на наш Телеграм
Архиепископ Гродненский и Волковысский Артемий (Кищенко), один из старейших и авторитетнейших архиереев БПЦ, правивший епархией четверть века, почти столько же, сколько правит страной Александр Лукашенко, внезапно отправлен на покой. Против собственного желания и безо всяких, пусть даже формальных благодарностей. Решение белорусского епископата в спешном порядке тут же утвердил Синод РПЦ, только для этого и собранный онлайн.
А уже через две недели Гродненскую область посетил Лукашенко собственной персоной, и среди главных пунктов этого визита — посещение Жировичей, сердца белорусского православия, где находятся главный православный монастырь и семинария. Среди прочего там была проведена, как это подано президентским пулом, «рабочая встреча с духовенством». Нет, это не безграмотная оговорка: и по виду, по сути это была встреча начальника с подчиненными. Подобные же встречи рангом пониже — руководства церковной администрации с рядовым духовенством — уже давно не редкость. Впечатление такое, что власти как бы метят территорию, закрепляя свою «победу» и наслаждаясь зрелищем укрощенной Церкви, забывшей о репутации, об авторитете в обществе и собственных прихожанах, многие из которых не в силах созерцать столь печальное зрелище.
А начиналось год назад совсем с другого: традиционно помалкивавшая, а ныне в лице иерархов робко поддакивающая режиму Церковь на какое-то время внезапно обрела собственный голос: откликнулась на события, отреагировала на ложь, фальсификации, боль и издевательства. И наиболее ярким выразителем этого голоса стал ныне принудительно отправленный на покой архиепископ Артемий.
Церковный компонент протестного движения
Религиозный фактор на постсоветском пространстве традиционно где-то на обочине публичной жизни. Но на острие драматических событий прошлого года, особенно после массовых избиений и насилия со стороны ОМОНа в день выборов 9 августа, моральный авторитет Церкви вдруг оказался чрезвычайно востребованным. И это не удивительно, поскольку белорусский протест в основе своей — прежде всего моральный протест.
Оскорбление гражданских и человеческих чувств, все более подогреваемое наглостью и безнаказанностью власти, и привело к общественному взрыву. Это подняло очень многих доселе равнодушных к «политике» людей. В том числе и верующих, а вместе с ними и рядовых священников.
Христианская и пастырская совесть многих из них просто не могла не откликнуться на этот моральный вызов.
В итоге общество услышало голос Церкви, причем со стороны разных конфессий, хотя и неодинаковой силы звучания. Правда, это был в основном голос церковных «низов», а вот со стороны иерархов… У католиков это два-три епископа, а у православных — один: архиепископ Артемий. Но даже один такой иерарх с собственным голосом, ставший выразителем чаяний церковных низов, это уже немало и, пожалуй, даже чудо.
Иерархи и церковный народ
Церковные иерархи по своему менталитету и практическому складу — самая «устойчивая» по отношению к власти часть Церкви.
«Князья Церкви», как правило, весьма далеки от повседневной народной жизни, но зато близки к властям и чиновничьей элите, живут схожими заботами в своем особом замкнутом мирке. Практические же соображения им подсказывают, что в любом случае выгоднее всего поддерживать существующую власть, особенно диктаторского типа.
Ведь даже если на смену этой власти придет демократическое правление, то нечего его бояться. Демократическая власть, соблюдающая принцип отделения церкви от государства, склонна к невмешательству во внутренние церковные дела. Если, конечно, она будет действительно демократичной. А вот диктатура не простит «предательства». Даже если это будет новая диктатура. В схватке хулигана и интеллигента всегда выгоднее на всякий случай поддерживать хулигана.
Полагаясь на эту преданность высшего церковного чиновничества и пребывая в плену расхожего представления, что иерархия — это и есть Церковь, а всем остальным остается только подчиняться, режим не ждал и не предполагал такого брожения, которое вдруг проявилось в церковных рядах.
Внезапно и для властей, и для общества, и для самой Церкви открылась простая истина: Церковь — это не иерархия. Во всяком случае, не только иерархия. И по приказу церковного руководства верующие не выстроятся в линеечку. Более того, они могут действовать в соответствии со своей христианской совестью, поступать так, как подсказывает вера, а не указывает начальство. Именно церковный народ во всей соборной полноте, а не узкий круг иерархов является хранителем православной веры.
