на наш Телеграм
О том, возможно ли толерантно относиться к представителям национальных меньшинств, размышляет монахиня Елисавета (Сеньчукова) в продолжении своего цикла текстов.
Полтора десятилетия назад, как многие, наверное, помнят, у России осложнились отношения с Грузией. Из Москвы начали массово депортировать грузин, нарушивших паспортный режим. В принципе, за нарушение паспортного режима можно и депортировать, но организовано это было страшно: был случай, когда, чтобы проверить паспорта, милиция ворвалась в храм Великомученика Георгия на Большой Грузинской прямо во время богослужения, и только моментальная и очень резкая реакция священника прекратила кощунство (а как иначе это назвать?).
Многие московские блогеры тогда выставили на свой юзерпик плашку «Я — грузин» в знак солидарности.
В один из тех дней я бежала по Гоголевскому бульвару из института, и вдруг меня остановил молодой сотрудник правоохранительных органов с просьбой предъявить документы. Паспорта с собой не было.
— Пройдемте, — почти злорадно сказал юноша в форме. — Для установления личности.
У меня не было ни желания, ни времени никуда проходить, поэтому я посмотрела ему в глаза и произнесла максимально вежливо:
— Моя фамилия — Сеньчукова. А вам какая нужна?
Молодой человек несколько стушевался и, буркнув дежурное «извините», отошел в сторону.
За несколько лет до этого, как сейчас говорят, до меня попыталась докапываться группа лысых людей с огромным интересом к еврейскому вопросу. Я быстро ретировалась поближе к крупным магазинам, где людей побольше. На дворе стояли лихие девяностые, и я понимала, что могу больно получить по своему семитскому носу.
Как мне наивно казалось, времена оголтелого национализма прошли. Но сравнительно недавно с целью удостоверения в этой гипотезе я спросила у знакомых ребят-якутов: «А вам приходилось сталкиваться с ксенофобией?» — и услышала в ответ: «Не то чтобы часто, но в Москве довольно агрессивное «понаехали» и откровенное хамство слышать приходилось».
Это меня расстроило почти до слез. Нет, я хорошо знаю, что люди не доверяют чужакам. Но почему так откровенно, неразборчиво и зло?
Надо сказать, что националистический дискурс неоднороден. В нем можно встретить и гопников, противостоящих «узкоглазым» и даже «жидам», и вполне респектабельных публицистов, стоящих на позиции скорее защиты своего народа, чем притеснения других. Если первых надо вразумлять словесно, а в крайних случаях — судить за хулиганство, то последние зачастую рассуждают разумнее многих космополитов. Поэтому в борьбе за соблюдение прав национальных меньшинств следует сохранять спокойствие и избегать резких оценок не меньше, чем в борьбе за благополучие своего народа.
Стереотипы неуместны. Хотя бы потому, что именно стереотипичность мышления и приводит к тому самому оголтелому национализму, который так пугает и отталкивает.
По сути, ксенофоба можно понять. В сети ходит забавная картинка: «Топ имен и фамилий самых разыскиваемых Интерполом россиян» — большинство этих имен дагестанские, чеченские и т. д. Я не смогла уточнить, не фейк ли это, но разве, положа руку на сердце, готов кто-то из нас спорить с тем убийственным фактом, что новостей о хулиганстве выходцев с Кавказа немало? А так ли уж беспочвенна нелюбовь к трудовым мигрантам из Средней Азии? Вряд ли в крупных городах найдется женщина, которой не приходилось одергивать зарвавшегося хама монголоидной внешности.
И все же. Криминальные сводки свидетельствуют, что мигранты совершают не более 7–8% преступлений. Много ли это? Довольно прилично. Бросает ли это тень на всех мигрантов? Нет. Потому что иначе мы должны признать, что нет опаснее человека, чем наш соотечественник — сограждане совершают ведь абсолютное большинство преступлений.
Вот здесь и полезно уйти от стереотипов. Мы замечаем проступки «понаехавших» именно потому, что не замечаем основной массы.
