на наш Телеграм
В неделю, предшествующую Собору новомучеников и исповедников Церкви Русской (в этом году празднуется 10 февраля), мы в первую очередь обращаемся к личности Николая II и его трагической кончине. Людям свойственно абсолютизировать фигуру последнего русского императора, не беря в расчет немаловажную роль событий, происходивших на фоне его правления. Наиболее убедительно и ярко образ Николая II представлен в романе-эпопее Александра Солженицына «Красное колесо». Насколько этот противоречивый и выразительный портрет соответствует исторической правде? Об этом в эфире радиостанции «Град Петров» ее главный редактор протоиерей Александр Степанов и ответственный редактор журнала «Вода живая» протоиерей Александр Сорокин беседовали с историком, профессором СПбГУ, автором монографии «Николай II: Пленник самодержавия» Сергеем Фирсовым. Лекцию Сергея Фирсова «Николай II: святой, политик, семьянин» на эту же тему вы сможете послушать онлайн или офлайн (в Петербурге) на этой неделе.
— Солженицын относится к Николаю II с двойственным чувством: с одной стороны, он признает положительные черты его характера — доброту, искреннюю религиозность (что встречалось довольно редко в аристократических кругах), любовь к семье, но в то же время показывает чрезвычайно слабым, нерешительным политическим деятелем. Император не был готов принять на себя управление махиной предреволюционной России, был неспособен, за редким исключением, подобрать людей, которые могли бы ему в этом помочь. Насколько этот образ соответствует действительности?
— Трудно сказать, насколько адекватен образ исторического персонажа, описанный Солженицыным, хотя он и стремится быть документально точным. Николай II, как писала о нем Зинаида Гиппиус в свое время, «был завязан в молчание, точно в платок, так в молчании и отошел к прошлому». Именование его «северным сфинксом», так же как его венценосного предка Александра I, было распространено в определенных кругах русской интеллигенции. Сергей Витте в свое время сказал: «Чтобы определить человека, надо написать роман его жизни, а потому всякое определение человека это только штрихи, в отдаленной степени определяющие его фигуру». О последнем русском императоре много воспоминаний, создающих мозаичную, не вполне цельную картину. Определения «слабохарактерный», «недостаточно волевой» имеют место только при определенном угле зрения и определенной оценке. Безусловно, по результатам революции вывод напрашивается сам собой.
Назвать его окружение людьми слабыми, неумными и недальновидными нельзя. Среди тех, кто при императоре занимал ключевые посты, — люди исключительно волевые, умные, яркие. Это и Константин Петрович Победоносцев, его учитель и многолетний обер-прокурор Синода, и Вячеслав Константинович фон Плеве, министр внутренних дел, и Петр Аркадьевич Столыпин, 24‑й министр внутренних дел и председатель совета министров, и Сергей Юльевич Витте, многолетний министр финансов, первый председатель совета министров, и Александр Васильевич Кривошеин, главноуправляющий землеустройством и земледелием. Дело не в людях, а в том, насколько они соответствовали процессам, протекавшим в стране. Не всегда государственный деятель, будь он даже семи пядей во лбу, может что-то изменить. Даже зная причины болезни, не каждый может предложить метод излечения.
Империя всегда живет, в развитии множа проблемы. Ее можно уподобить белке в колесе: чем быстрее бег по кругу, тем больше скорость движения и тем выше вероятность того, что колесо сорвется с оси и упадет, или белка выбьется из сил. Спустя 90 с лишним лет после революции мы должны быть корректны и пытаться объяснять важные исторические явления, в том числе связанные с именем последнего русского самодержца, акцентируя внимание не только на субъективных качествах его натуры, но и на ситуации в целом. Он получил нечто, что в политическом и социально-экономическом плане переделать в короткий срок вряд ли было возможно. Николаю II было лишь 26 лет, когда он взошел на престол. Он не был прирожденным монархом и не был до конца подготовлен к государственной деятельности: его привлекали к ней относительно недолгое время. Он более любил частную жизнь. Как прилежный школьник, который хочет быстро закончить уроки и пойти играть, он пытался быстро доделать государственные дела и уйти туда, где ему более интересно и комфортно — к людям, с которыми он общался не на политические темы. Как сказал Василий Витальевич Шульгин, принявший его отречение: «Он был рожден на ступеньках трона, но не для трона».
