на наш Телеграм
Что хочется сделать в ожидании своего юбилея? Подвести итоги, посмотреть старые фотографии, переосмыслить какие-то особенные моменты… А «Предание» к своему 10-летию решило провести встречу в Санкт-Петербурге. Директор фонда Владимир Берхин и клирик Свято-Троицкого храма протоиерей Константин Пархоменко рассуждали о вредности использования цитат вне контекста, истории перевода Библии на русский язык и литературных приемах такого художника, как апостол Павел.
Можем ли мы сами сказать что-то правильное?
У Володи Берхина синяя футболка с наполовину пустым стаканом и строгой надписью «Оптимизм неуместен». Свою речь он начинает классическим «Я мирянин и не претендую на знание никаких духовных истин, если что, обязательно меня перебивайте и обо всем спрашивайте». Это значит, что сейчас будет добрый и живой рассказ о его личном опыте, который в итоге может разделить почти каждый — уж мы-то знаем, ведь неоднократно слушали его выступления.
На протяжении всей своей христианской жизни я видел, что цитирование составляет значительную часть религиозного ландшафта. Когда появился Интернет, поиск цитат стал постоянным спутником веры. Любая дискуссия или даже простое обращение одного верующего к другому содержат скрытые цитаты.
Православие — религия древняя, и она построена по довольно четкому иерархическому признаку: в православии чрезвычайно важно не говорить от себя. Рассуждения, построенные исключительно на собственном опыте, воспринимаются как довольно легковесные и неубедительные. Православие вообще строится на утверждении, что когда-то давно были некие правильные люди, которые говорили правильные вещи. Правильность этих людей подтверждена церковной рецепцией — на них «стоит штамп»: это святой человек. А вот мы с вами не святые, следовательно, мы ничего правильного сказать не можем или эта правильность не совсем полноценная. Поэтому постоянное цитирование и использование цитат для религиозных споров — основа публичных разговоров в нашей Церкви. В этом есть, однако, ряд проблем.
Освяти руку свою ударом
Человек — очень хитрое и сложное существо. Он не всегда с собой честен и не может сказать, где кончается его собственный выбор и начинается что-то другое. Например, у меня много знакомых, которые по тем или иным причинам ушли из Церкви. Я замечал, что когда они начинают говорить, что личный контакт с Богом важнее заповедей, скорее всего, с заповедями у них как раз и проблемы.
У святого Августина есть высказывание: «Люби Бога и делай что хочешь». Это очень высокий идеал! Действительно, если твой контакт с Богом на таком уровне, то твои желания вряд ли будут идти против Него. Например, я же люблю собственных детей и не буду сознательно действовать им во вред. Но эту цитату люди обычно вспоминают в тех случаях, когда им не хочется выполнять какие-то скучные правила, когда им не нравится их церковное послушание и так далее. Это совершенно не отменяет того, что цитата правдивая и правильная. Просто применяют ее часто «хитро».
Другой пример — совершается какое-нибудь публичное богохульство. В Интернете сразу же возникает дискуссия на тему, как следует поступить. Вы знаете, что у нас даже есть специальная статья об оскорблении чувств верующих. Возникает вопрос — а можно ли эти чувства оскорбить? И почему верующие, которые, по идее, должны обращаться к Богу, обращаются к городовым? В этой дискуссии одна из сторон, считающая, что подобные действия стоит пресекать силой, вспоминает высказывание Иоанна Златоуста: «Если ты увидишь, что кто-то публично богохульствует, освяти руку твою ударом». Поэтичный образ! То есть, получается, это действие возвышающее и точно не греховное. Но если посмотреть на людей, которые используют эту цитату, то можно понять, что они абсолютно во всех вопросах настаивают на строгости, применении силы, необходимости насилия в жизни. Так они берут на себя тяжелый крест необходимости строгой меры или просто по своей природе склонны к насилию и нашли удобное оправдание для своих не очень праведных склонностей? Это следует различать.