Закладки с наркотиками — легкий «заработок» для любого не очень благополучного школьника, не только сына уборщицы и дворника из Таджикистана. Гопники из небольшого городка, которые подшофе едут в подмосковной электричке, вызывают страх не меньше, чем распоясавшиеся дагестанские джигиты в московском метро. И приставать к девушке они будут одинаково нагло. В то же время основная масса «гостей с юга» живет достаточно тихо, работает или учится.
Я пишу эти строки, проходя лечение в крупной клинике при медицинском вузе. Часто вижу студентов и молодых врачей. Среди них чуть ли не половина — парни и девушки с Кавказа (хотя, признаюсь, это тоже аберрация восприятия: просто они более заметны, чем русские — так что процентное соотношение вряд ли смогу назвать). Можно ли поверить, что в свободное от непростой работы и учебы время эти люди хулиганят в метро и задирают прохожих? По меньшей мере это странное предположение.
Оборотная сторона «национального вопроса» — условия, в которых оказываются люди с проблемным (не только преступным) поведением. Не знающий Москвы водитель такси, приехавший из Самарканда (в лучшем случае), вызывает невероятное раздражение и желание раз и навсегда требовать водителя славянина и только славянина.
А теперь поставим себя на место этого шофера. Скорее всего, родину он покинул, потому что хотел выжить. Дома у него — пожилые родители и разрывающаяся между малооплачиваемой работой и тремя разновозрастными детьми жена. Наш гость влез в долги, приехал в Москву, взял в аренду машину, работает по восемнадцать часов в сутки (сейчас рабочий день таксистам урезали, вследствие чего цены взлетели — но, по крайней мере, есть надежда, что несчастный шофер не впишется, клюнув носом, в столб), изучить город у него времени нет, и он ездит исключительно по навигатору. К тому же русский язык ему не родной.
Ничего не екает? Просто из соображений христианской нравственности — наконец-то мы подходим к этой теме! — стоит этому несчастному если не помочь, то посочувствовать.
Вернемся к преступности, только взглянем с другой стороны. Работодатель, нанимающий мигранта, в огромном количестве случаев беззастенчиво нарушает трудовое законодательство. У строителя из Узбекистана нет выходных и перерывов на обед, он живет в комнате, набитой еще десятком таких же работяг, большую часть своего небольшого заработка он отправляет домой, питаясь дошираком. Что он должен испытывать к своему хозяину? А что испытывает к своему хозяину раб? Благодарность и любовь?
Преступника нисколько не оправдывает, что с ним поступили несправедливо и преступно, но объясняет его поведение.
И каков же христианский ответ на национальную проблему? Самый простой — на поверхности. Видеть не национальность, а человека. «У преступника нет национальности» — наивная фраза, уже набившая оскомину. Лучше иначе: «У ближнего нет национальности». Ближний в этом уравнении — это любой Икс, который стоит рядом с нами в автобусе, взвешивает фрукты на рынке, убирает в комнате по вызову из клининговой компании. Пока ты не сделал мне зла — ты мне ближний безо всяких отговорок. Потенциальный милосердный самарянин.
А если сделал зло? Все же — нет у преступника национальности? Или есть, но мы его пожалеем, потому что «среда заела»?
Христианский ответ я прочитала (и тут мы возвращаемся к теме стереотипов) в блоге публицистки националистического направления Натальи Холмогоровой. Не склонный к толерантности человек, она заметила, что здоровое развитие националистических взглядов — это увидеть, откуда берется то, что нас отталкивает в людях других национальностей, увидеть корень проблемы и… начать с ним бороться. Бороться с бесправием трудовых мигрантов, инициируя уголовные дела против нечистоплотных работодателей. Бороться (продолжу ее мысль) с бескультурьем молодняка из аулов, организуя инклюзивную среду в школах, включая работу психологов. Бороться с собственным страхом, расширяя собственные же знания о родной стране, чтобы видеть в жителе той же Якутии или Бурятии своего соотечественника, а не «понаехавшего узкоглазого».
«У Бога нет рук, кроме наших» — еще одна банальность, но в данном случае работающая железно. Научиться толерантному отношению к ближнему со всей его непохожестью мы можем только сами — видя в нем человека, человека, нуждающегося во внимании, помощи и поддержке.
