историю, через историю Церкви и далее — вплоть до Страшного суда. И поскольку Христос неотделим от мира, который Он пришел искупить, мир этот неотделим от Него Самого, ибо обретает во Христе опору, объяснение и оправдание.
В Своем действии в мире и проявляется все величие Божественной тринитарной любви: Любящий Отец как источник всего сущего, Сын в любви и послушании принимает на Себя миссию Боговоплощения и Святой Дух, который ведет Сына и содействует Ему в исполнении миссии.
II. Красота приводит к вере
Для современного человека красота — это не то, что относится к природе вещей. Это нечто присущее субъекту, тому, кто сам определяет критерии красивого. Но красота — это не то, что происходит от человека, а то, что присуще самой реальности вещей. То же самое можно сказать о бальтазаровской триаде «красота-благо-истина». Это не то, что зависит от человека, а то, что дает человеку возможность постигать, быть причастным, созерцать, действовать и так далее.
Общая сущность вещей раскрывается в красоте, в благе и истине. Исходя из принципа, который противоречит эпохе модерна с ее установкой на центральность субъекта, да и той, идущей еще от Протагора, философии, утверждающей «человека как меру всех вещей», Субъект — это тот, кто выносит суждение об истинности или неистинности чего-то. Субъект — это тот, кто оценивает, хорошо это или плохо с точки зрения этической. И субъект — это тот, кто говорит, прекрасно это или безобразно с точки зрения эстетической.
В системе Бальтазара, напротив, субъект смещается с пьедестала. Его место занимает бытие, которое предшествует субъекту. И уже субъект реагирует, откликается на этот призыв, который идет от бытия. Но бытие — это не что-то самозамкнутое или абстрактное. Речь о бытии, сотворенном Богом. Бог — бытие — человек. Эта диспозиция позволяет говорить о том, что красота, благо и истина — не просто какие-то случайные свойства бытия, а отражение божественных совершенств.
То есть это нечто, демонстрирующее нам то, что мы можем познавать бесконечность Бога, исходя из созерцания и взаимодействия с окружающим миром конечных вещей. Мир непосредственно причастен к Богу, но Бог при этом бесконечно отличен от мира и независим от него.
Бальтазар утверждал, что красота тесно связана с формой, делающей прекрасное видимым и достойным удивления и любви. В христианстве красотой является Слава Божия, явленная нам в Иисусе Христе. В этом смысле красота — не только эстетическое понятие, оно в равной степени еще этическое и богословское:
«Этическое» реализуется именно в контурах «эстетического»: за совершенством каждого слова, каждого жеста, каждой встречи Сына Человеческого стоит напряжение всей Божественной и человеческой «экзистенции», жизни и смерти, неба и ада, которое делает его, совершенство, возможным.
Мысль Бальтазара, этот колоссальный эстетическо-метафизический поток рассуждений, устремлена к богословской истине откровения. В этом смысле богословие любви и красоты у Бальтазара уникально и не сравнимо ни с чем.
Для Бальтазара встреча с Божественным аналогична эстетическому опыту:
- Видение формы — созерцание земного пути Христа, особенно кенозиса: «Любовь принимает на себя весь груз нашей вины и ненависти… все обвинения, неверие, которое вновь скрывает Бога, — все это абсолютная любовь принимает, чтобы оправдать Свое творение».
- Восприятие света— притяжение внутренним сиянием этой формы, которое вырывает человека из себя и переносит в глубины Божественной тайны. Крест, символ безобразия, становится для Бальтазара высшей красотой: в кенозисе Сына Божьего раскрывается Абсолютная Любовь, идущая до конца (Ин 13:1). Эта Любовь не доказывает себя силой, но «ошеломляет свободой, с которой Она отдает себя».
III. Любовь — это событие. Поэтому вера требует ответа
Любовь у Бальтазара — не абстракция, а событие в истории:
«Бог есть любовь» (1 Ин 4:8), поэтому Его откровение не может быть только «истиной» или только «благом». Оно должно быть также прекрасным, то есть целостно захватывающим человека. Доверие к этому откровению рождается не из логики, а из встречи с Личностью Христа, Чья жизнь — «деяние, толкующее само себя перед человеком и ради него». Вера становится ответом на «притяжение красоты», а не результатом интеллектуальных умозаключений.
Бальтазар понимает человеческое бытие Христа как воплощенное Слово Божье. Христос, являясь одновременно связующим звеном между вечной Божественной тайной и падшим человеческим миром, обладает уникальной способностью вместить в Себя всю человеческую природу и историю. Человеческий разум, ограниченный одними лишь философскими размышлениями о высшем, лишен возможности осознать истину того, что Бог есть любовь (ровно так же, как лишены были этого осознания древние философы).
Пути, которыми человечество ищет Бога, и единственный путь, которым Бог приходит к человеку во Христе, сталкиваются и расходятся перед этой тайной, вопреки видимой картине мира. Подлинное знание приходит только через Божье откровение: Он открывает Себя как самодостаточного, абсолютно свободного, абсолютно личностного Бога, Который Сам идет навстречу ищущему человеку.
Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную.
Ин 3:16
В этом и состоит суть откровения Бога во Христе: Слово воплощается в человеческой истории, даруя полноту Любви именно там, где человеческие поиски смысла жизни зашли в тупик. Во Христе Бог являет синергию временного и вечного, открывая реальную возможность — сверх всякой человеческой надежды — преодолеть раздробленность жизни и обрести полноту в Боге.
