Интервью со Светланой Лапшиной, режиссером Одинцовского любительского театра. Светлана посещает храм Гребневской иконы Божией Матери в Одинцово. “Живое Предание” узнало, как Светлана совмещает веру с творчеством.

Ваши личные убеждения, как я понимаю, близко связаны с Православием. Как вы до этого дошли, если это не очень личный вопрос?

Светлана: Ну, на самом деле я была воспитана в лучших традициях советского атеизма и была до восемнадцати лет убеждена, что Бога нет и всё это сказки. Более того, поскольку я была довольно начитанным человеком, я и атеистическую литературу читала, так что я была такой идеолог где-то даже. А в процессе жизни я всё больше и больше убеждалась, что Бог, конечно, есть. Это были случаи какие-то экстраординарные в моей жизни, когда я понимала, что в данном случае меня могла защитить только высшая сила. То есть просто обстоятельства складывались так, что по всей ситуации, по всей логике со мной должно было случиться либо несчастье, либо очень плохая ситуация, которая повредила бы моей жизни, моему здоровью. И потом, анализируя ту историю, я понимала, что в ситуацию-то попадала я сама, а вот помогала мне с ней справиться только высшая сила. Потому что на тот период у меня не было ни жизненного опыта достаточного, ни здравого смысла, и я иначе как Божией Помощью это объяснить не могу. По мере жизни, я понимаю, что всё, что со мной происходило, это были испытания, которые мне были необходимы, чтобы стать лучше и самой как-то понять, что всё в этом мире связано, и что человек не так велик, как ему самому кажется.

Вам приходилось ставить спектакли, которые шли вразрез с вашими убеждениями? Если вас попросят поставить такой спектакль, вы откажете, если он будет совсем противоречить, или всё-таки искусство искусством, а моё личное я не буду никому навязывать?

Светлана: Наверное, если будет что-то совсем противное мне, моей природе, моей душе, я, конечно, откажусь. Потому что всё в этом мире преходяще. Главное тут ещё вот что: если ты согласился по неведению – это одна история, потому что иногда человека могут и втянуть в какую-нибудь ситуацию. Но если ты сознательно на это идёшь, ради каких-то благ, ради выгоды своей, предаёшь себя, то, мне кажется, это самый верный путь к неудаче, к творческой неудаче и вообще к неудаче в твоей собственной жизни. Но успех и удачливость – это такие категории в творчестве, которые не определяются сегодняшним днём. То есть, например, вот сегодня актуально одно на потребу общества, завтра другое. И если ты сегодня делаешь «актуальные» вещи, завтра они изживают себя и становятся уже ненужными, невостребованными. Поэтому, конечно, нужно держаться своей собственной правды, своей собственной потребности, говорить о том, о чём ты считаешь ценным и важным.

Откуда, на ваш взгляд, берется парадокс, что, когда искусство касается веры, оно почему-то становится очень пресным? Даже знакомые священники говорят, что чем идеи больше завуалированы, тем они лучше получаются. То есть искусство не удаётся сопрягать ни с чем, оно как-то само по себе и лучше оно так и оставалось бы.  

