О религиозной и политической идентичности рассуждает Сергей Худиев.

 

Соотношение между религиозными и политическими интересами представляет собой серьезную духовную проблему – потому, что политическое быстро начинает претендовать на ту же область, что и религиозное. Пауль Тиллих определял религию как “предельную заботу” – что-то, что человек считает самым важным в своей жизни. Ему указывали на недостаток такого определения. Ведь для многих людей самым важным является не религия – а, например, политическая идеология.  Но политические идеологии действительно близки религиям – и они отвечают на те же потребности, заполняют те же пустоты в человеческой душе.

Потребность в объяснении мира и определении своего места в нем. Потребность в осмысленности и оправдании своей жизни. Потребность в единстве с другими. Политический интерес может легко вытеснять и поглощать религиозный. Он более мощный – потому что он опирается на более простые и базовые человеческие реакции.

Потребность в истине и вечном спасении лежит этажом выше, чем потребность в единстве со своим (этническим или политическим) племенем, и многие на этот этаж просто не заглядывают. У нас есть мощные психологические, почти биологические механизмы, которые заставляют нас отождествляться со “своими” и выражать преданность своей референтной группе, считать ее прекрасной и безусловно заслуживающей преданности, приходить  в негодование, когда кто-то пытается сомневаться в ее превосходстве.

Это инстинкт, и он срабатывает до того, как мы о чем-либо задумываемся – уже потом, задним числом, мы начинаем  додумывать разумные и нравственные причины для преданности своему племени. Выбор племени – лоялист или революционер, патриот или либерал, патриот той или другой державы – может зависеть от довольно случайных факторов. Куда – за двадцать лет до начавшихся бурных событий – переехали родители человека, с кем он играл во дворе, когда был ребенком, на какую работу устроился и кто там оказался начальник, с какой семьей человек породнился через брак, в каком сетевом сообществе его обругали, а в каком приняли как родного. А потом начинает работать то, что в психологии называется confirmation bias – человек выхватывает из потока информации те факты и толкования, которые подтверждают его уже принятые решения и его уже сложившиеся симпатии и антипатии. Социальные сети делают это особенно удобным – можно окружить себя люди единомысленными, а вот тех, кто думает иначе, не видеть.

Люди крайне неохотно признают свои решения ошибочными – а чем больше человек пребывает в своем политическом лагере, тем больше решений и высказываний он накопил. Люди нуждаются в символической поддержке окружающих – поэтому пойти против своей группы страшно.

Как пишет К. С. Льюис в “Письмах Баламута”, “каждая маленькая группа людей, связанная общим интересом, который другие отвергают или игнорируют, постепенно вскармливает тепличное благодушие, конечно — друг к другу. По отношению же ко всем прочим развивается гордость и даже ненависть, проявляемые без всякого стыда, ибо они санкционированы «делом» и освобождают от личной ответственности”.

В итоге люди в упор не видят некоторых фактов – а вот некоторые другие заполняют собой весь горизонт.

Те, кто наблюдают это явление со стороны, полагают это проявлением чудовищной лживости и лицемерия – но это не совсем справедливо. Коллективная реальность одного племени не похожа на коллективную реальность другого – но это в очень небольшой степени  результат обдуманной лжи. Это результат сложного, и, как правило, до-сознательного процесса коллективного отбора фактов и истолкований.

Попытка поставить сложившуюся картину под вопрос вызывает негодование, а негодование – уверенность в том, что люди, которые сомневаются в нашей правоте, “плохие”. Той пронзительно ясной истине, которая открыта нам, можно противиться либо в силу злой воли, либо за большие деньги, либо по какой-то совсем уже чудовищной глупости.

Это приводит к явлению, особенно заметному в тоталитарных идеологиях – смешению политических и нравственных суждений. Как антисоветчик обязательно должен был быть негодяем, так и в любой тоталитарной идеологии тот, кто ее не разделяет, делает это не потому, что у него есть какие-то основательные доводы против – а исключительно по причине ненависти, воинствующего невежества, тупого фанатизма или по другим низменным причинам.

Такая племенная преданность, как правило, говорит о принципах и убеждениях – но на самом деле принципы и убеждения глубоко вторичны по отношению к лояльности “своим”. Не потому, что эти люди “плохие” или “лицемеры” (хотя соседнее политические племя их такими определенно считает), а потому что такова человеческая природа – принципы, убеждения, рефлексия, все то, что связано с рациональностью, совестью, разумом, гораздо слабее, чем глубокий инстинктивный порыв держаться своих, который потом рационализируется задним числом.

Христианская вера в этом случае очень легко подминается под племенную лояльность. Бог благословляет нашу партию, которая за добро и справедливость, а гнусных злодеев из противной партии, несомненно, проклинает.

К. С. Льюис обращает на это внимание в “Письмах Баламута”, где один бес пишет другому: “Если ты сделал мир целью, а веру – средством, человек уже почти в твоих руках и тут совершенно безразлично, какую цель он преследует. Если только митинги, брошюры, политические кампании, движения и дела значат для него больше, чем молитва, таинство и милосердие – он наш. И чем больше он “религиозен” (в этом смысле), тем крепче мы его держим”.

Гневному самодовольству, котором вообще исполнены политические тусовки (“мы, хорошие люди, против них, негодяев”), усваивается еще и сверхъестественный статус – “да они там еще и враги Божии”.

При смешении религии и политики политика берет вверх очень быстро.

Что можно противопоставить этому? Несколько простых соображений.  Мир учит “верить своему сердцу” – если ты чувствуешь, что это правильно, значит так оно и есть. Писание учит обратному: “Лукаво сердце [человеческое] более всего и крайне испорчено; кто узнает его?” (Иер 17:9) Не надо верить своему сердцу. Большевики, национал-социалисты, ДАИШ, какие угодно еще злодеи всегда глубоко и непоколебимо уверены в собственной правоте – такая уверенность есть весьма пугающий признак.

Признак душевного здоровья, напротив, это способность сомневаться.  Как говорил персонаж какого-то фильма, “не слишком ли быстро мы бежим?” Политические расклады меняются очень быстро, народные кумиры становятся изгоями, вчерашние союзники – врагами, и враги – союзниками, герои – террористами и террористы – героями, и кто знает, как оно будет завтра. Не стоит слишком сильно вкладываться в такое ненадежное дело.

Конечно, любое политическое дело требует абсолютной преданности и выдает себя за “предельную заботу”. Отказ считать его чем-то самым важным в жизни и заслуживающим полной преданности вызывает негодование. Но это ложные притязания и их следует отклонить.

Христианская вера не отрицает за человеком политических убеждений – она просто отрицает их притязания на абсолютность. Отношения человека с Богом определяются не ими. Человек близких мне политических взглядов может быть глупцом и негодяем – а вот политический противник может таковым и не быть. Этические, тем более религиозные оценки существуют отдельно от политических.

Как говорил Ричард Нибур, любой конфликт между людьми есть конфликт не между грешниками и святыми – а между двумя группами грешников. В нем ни “свои” не являются безгрешными, ни “враги” не являются кончеными негодяями.

Мое мнение – и мнение моей референтной группы – далеко не всегда совпадает с мнением Господа Бога. Возможно, для Бога даже важнее не то, на какой стороне я выступаю – а как именно я это делаю.