Николай I смысл и цель жизни видел в управлении, Николай II на жизнь смотрел иначе, но сознавал свою глобальную ответственность за судьбу страны. Таким образом, он раздваивался в своих интересах и обязанностях. По словам Сергея Булгакова, Россия экономически росла стихийно и стремительно, духовно разлагаясь. Индустриализация и становление капитализма в России, безусловно, сказывались на жизни большинства ее населения — крестьянах. Несоответствие экономических процессов духовным меняло парадигмы мышления и создавало нездоровый фон. После 1905 года наблюдается значительный рост хулиганства, преступности, самоубийств. Появление Григория Распутина закономерно и не является следствием слабости самодержца. Николай II очень любил народ, и Распутин для него был таким же простым мужиком, «бородой», персонифицированным народом. Политику трудно быть святым, каким бы праведным он ни был.
Предпосылки катастрофы
— Западная Европа проходила тот же путь на фоне очень живой веры. Тогда нравственные основы общества были еще тверды, что позволило совершить мирную революцию и войти в новое качество жизни. В России же эти процессы роковым образом не совпали. Как вы считаете, человек с другими качествами и данными смог бы «вырулить» в этой ситуации? Настолько ли противоречия были глубоки и несовместимы с реальной жизнью, что крах был неизбежен?
— Даже в эпоху столыпинского экономического подъема, положительное сальдо (отношение экспорта к импорту. — Прим. ред.) внешнеторгового баланса Российской империи ежегодно уменьшалось, что свидетельствовало о неправильном или нездоровом развитии экономики в России. В связи с этим решение императора ничего не менять было по-своему оправдано. Лучше ничего не трогать, чем начать передвигать мебель в и без того покосившемся доме.
А сельское хозяйство?! 1911 год — крупнейший голод, 20 миллионов голодают, 1913 год — блестящий урожай. Эта странная синусоида свидетельствовала о необходимости кардинально решать крестьянский вопрос. Было решено содействовать капитализации деревни — разложению давно уже пришедших в упадок помещичьих хозяйств, большинство из которых было экономически нерентабельно. Но помещики — прежде всего дворяне, остов империи. Как же здесь быть? На что решиться? Известные слова Столыпина: «Дайте государству 20 лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней Poccии» — всего лишь слова. Балканские кризисы, проблемы, связанные с населением Австро-Венгрии, претензии к Германии — с начала 1910‑х годов большая европейская война стояла на повестке дня. Тот факт, что она произошла в 1914 году — в определенном смысле случайность. Могло ли что-то быть изменено? Как ни печально, но обстоятельства говорят, что скорее нет, чем да.
Парадоксы максимализма
— Трагическая судьба императора и его семьи — тень, падающая на все предыдущие славные и во многом успешные годы правления династии. Глядя на историческую летопись, мы мыслим не фрагментарно, а исходя из результатов, печальными плодами которых мы живем сегодня. Не кажется ли вам, что стоит проанализировать современный образ Николая II как призму, сквозь которую мы смотрим на все 400‑летнее царствование Романовых?
— Человеку свойственно начинать отсчет своих претензий к прошлому именно с конца. Особенно если финал не устраивает. Современные неумеренные почитатели Николая II, не обремененные серьезными знаниями, считают, что империя погибла в результате козней, злого умысла, обмана. Для людей, пытающихся разобраться в сложных, противоречивых процессах, протекавших в России в то время, многие вещи чем дальше, тем менее понятны. Поэтому мы должны помнить не только о Петре I или Екатерине II, выдающихся деятелях, много сделавших для реформирования государства, но и об Алексее Михайловиче, сыгравшем исключительную роль в истории России. Многие реформы, продолженные Петром I в жестокой форме, начинал именно Алексей Михайлович. Не стоит предъявлять слишком большие претензии к Николаю II, равно как и восхищаться им.