Любая цитата может быть не голосом церковного авторитета, а вашим собственным голосом, помноженным на подходящие слова. Благо не так трудно найти противоположную по смыслу цитату! В одном месте говорится «Кто не с вами, тот против вас», а в другом — «Кто не против вас, тот за вас». Или же цитаты о Страшном суде: есть цитата, что верующие и на суд не приходят, а есть притча, где агнцев отделяют от козлищ по признаку делания добрых дел, и там вообще не спрашивают, веровали ли они, крестились ли они.
Все это существует в корпусе одного текста, и необходимо как-то уложить это в своей голове… Разные цитаты вспоминаются к разному случаю, а примирить их внутри себя никто и не пытается — как-то не нужно.
Цитатами вы не утешите
Вторая проблема связана с тем, что цитирование в какой-то степени обесценивает личный опыт. Но вера без личного опыта невозможна. Сколько бы вы ни читали о том, как правильно и хорошо жили другие люди, как бы вы ни знали то, чему они учили, если все, что у вас есть, — это только цитаты, это останется лишь чужим опытом и рассказами о чужих великих свершениях. Такого рода вера в минуту испытаний довольно быстро заканчивается. Сколько ты других людей ни цитируй, теплее тебе не станет. Потому что когда говоришь «халва», слаще во рту не становится.
Это очень грустно, когда в ситуации горя человек пытается читать хорошо знакомые книги, и они его не утешают — он не чувствует никакой живой радости и веры. «Ну да, жили какие-то люди. А мне что от этого? Как мне это поможет именно сейчас?». Сюда же относится проблема, когда люди пытаются утешить друг друга с помощью цитат. Это оставляет тяжелое ощущение и у того, кто пытался утешить, и у того, кого пытались утешить.
Я тоже совершал подобного рода ошибки. У меня такая работа, что ко мне часто приходят люди в горе. Я много с ними общаюсь: это часть моей профессии как директора благотворительного фонда. В фонд люди приходят не от счастья, и им нужны не только средства, но и утешение, чтобы с ними поговорили. Я помню, я себе даже сохранял утешительные цитаты о том, что все хорошо, что Господь нас любит…
Так вот, никогда так не делайте! Пришедшему за утешением человеку не помогут слова о том, что кому-то где-то когда-то было хорошо или кто-то когда-то верил, что все будет хорошо. Человека это скорее раздражает. Со временем я примерно понял, как надо говорить с людьми. Можно что-то процитировать, когда человек уже понял, что его выслушали, его горе разделено, что ты с ним, рядом, ты вошел в его опыт.
Цитирование чужой жизни
Третья проблема — это когда начинают цитировать уже не словами, а всей своей жизнью пытаются передать то, чего на самом деле не переживали и не понимают. Самый простой пример — то, что случилось со мной в эпоху церковной и человеческой юности. Я взял молитвослов и стал его очень искренне читать. И столкнулся с постоянным самоукорением и жалобами Богу о том, что человек — слабое, грешное и безнадежно никчемное существо. И вся-то эта греховность неизбывна, и поделать-то ничего нельзя. Я честно повторял эти слова.
Чем это закончилось — наверное, понятно. Вместо того, чтобы обрести прекрасные покаянные слезы и сердечное сокрушение, я заработал себе нервные истерики и потерю минимальной уверенности в своих силах. Если бесконечно обесценивать каждое собственное действие, свою личность и свое все, не имея ничего кроме этого, то, конечно, ничем хорошим это не закончится.
Христианство — религия Бога Живого, а взаимоотношения с чем-то живым, даже с домашним кроликом, требуют отказа от чисто механических действий. Грубо говоря, если я попытаюсь обращаться с кроликом, как с роботом, который ходит по одной траектории, мы с ним просто не встретимся: будучи живым, он уйдет совсем в другое место. С Богом все гораздо сложнее. Поэтому, если мы берем чужой опыт с чужих слов, их необходимо брать в контексте, допытываясь, что они значат на самом деле. Нас от авторов этих слов разделяет большое расстояние, мы думаем и живем не как они.