Светлана: На самом деле здесь более тонкая природа, наверное, и светского искусства, и церковного служения. Ведь дело в том, что искусство- то, по сути, оно началось из религии, скажем, театр тот же, он вырос из религии. Вообще начало любого искусства – это религия, оно имеет религиозную природу. Просто-напросто всё, что создавалось человеком, оно создавалось на почве именно каких-то верований и убеждений. Что наскальные надписи, что, допустим, иконы в Православной Церкви. Вся природа творчества была посвящена Богу, высшей силе. Поэтому я здесь парадокса не вижу никакого, другое дело, что очень часто мы имеем дело с заказом. То есть, как только в силу вступает заказ, так очень многие художники, режиссёры, к сожалению, не могут талантливо его выполнить. Во-первых, они не могут этим заболеть, этой темой заболеть искренне, присвоить её, прожить и уже выдать именно своё отношение, именно свой индивидуальный взгляд. Ведь чем вообще ценны творчество, искусство? Я всегда пропускаю через себя какое-то событие, какую-то ситуацию и выдаю только своё, только неповторимое отношение к этому, свой взгляд. Просто, кажется, нужно этим заразиться, заболеть и испытать потребность об этом сказать, вот в чём дело, мне кажется. Просто, видимо, не так глубока потребность говорить о вере, о Боге. Не так много людей, которые относятся к этому не формально, а прожили это, прочувствовали это покровительство Бога, высшей силы, и прочувствовали  начало творческое в себе, потому что первый творец – это Господь.  И то, что Он нам отпускает, Он отпускает нам для того, чтобы мы с этим не только сами жили, а делились с людьми. У каждого есть какое-то предназначение, и человек обязан реализоваться в этом, а мы об этом забываем всё время. Конечно, это очень тяжёлый труд, то есть человеку дан какой-то талант, дано предназначение, но ему так же дана и обязанность исследовать себя, найти в себе этот дар, понять, для чего я предназначен и уже по этому пути идти. А у нас как бы приоритеты диктует общество, то есть я иду туда, не потому что я понял, что это моя глубинная потребность и она связана с высшей силой, Творцом, а я иду туда, потому что там вот выгодней, денег больше платят, престижней и т. д.

Присутствовали ли у вас на спектаклях священники? Бывало ли, что они вмешивались в вашу работу? И какое впечатление осталось?

Светлана: Священники никогда не вмешивались в мою работу, но присутствовали, даже наш батюшка из нашей церкви Рождества Христова в Немчиновской – он присутствовал и на новогодних спектаклях он несколько раз был. И, в общем-то, я от него никаких нареканий не слышала, но, вы знаете, он не давал никогда оценки лично мне. Но и, собственно говоря, когда я проводила новогодние спектакли, елочные, там ничего такого предосудительного не было. Потому что я тоже стараюсь, чтобы спектакль новогодний был просто радостный. Ну и для ребят какая-то идея там всё равно должна быть. Идея добра, идея воспитательная, скажем так, всё равно там присутствует. Нет, не могу сказать, что как-то вмешивались, ограничивались, как-то били по рукам, ничего этого я сказать не могу. Но, я так думаю, что я не такая большая величина (смеётся), чтобы моя работа, так бы привлекала бы кого-то, чтобы мне сказали: «Нет, не делай!»

Если бы вам посчастливилось присутствовать на круглом столе “Церковь и искусство”, что бы вы сказали в своем слове?

Светлана: Я бы всё-таки напомнила, что искусство и религия имеют общие корни, просто это разные виды служения. И, скажем так, то, что, может быть, человек не готов взять и принять от Церкви, он вполне может взять через искусство. Вообще существует три познания мира, последовательное познание Творца, потому что всё в этом мире с ним связано. Это религия, наука и искусство. Поэтому, мне кажется, эти три смежные ипостаси позволяют человеку познать мир, познать себя. Следовательно, каждый, художник или пастырь, выбирая свой путь служения, и науке служит, и искусству, и религии. Выбирая свой путь служения, он имеет свою собственную ответственность перед небом, перед собой, перед обществом, и просто так его судить, ограничивать, одёргивать и говорить: «Нет, ты вот тут вот не прав», – это посягательство в известной степени. Если, конечно, он не извращает природу человека, если не занимается открытыми извращениями, пропагандой насилия со сцены, всей вот этой гадостью. Если просто-напросто он показывает свой какой-то взгляд, своё отношение, за это его бить по рукам нельзя. Во всём, конечно, нужна мера. Вот мера – это та самая грань, которая позволяет нам и как-то себя сохранить и быть тактичными, и ни на кого не наступить, никого не раздавить. Но и потом очень важно ещё: мы очень часто так судим, а имею ли право я судить? Никогда мы не знаем, через что, через кого, через какое дело идёт созидание, идёт истинное творчество. Иногда проявляется необходимость этого дела только через несколько лет, такое тоже может быть. То есть сейчас закладывается что-то, а спустя лет пятьдесят именно это начало выплывет, задавленное когда-то временем и обществом, и даст новые корни спустя время, и расцветёт пышным цветом. Поэтому очень всё неоднозначно.