Тот, кто действительно «видит» Христа, неизбежно верит в Него.
IV. Святость — дар, который получает человек, отвечая на Божественный призыв
Если любовь — единственное основание веры, то подлинное богословие требует преобразования жизни.
Бальтазар использует пронзительную аналогию: как младенец учится улыбаться в ответ на любовь матери, так человек пробуждается к святости, откликаясь на любовь Бога. В каждом человеке заложен «образ Божий» — потенциал любви, но актуализируется он только через благодать, явленную во Христе.
Но подобно тому, как ребенок не может пробудиться к любви, если сам не станет любимым, так же и человеческое сердце никогда не пробудится к пониманию Бога, не будучи наделено свободно ниспосланной Им благодатью — в образе Его Сына.
Святость здесь — не достижение, а дар, принимаемый в смиренном доверии Христу Богу.
Святые — истинные теологи, ибо их существование становится «самым аутентичным комментарием к Слову Божьему, ставшему плотью».
Для Бальтазара Христос — единственный критерий святости, поскольку в Нем абсолютная любовь Бога обрела уже историческую конкретность — в человеческом мире. Святость человека — жизнь во Христе, где собственные поступки становятся продолжением любви Христа к миру. Это не просто механическое подражание, а преобразование личности через единство с Ним.
Именно святые делают христианскую любовь достойной веры, служа «заблудшим» путеводными звездами.
Для Бальтазара святость — синергия благодати и свободы, когда человек отвечает на любовь Бога, становясь как раз путеводной звездой, через которую сияние Креста преображает всю человеческую жизнь. Как он писал в «Теологике»: «Бог, истолковывая Себя, не перестает быть Тайной» — и святые суть свидетели этой Тайны.
V. Вызов современному человеку: Как говорить христианину о вере сегодня
- Начинать с красоты: в культуре, глухой к «истине» и «благу», откровение любви, явленное в кенозисе Христа, может пробиться через эстетическое потрясение. Форма, образ Христа — непременное условие в понимании Божественной красоты: «поскольку мы приходим к Живому Богу, каков Он есть, не иначе, как только через Его воплощенного Сына — но через Него совершенно реально, — то и о красоте Бога можем говорить, если только не отрываемся от Его образа, явленного в истории спасения».
- Жить парадоксом креста: не скрывать скандальность Евангельской вести — «слишком дерзновенную/смелую» красоту жертвенной любви. Как писал апостол Павел: мы проповедуем Христа распятого — для иудеев это скандал, для язычников безумие ( 1 Кор 1:23, пер. А. Десницкого).
Бальтазар настаивает на том, что подлинная слава Бога явлена на Кресте. Здесь раскрывается парадокс: не существует иной Славы Христовой, кроме Крестной. В лице Христа соединяются любовь человеческая и Божественная — восходящий к Богу человеческий эрос и нисходящая к творению в акте кенозиса, в облике униженного и распятого Христа (вслед за сщмч. Игнатием Антиохийским Бальтазар говорит о «распятом эросе») Божественная любовь-агапе. - Стать проводником Божественной любви.
В своей книге Бальтазар размышляет над тем, что есть христианского в христианстве. Он пишет, что смысл христианского дела — это захваченность, по благодати, делом Бога, это участие в Божией любви, в котором только и может родиться христианское знание о Боге, ибо «Кто не любит, тот не познал Бога; потому что Бог есть любовь» (1 Ин 4:8). Любовь здесь для Бальтазара — абсолютная и непоколебимая готовность, которая имплицитно (т. е. в случае необходимости) простирается вплоть до смерти: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин 15:13). «Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою: и мы должны полагать души свои за братьев» (1 Ин 3:16).
Подлинный христианин — тот, чья жизнь поглощена этой любовью, тот, кто готов совершать уже совершенное и исполнять окончательно исполненное, в чем и состоит основной закон всякой христианской этики и даже закон познания. Ведь именно так самодостаточное откровение становится доступным и для нас:
Возлюбленные! если так возлюбил нас Бог, то и мы должны любить друг друга. Бога никто никогда не видел. Если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна в нас есть.
1 Ин 4:11–12
Заключение
Бог остается центром, средоточием, человек же, превосходя собственное естество, бывает устремлен к являющему себя абсолюту. Он «обладает» любовью лишь постольку, поскольку она сама им обладает, иными словами, человек не располагает ею как одной из своих возможностей. Он не обладает ею наружно, но лишь потому, что она сама владеет им изнутри.
В книге «Достойна веры лишь любовь» Бальтазар не предлагает какую-либо удобную теологическую систему. Напротив, во главе его богословия — Троичная Любовь, которая раскрывает себя в бытии через Христа — Его воплощение, крестную смерть и воскресение. Он указывает на распятого Христа как на единственное «доказательство» Бога. В мире, где религия и вера стала восприниматься как заблуждение, глупость или «опиум для народа», красота самоотдающей любви, показавшая, насколько далеко Господь способен пойти в Своей безграничной любви, остается последним убедительным аргументом.
Как резюмирует сам Бальтазар: «Любовь не нуждается в оправданиях. Она — единственное, что достойно веры».