Вспомним слова о том, что, совершая молитву о своем враге, ты собираешь ему на голову горящие угли. Я встречал пять или шесть объяснений, что это значит. Самая очевидная трактовка: ты делаешь человеку плохо, ведь никому не понравится, если ему на голову будет сыпаться уголь. Так и наоборот: ты совершаешь некоторое благотворение, ему будет хорошо. Это не самая большая проблема моей жизни — собираю ли я кому-нибудь на голову угли. Но факт в том, что эти достаточно простые по смыслу слова можно толковать по-разному.
И вот еще о цитировании жизни: древние монахи не мылись, не брились и не стриглись. Если мы будем делать так же в офисе, у нас случится духовный опыт или нет? Да вряд ли. Случится бытовая и социальная катастрофа.
Мы не питаемся так, как монахи, и потому копировать древние правила поста не очень разумно, потому что перемена рациона ничего нам не сделает.
Люди писали от руки и сидели за книгами, а не за компьютерами. Мозг при этом работает более медленно, есть время обдумать то, что ты пишешь или читаешь, и потому древние тексты кажутся такими занудными: они предназначены для медленного чтения. Причем вслух: про себя многие люди читать не умели.
Ну, возможно, есть сейчас люди, уехавшие в глухую деревню и пользующиеся керосином. Но и им я не уверен, что подойдет древний опыт: например, потому что у нас иной климат, нежели в сирийской пустыне. Да и язык совсем другой — передам слово отцу Константину, он сейчас об этом расскажет.
Перевести точно или адаптировано
Отец Константин Пархоменко — самый обычный необычный батюшка: он пишет книги и снимает видео для своего YouTube-блога, в котором рассказывает обо всем на православном свете: об истории святых, об учебе в семинарии, прогулках, путешествиях и воспитании детей.
Перед переводчиками всегда стоит дилемма: перевести точно, соответствуя оригиналу, и тогда некоторые термины будут непонятны простым людям, либо сделать адаптированный перевод, объяснив, как мы сегодня понимаем текст. Папа Римский этим летом изменил текст молитвы «Отче наш». Вы помните, там есть: «И не введи нас во искушение». Как Бог может искусить нас? В древности люди считали, что любое действие, которое мы видим в мире, и плохое, и хорошее — это инициатива Бога. Помните: «Бог ожесточил фараона»? Это библейский образ мыслей — что Бог стоит за любым действием. Если у человека дурные мысли, для библейского автора естественно сообщить, что Бог дал ему их.
Мы бы сейчас выразились иначе: «Бог попустил». Так неужели Бог вводит нас во искушение? Нет, Он попускает нам впадать в него. И потому в католических молитвах сейчас текст изменен на «Не дай нам поддаться искушению». Корректно ли это? Корректно. Но это правильно с точки зрения нашей культуры. Людям надо объяснять, что мы имеем дело с древним образом мышления. То же самое с углями на голову. Может быть сколько угодно толкований, но самое правильное — это прямое: да, древние люди так считали! Когда ты делаешь добро человеку, ты собираешь ему угли на голову, если он этого не ценит. Можно присовокуплять всякие богословия, но когда библейский автор писал об этом — он писал именно об этом.
Баптизм или крещение
Другая трудность переводчиков — вещи, которые нельзя перевести на русский язык, потому что они изначально значат нечто другое. Вот возьмем слово «баптизм», крещение. Вообще оно значит «погружение», но когда мы переводим текст, мы уже не переводим его в изначальном смысле! Как и слово «воскресение»: анастасис. Оно означает просто «вставание» — даже не «восстание»! Человек просто встал. Но мы же понимаем, что воскресение — это гораздо большее. Или «макариос», блаженный. Оно дословно переводится как «счастливый». Но в слове «блаженный» — богословский смысл, идущий от Ветхого Завета, оно значит гораздо больше, чем «счастливый». Счастливый — это когда у тебя урожай удался. Здесь же что-то громадное.
