Роман Кирченко делится личными переживаниями от встречи с Живым Богом и своей переоценкой путей, ведущих к Нему…

Хорошо помню это настроение с трудом сдерживаемого веселья из детства. Мне было пять или шесть лет. Отпевали деда. Для меня это была неожиданная, крайне непривычная ситуация. В доме, где обожали принимать гостей, где столы, начинаясь в зале, проходили сквозь входную дверь и упирались в стену коридора напротив, сейчас почти все в черном. Где песни звучали до поздней ночи, сейчас сдержанный шепот и причитания. А на столе посреди той же залы, стоит гроб, в котором лежит мой умерший дедушка. Вокруг гроба ходит незнакомый мужчина в черной «простыне», машет дымящейся штукой на веревочке и поет странные, незнакомые песни. И все взрослые, похоже, принимают ситуацию как должное, как само собой разумеющееся. И мне показалось, что дед, будь он живым, сейчас бы просто расхохотался над этой ситуацией и попросил бы всех расслабиться, предложил бы вина, не знаю. Что вот он сейчас встанет и выдаст какую-нибудь веселую шутку. Даже если нет, даже если мы больше не увидимся, зачем омрачать этот день излишней серьезностью лиц? Да пусть все будет как всегда, просто сегодня мы уже не сыграем с ним в шахматы и не приготовим рыбу вместе…

И далее, сталкиваясь с традициями христианства, все эти обряды снова и снова казались сюрреалистической забавой, странными представлениями из другого мира, воплощением Codex Seraphinianus наяву. Мне хорошо заходили тексты о нестыковках и противоречиях в Библии. О том, что носить крест для христианина — то же, что и носить на шее маленький пистолетик, если бы Иисус был расстрелян, или петельку – если он был бы повешен. И много чего, что позволяет сконцентрировать внимание на неточностях, что позволяет «находить баги». Но все эти «баги» снова и снова разбивались о живые примеры, когда вера предопределяла поведение. О береговую линию маленьких каждодневных «так будет по-божески» нечужих людей вокруг, в бытовых решениях и поступках.

Несколько раз я искренне пытался понять, что происходит: читал Библию, толкования, смотрел документальные фильмы, общался с людьми, к христианству близкими. Но форма по-прежнему «не заходила», почувствовать ее, отождествиться, решительно не выходило.

А потом я пришел работать в благотворительность. Где кроме радостей спасения и общного труда есть непреодолимость, есть страдания, есть тщетность усилий и смерть, которую не остановить никак и ничем. Тут много чего можно было бы рассказать. Но попробую выйти через еще один жизненный эпизод.

Меня пригласили на субботник. Это был субботник с бездомными. Место – заброшенный парк, давно примеченный людьми с наркотической зависимостью, полный иголок, шприцев со следами крови, полный говна и бытового мусора. Уже не раз бывал в этом парке на субботниках, но загаживается он достаточно быстро, так что пойдем, пойдем опять. Мы убирали весь этот срач вместе: баптисты, мормоны, православные разных патриархатов, не уверен, были ли среди нас католики, но тоже может быть, а еще миряне – домашние и бездомные. Мы делили парк на сектора, делились на группы и, кто с кем попал, вместе выковыривали из земли иглы и собирали мусор в мешки. Отдельное место было отведено под своеобразный форпост – там бесплатно стригли, раздавали горячую еду, намечали, кому нужна будет медицинская помощь и несли слово Божье. И это было круто. Это было обалденно крутое мероприятие. И вот почему.

В благотворительности есть определенные легко распознаваемые закономерности. Успех того или иного сбора помощи определяется в немалой степени тем, на кого собирают. Квазиидеальная ситуация – миловидная (для региона сбора) девочка до 10 лет с видимыми недостатками, которые можно радикально и полностью исправить. Например, некой волшебной операцией. Как только мы отступаем от этих параметров, сбор усложняется.

Пусть на другом полюсе у нас будет мужчина, лет 60+, с темной кожей и непривычными чертами лица, с мимикой сидельца, с неким, незаметным невооруженному взгляду, расстройством, которое требует долгого дорогого лечения, но при этом полностью от него не избавиться никогда. И все, понимаешь, все, приехали. Подобный сбор – это архисложная задача, граничащая с невозможным. Почему так происходит? Ведь и там и там на кону человеческая жизнь, и там и там — страдания, которые можно облегчить. Но отклик будет кардинально разным. В том числе именно по этой причине у нас есть множество организаций, которые наперебой занимаются организацией помощи детям, и днем с огнем не сыскать помогающих взрослым. Такие фонды – штучный продукт. Эта дорога трудна.

А тогда, на этом субботнике, бездомные люди тоже были самые разные. Со следами побоев, с кожными заболеваниями, со следами долгого злоупотребления алкоголем, со следами отчаяния и безнадеги. И здесь их принимали. Здесь их принимали как людей. И трудились бок о бок. Плечом к плечу. Этот «сбор», о чудо, был обилен. И это было легко, непринужденно.

Думаю, вот почему. У христиан есть заповедь: «Возлюби ближнего своего». И кто же есть этот «ближний»? Всякий. Всякий, кто рядом. Не только тот, кто нам нравится. Не только тот, кто нам мил и приятен. Не только тот, кого любить легко, кто любит нас. Но всякий. И неприятный сейчас. И не милый. И непохожий на нас. И даже враждебный. Как и я, он или она не просили о появлении в этом мире. Но вот мы есть. И вот мы рядом, «ближние». И над нами есть заповеди, иных больше которых нет. И все, что нам остается, это определиться, что мы будем со всем этим делать.

Думаю, что на том субботнике и других мероприятиях христиане учатся любить. Практикуют любовь. Кем бы он ни был, ближний. И этого мне достаточно. Что есть традиция, которая говорит о том, что нет никаких «лишних» или «вредных», нет «людей с песьими головами». Нет этой возможности снять с себя ответственность за происходящее, мол «это не я, это они…» Христиане ищут, находят и создают эти изменения в себе. Понимаешь, не кто-то где-то виноват, даже не «на то Воля Божья…», но вот я в себе самом исправляю баги, по завету Христа. И этого мне достаточно, чтобы согласиться, чтобы учиться, чтобы любить.

Кстати, не знаю детально, чем отличаются баптисты от мормонов, например. И спросил одного из участников об этом. Он ответил: «Слушай, зачем сейчас об этом, какая разница? Главное, ведь мы все согласны, что Христос – живой. Что еще нужно?»

И вот какая штука, многие обряды и традиции в христианстве мне кажутся комичными до сих пор. А скандалы в церкви — возмутительными. Расколы, переделы, споры и много еще чего… Но все это теперь мало имеет значения. Я больше не ищу «баги». Да, они были, есть и будут. Но не это главное. Главное, что Христос – живой.

И что бы ни происходило, вот есть я, есть ты, и есть над нами заповеди. И осталось только определиться, снова и снова, что мы/я с этим будем/буду делать. Сегодня, сейчас, каждый миг. Чтобы Христос был живой.

Вот и все.

Спасибо.