на наш Телеграм
Вчера на Новом Арбате в кинотеатре «Октябрь» состоялась премьера фильма «Человек Божий» американского режиссера сербского происхождения Елены Попович.
Это великий и переломный момент в нашей истории. Кажется, еще никогда житие святого, как бы велик он ни был, не становилось фильмом для большого проката. Это, кажется, беспрецедентное новаторство. В России, по крайней мере.
Вы скажете, а как же «Страсти Христовы», «Остров» или, ежели речь идет о Микки Рурке, «Святой Франциск»?
Это, друзья мои, просто фильмы. Они — зрелище. Да, даже «Страсти Христовы», улавливающие зрителя на крючок базовой драматургии, когда тебе просто до ужаса интересно, чем же все закончится.
Фильм же Елены Попович устроен совершенно иначе. Это анимированные иконные клейма. Минимум цвета, минимум тела, минимум страсти, минимум ракурсов.
Это очень круто. Респект. Спасибо. И это очень смело.
Этот фильм — попытка кинематографической иконописи. В этом смысле — совершенно уникальная кинокартина.
Интересно, как святой, которому молились все участники съемочного процесса, сплотил американцев, сербов и русских. Микки Рурк и Александр Петров рядом в фильме о православном святом из Греции, в фильме, демонстрируемом в «Каро» на Новом Арбате, — комбинация совершенно невероятная, практически Иона-пророк во чреве кита.
Вообще я совсем не представляю, как это — снимать фильм о святых. Взять хоть кастинг. Пишешь объявление: «Приглашаем праведных актеров, аскетов, по молитвам которых исцелялись когда-либо полностью парализованные люди».
И сразу, конечно, на кастинг запись из сотни имен и очередь от студии до автобусной остановки.
А если никто не придет? Ну тогда надо будет святость сыграть. Актерам эта категория не особо знакома. Она почему-то ассоциируется у них с зажатостью, мрачноватостью и пришибленностью. А святые очень красивы. Нет, на первый взгляд — все что угодно. Но потом обязательно засверкает и покорит. Нужна всесокрушающая харизма. Микки Рурка бы на главную роль, вот что я думаю. Он умеет играть святых, см. Святого Франциска, а не фотографию святых и не портрет святых.
Была такая история про старца Порфирия Кавсокаливита — одна дама хотела его сфотографировать, а холодно было, он старенький, и она накинула ему на плечи свою плюшевую шубку. Искусственный мех, леопард. А когда проявляла пленку, вместо старичка в дамской шубке стоял человек царственного достоинства в какой-то меховой мантии.
И про женщин. Женщины чувствуют благодать и видят эту красоту. Но толкуют ее в половом смысле. Ну и сатана им шепчет: давай мол, подкати к нему, чтобы пал он. Я много видела заметок о том, что за аскетами бегали женщины, от которых они не знали, куда им деваться. Они красивые, святые наши, я настаиваю.
Все интриги патриархии в фильме — как бы с намеком на какие-то обстоятельства.
Такое впечатление, что режиссер и сценарист были уверены в следующем: святые живут себе, живут, а потом их приходит донимать начальство.
И вот это донимание и есть их искушение. Но если почитать старца Паисия Святогорца, вся жизнь подвижника — искушения с утра до ночи и во сне. Причем бесами. Тангалашкой, как старец его называл. И вот он его достает, мучает, терзает, и люди, которые в этом участвуют, ничего, кроме жалости, у святых не вызывают.
Потому что на стороне дьявола играть бессмысленно.
И эти записки старца Паисия совсем не напоминают записи о белой горячке. Это реально брань с лукавым.
Можно, конечно возразить, что бес добавил бы фильму привкус сказки или фэнтези, и тут надо подумать, как сделать, чтоб не добавлял.
И еще можно сказать, что фильм снят под документалку. Но тогда надо было усложнять фильм, уводить его от вертепоподобия, от одинакового цвета и музыки. Усложнять диалоги.
В конце фильма очень сильная сцена смерти святого. Рыдала.
Микки Рурк ее немного испортил, потому что, когда все в сердце ходуном заходило, он вдруг явился в сцену знаменитым своим лицом, и все запуталось в голове.
И вы простите меня за прямоту, как говаривал президент Горбачев, но Микки похож на простого рабочего, кормильца семьи, как червяк на медведя. Он шикарный, мощный, но он рестлер, богема и хулиган, а не простой рабочий, нет.
Когда в самом начале фильма из-за плеча святого Нектария появляется бородатая физиономия, причем она не только за его плечом, но еще как бы из наплыва выныривает, и начинает советовать ему уехать, становится смешно. Оператор, чьи кадры входят в противоречие со смыслом происходящего, не благонадежен для Царствия Небесного. Шучу, конечно.
Простите меня, если что, и учтите, что я в фильмах не особо разбираюсь и почти никогда не смотрю фильмы в кинотеатрах. А на премьере я вообще впервые.
Из фейсбука автора