У переводчиков вообще много проблем: и с языком разобраться, и с культурой, и знать богословие каких-то терминов и адекватно их передать… Поэтому талантливые переводчики говорят, что переводов должно быть три как минимум. Первый — чисто научный, второй — церковный, благоговейно-торжественный, а третий — для домашнего чтения. Андрей Десницкий сделал три перевода послания апостола Павла. Он назвал их «критический», «византийский» и «общедоступный». Научный перевод будет резать слух. Церковный будет не совсем понятным для нас. А что насчет домашнего чтения?
Самый известный перевод, который у нас есть, синодальный, был инициирован Александром I, который во время Отечественной войны 1812 года по-настоящему обратился к Богу и который читал Евангелие на французском языке. И сам император после войны сказал, что все народы имеют переводы Евангелия на свой язык, а почему его нет на русском? Было основано Российское Библейское общество, которому было поручено совершить перевод. Работа двигалась быстро, и в 1821 году русские люди впервые получили все четыре Евангелия. Но в 1826 году деятельность этой комиссии была остановлена, потому что возникла целая группа ревнителей православия, которая сказала, что распространение Евангелия среди людей будет причиной сектантства: люди начнут как угодно толковать Писание, а толковать нужно только в Церкви, слушая, как проповедуют батюшки. Инициированная Аракчеевым группа заморозила этот проект. Только спустя 30 лет удалось вернуться к работе благодаря деятельности святителя Филарета (Дроздова).
В 1876 году мы получили полный перевод Священного Писания на русский язык. Представьте себе: полная Библия на русском языке появилась в 1876 году! И уже тогда перевод был несовершенным. Это, конечно, был гигантский прорыв, но даже на момент появления там были ошибки. Например, когда был знаменитый Собор в 1917 году, когда избрали патриарха Тихона, то профессор нашей Санкт-Петербургской духовной академии Иван Евсеев обратился к Поместному Собору с призывом создать новый русский перевод, потому что «язык синодального перевода тяжелый, устарелый, искусственно сближенный со славянским — он отстал от общелитературного языка на целый век». И это было сказано больше ста лет назад! Язык перевода — даже допушкинский… Он прекрасный, внятный и образный, но идеальным его назвать нельзя. Его создавали разные люди: и профессора разного уровня, и даже студенты… Кроме того, Синодальный перевод некоторые славянские слова просто не переводит. Люди читают русский текст, а потом наталкиваются на славянское слово, не понимают его и идут дальше. А если бы перевели, смысл бы поменялся…
Святотатствуешь или крадешь святое
Архимандрит Ианнуарий (Ивлиев) был поставлен перед такой задачей: определить, насколько точен Синодальный перевод по сравнению с древнегреческим оригиналом. Он сказал, что лучше всего переведено Евангелие от Марка — на 4,8 из 5 баллов. Евангелие от Иоанна — на 4,5. А вот апостол Павел переведен плохо — от 3,8 до 3,1 балла.
Приведу несколько примеров. Послание к Римлянам, 2я- глава, 22-й стих. «Проповедуя не красть, крадешь? Говоря: “не прелюбодействуй”, прелюбодействуешь? Гнушаясь идолов, святотатствуешь?» — обращается Павел к христианам. Что такое «святотатствуешь»? В церковнославянском переводе ясно: «святая крадеши». Крадешь святое. Наши же переводчики не оставили славянскую форму, а перевели другим словом. Что делали новообращенные христиане? Они могли запросто что-нибудь стянуть из языческого храма, чтобы потом продать на рынке. Ну а что? Все равно ведь идолы — это ничто! Почему бы не продать то, что плохо лежит? А в том-то и дело, что это не святотатство. Конечно, новообращенные поступали плохо, но к святыням это не имело никакого отношения. Греческий термин же, используемый в оригинале, значит «воровать что-то из храма».