Открытие «церковного фронта»
Но, как видим, нашелся и иерарх для передачи этого голоса с архиерейского амвона. На что немедленно последовал окрик со стороны Синодального отдела по взаимоотношениям церкви и общества, беспрецедентный в своем роде: бюрократическая структура ставит себя выше правящего архиерея, «обращая внимание», что «любые заявления в связи с нынешней непростой ситуацией в Республике Беларусь, сделанные отдельными представителями Белорусской Православной Церкви, как священнослужителями, так и мирянами… не являются отражением официальной позиции Белорусской Православной Церкви».
В конце концов дело дошло до угроз от высшего официального лица государства. Лукашенко потребовал от священнослужителей «заняться своим делом», иначе «государство с безразличием на это смотреть не будет». В его эмоциональных заявлениях сквозило явное раздражение, что прорвало там, где вроде бы все под контролем и чему раньше не придавали слишком большого значения. Немедленно были исправлены приоритеты и открыт «церковный фронт», первыми жертвами чего стали главы двух ведущих конфессий.
Как ни старался угодить властям митрополит Павел (Пономарев), стоявший во главе Экзархата, но и он оказался не ко двору. Все-таки дал слабину и проявил человеческое сострадание к потерпевшим от насилия, посетив их в больнице. Теперь на вышеупомянутых встречах с духовенством чиновники президентской администрации открыто настаивают на том, что о репрессированных и потерпевших от насилия даже молиться нельзя, не то что им сострадать. Уже мало просто молчания, требуется активная поддержка правящего курса. И все это проходит под знаком будто бы «невмешательства в политику».
«Политикой» же называется то, что Основы социальной концепции РПЦ называют долгом церкви: «печалование перед государственной властью о нуждах народа, о правах и заботах отдельных граждан или общественных групп» (ОСК РПЦ, III.8). Мало того, Церковь оставляет за собой право в некоторых случаях «призвать народ применить механизмы народовластия для изменения законодательства или пересмотра решения власти» и даже «обратиться к своим чадам с призывом к мирному гражданскому неповиновению» (ОСК РПЦ, III.5). Стоит только непредвзято послушать выступления и воззвания архиепископа Артемия, которые ставятся ему в вину, и легко будет обнаружить в его словах именно такое печалование и заступничество за народ перед лицом распоясавшегося зла. Там нет призывов занять ту или иную сторону в политическом противостоянии:
Церковь должна быть светильником, независимым голосом христианской души… Мы не говорим, какая там политика, какой политик, какая власть. Мы говорим, что совершается беззаконие… Поэтому в этом послании мы говорим: «Остановитесь! Вы поступаете не по Евангелию! Вы подняли руку на Христа, и вам не будет прощения! И дело ваше никогда не устоит!»
И все это завершается не призывами к смене власти, а пожеланием: «пусть будут справедливо, честно и открыто расследованы все факты обмана, насилия и жестокости, чтобы совершилось правосудие и восторжествовала правда!»
Призыв к законности и правде называется «политикой» теми, кто как раз и занимается политикой в чистом виде: безоглядной поддержкой одной стороны противостояния. Все перевернуто с ног на голову, и так на каждом шагу. Например, говорится о попытках установить межнациональный и межконфессиональный мир, но на самом деле именно власть делит верующих на «дружественные» и «вражеские» конфессии, оказывает давление на поляков, формируя образ внешнего врага в лице западного соседа. Тогда как молитвы и крестные ходы против насилия и беззакония, напротив, объединили верующих разных конфессий, а само народное движение в целом не имело никакой узконациональной подоплеки. И очень нелепо звучит, когда официальная пропаганда называет протестные акции прошлого года «нацистским бунтом». Аналогично и с громким заявлением на пресловутой «рабочей встрече» о якобы попытках «сломать православие… путем объявления автокефалии».
О какой автокефалии речь?
«Автокефалия» — это очень популярная страшилка в церковных кругах. Слово это давно употребляется с негативными коннотациями, хотя, как известно, сама по себе автокефалия — это всего лишь принцип административного устройства мирового православия, состоящего из нескольких полностью самостоятельных, то есть автокефальных Церквей, одна из которых — Русская Православная Церковь. «Сам себе голова» — вот что значит это греческое слово. Но правда то, что редко когда в истории новая поместная Православная Церковь получала эту самую автокефалию без скандалов и канонических раздоров.