Или 1-е Послание Коринфянам, 4:9. «Ибо я думаю, что нам, последним посланникам, Бог судил быть как бы приговоренными к смерти, потому что мы сделались позорищем для мира, для Ангелов и человеков». Здесь все непонятно! Почему последним посланникам, почему быть приговоренными к смерти? Батюшки на проповеди часто говорят что-то вроде «потому что настали последние времена». На самом деле Павел здесь приводит зарисовку из жизни того времени: тогда уже были театры, и чтобы люди досидели до конца, в них всегда должна была быть какая-то «изюминка». Например, гладиаторские бои или казнь мучеников: нельзя выводить христиан на растерзание в начале спектакля, иначе люди бы посмотрели и ушли домой. И когда Павел говорит, что мы сделались позорищем для мира, в оригинале там значится «театр». А «последние посланники» в оригинале — «выпущенные последними». Так что можно перевести весь текст примерно так: «Я думаю, что Бог нас, апостолов, выставил напоказ последними, как приговоренных к смерти, потому что мы стали зрелищем, спектаклем для мира, для Ангелов и людей».
Еще нельзя забывать о популярных тогда литературных приемах. Вот, например, диатриба: когда автор от своего лица разыгрывает диалог между разными характерными персонажами. Павел очень часто использует этот прием! Но у нас это оставили просто одной строкой. «Все мне позволительно, но не все полезно. Все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною»: это пример диатрибы.
Были такие люди, которые говорили: можно делать что угодно, главное — душой верить в Бога. А что делает твоя плоть — совсем не важно. Павел спорит с этой позицией! Оппонент говорит: «Все мне позволительно»! Павел отвечает: «Но не все полезно». Он приводит аргумент своих оппонентов! То же самое в случае «Пища для чрева, и чрево для пищи; но Бог уничтожит и то и другое». Тела наши тоже участвуют и нуждаются в освящении.
В 1917 году совершилась революция, и ни о каких переводах не могло быть и речи. В 1950-е годы вышел новый перевод под редакцией епископа Кассиана (Безобразова). Этот перевод много раз переиздавался и очень доступен. Перевод лучше, чем синодальный, но проблема его в том, что он какие-то высокие вещи передает житейским языком. Приведу пример. Помните: «Ты же, когда молишься, войди в комнату твою». Вот как у епископа Кассиана: «Ты же, когда молишься, войди во внутренний покой твой, и помолись Отцу твоему, который втайне… Молясь же, не разглагольствуйте, как язычники». Теряется какой-то очень высокий смысл.
В 1990 году было возрождено Российское Библейское общество. Но с тех пор так и нет достойного полного перевода. Люди хватаются за головы, постоянно спотыкаются о некорректные выражения. Филолог Сергей Аверинцев делал блестящие переводы, у священника Леонида Лутковского есть переложение на русский язык… Но настоящие переводы — это Синодальный, перевод епископа Кассиана (Безобразова) и многократно правившийся (более 500 раз!) перевод Кузнецовой из Российского Библейского общества. Я пользуюсь Синодальным переводом и греческим оригиналом, используя множество справочников и словарей.
На этом лекционная часть заканчивается, а Владимир Берхин на правах создателя напоминает, что много русскоязычных молитв и текстов можно найти на тематической странице «На русском языке» медиатеки «Предания». Кто-то из слушателей шепчется с соседом насчет перевода, который понравился лично ему, кто-то все еще заворожен цитатой Иоанна Златоуста. Позже всех интересуют конфеты, ибо какой праздник без сладкого. Но даже шурша фантиками, люди обсуждают филологические секреты и способы утешения плачущих.
Оригинал лекции здесь
Фото Андрея Петрова