Каждая автокефальная Церковь уважает только свою автокефалию и чествует день ее получения, но противится любым попыткам ее обрести со стороны какой-либо из ее частей — здесь уже автокефалия подается как зло. Что говорить, драма с украинской автокефалией у нас прямо перед глазами. Поэтому страшилка весьма удобная, стоит только подвести под нее по аналогии с Украиной и Беларусь. Аналогия, однако, сильно хромает.
Среди клириков и верующих БПЦ этот вопрос пока не только не ставится, но даже не обсуждается. В том числе и в самой продвинутой Гродненской епархии, о чем говорит и архиепископ Артемий в своем интервью после отставки, вопреки всем голословным обвинениям, что он превратил свою епархию в «пристанище автокефалистов».
Тема автокефалии как таковая периодически всплывает в обществе, но в кругах далеких от Церкви, во всяком случае от БПЦ. Есть даже небольшая церковная группа автокефалистов, входящая в структуру заграничной БАПЦ (Белорусская Автокефальная Православная Церковь). В Беларуси она вне закона, у нее здесь всего два священника и ни одного храма. Вряд ли она может составить конкуренцию БПЦ и представлять какую-то угрозу для ее единства.
Равнодушие православных белорусов к теме автокефалии поддерживается и в основном дружественным расположением белорусского народа, в том числе и церковного, к России. И это даже несмотря на ту роль, которую сыграло ее руководство в поддержании режима.
Таким образом, в БПЦ нет сколько-нибудь заметных позывов непременно отделиться от московского центра. Преобладает здравое понимание, что от переподчинения церковных структур вряд ли многое изменится. Во всяком случае, это далеко не первостепенная проблема для Церкви.
Более того, мы уже видим, во что может вылиться в условиях диктатуры эта «независимость». Чем меньше зависимость от внешнего руководства, тем больше соблазна для государства диктаторского типа распоряжаться Церковью как своей собственностью, и она легко может превратиться совсем не в то, что называется «сам себе голова», а напротив — без собственной головы в карманную церковь режима, симптомы чего мы сейчас и наблюдаем.
Как ни парадоксально, но именно сейчас БПЦ ближе к «автокефалии», чем когда-либо. Московская Патриархия, ранее сдерживавшая попытки к большему самоуправлению Белорусского Экзархата, теперь фактически все передала на внутреннее усмотрение режима и зависимого от него церковного руководства. Примечательно, что Москва именно сейчас с готовностью пошла на то, чего не допускала раньше: поставить во главе Экзархата местного епископа белорусского происхождения, причем явно по указке режима. И теперь власть, уже не стесняясь, подломила под себя православие, делая то, в чем обвиняет своих врагов. На этом фоне интересна еще и такая деталь, что как раз новоназначенный в Гродно епископ Антоний (Доронин) имеет репутацию иерарха с проавтокефальными настроениями. Есть предположение, что именно он, как управляющий делами БПЦ, стоит за неуклюжей попыткой митрополита Павла (Пономарева) взять курс на большую самостоятельность Белорусского Экзархата.
Есть ли перспективы у православия в Беларуси?
Таким образом, в результате событий последнего года Белорусская Православная Церковь значительно поднялась в приоритетах государства. Режим оценил идеологический потенциал Церкви, но парадоксальным образом, желая поставить этот потенциал себе на службу, тем самым его же и уничтожает. Моральный авторитет Церкви, проявленный во времена протеста, строился на авторитете таких священнослужителей, как архиепископ Артемий, свидетельствовавших о Правде Божией, невзирая на лица. Церковь, которая с помощью государства закрывает рот таким служителям и соглашается служить идеологическим придатком государства, катастрофически теряет свой моральный капитал.
Вот это как раз и есть попытка «сломать православие». Но, как уже говорилось, не иерархией единой жива Церковь. Неизбежно будут разочарования и потери верующих. Но многие из тех, кто останется, сохранят этот живой опыт церковного самосознания, и это будет тот потенциал, который даст свой плод после освобождения Церкви из плена.
Фото взяты из открытых источников