Русский максимализм не всегда корректен. В советской традиции было принято давать оскорбительно-уничижительные характеристики последнему венценосцу. На фоне «прекрасных» периодов ленинско-сталинской эпохи, он смотрелся «исключительно кроваво». Абсурд! В результате появилась странная картина злобного, ограниченного, жестокого царя, ненавидевшего собственный народ. Как только идеологические пристрастия советского времени стали достоянием прошлого, картина снова изменилась кардинальным образом. Этот несправедливый максимализм принес свои плоды в лице тех самых неумеренных почитателей, которые стали пытаться реабилитировать последнего царя и прошлое. Ни он, ни прошлое в реабилитации не нуждаются, они нуждаются лишь в понимании, изучении и исследовании.
Самоограниченная монархия
— При изучении произведения Солженицына меня заинтересовала доверительная связь между Николаем Александровичем и германским императором Вильгельмом II. Их переписка смотрится довольно трагично на фоне развязавшейся впоследствии войны. Подкреплено ли такое рискованное, но очень правдоподобное предположение писателя историческими фактами?
— Александр Исаевич внимательно изучил их переписку. Она была издана Госархивом РСФСР в 1923 году, в библиотеке с ней может ознакомиться каждый. Они были двоюродными братьями, звали друг друга «Вилли» и «Никки». Но дело не только в родственных узах, но и в объективной ситуации. Со времен Александра III Россия все более и более отходила от ориентации на Германскую империю и обращалась к Франции. При всей любви друг к другу, они понимали важность экономических и политических расхождений между их государствами. Они оба не хотели войны. Вильгельм II писал в своих мемуарах, изданных уже после падения Германской монархии и своего бегства в Голландию, что войны можно было избежать. Но политикам свойственно оправдываться. Считать, что война началась по недомыслию, глупости или стечению обстоятельств — невозможно. Личные отношения с германским императором значили многое, но не могли повлиять на объективные процессы. Даже у неограниченного монарха есть свои «тормоза», связанные с экономическим и социально-политическим развитием его страны.
— Страна — огромный корабль, махина, которую не всегда возможно развернуть, даже если у тебя штурвал в руках.
— Да, Победоносцев воспитывал императора на принципах, согласно которым он, монарх, должен быть неограниченным самодержавным правителем. Император мог изменить любой закон, но, изменив закон, он должен был ему следовать. Это принципиальное отличие самодержавия от самоуправства. Однако в условиях нового времени император просто технически не мог следить за всем, он становился зависимым от бюрократии, и это стеной отделяло его от народа. И главная цель его царствования была в преодолении этого средостения. Обвинять Николая II в цинизме, нелюбви, желании эксплуатировать народные массы нельзя категорически. Он, в отличие от революционеров, считал своих подданных детьми, которых нельзя привлекать к управлению государством. Поэтому император не любил интеллигенцию, не любил и Государственную Думу: ведь шаг к ней был сделан из-за революции. Вплоть до начала Мировой войны Николай II хотел превратить Думу из законодательной в законосовещательную, но ему это так и не удалось сделать.
— Были ли в истории случаи, когда кто-то, облеченный абсолютный властью, был согласен ограничить свои полномочия?
— Первый шаг к этому сделал Александр II. Здравый монарх понимает, что сделанный вовремя шаг помогает ему сохранить власть. Александр II отказывался от части полномочий, но при этом шел вперед, интуитивно угадывая, что именно необходимо предпринять. Александр III к 1894 году тоже стал пересматривать многие до того незыблемые положения. Не скончайся он в 49 лет, ситуация могла бы повернуться в другую сторону. Тот же самый Победоносцев, в начальный период царствования Александра III имевший колоссальную власть, в 1894 году был накануне отставки. Но этого не случилось, и колесо истории вновь повернулось вспять. При вступлении на трон Александра III министр внутренних дел Николай Павлович Игнатьев, протеже Победоносцева, предлагал собрать Земский собор, обратиться назад, к опыту XVII века, с учетом современных реалий. Победоносцев добился снятия с поста Игнатьева и закрытия этого вопроса. Многие вещи, которые могли получить нереволюционное развитие, не получили такового.
Революция и синий карандаш
— Очень часто Николаю II ставят в упрек Ходынскую трагедию, точнее, последующий бал у французского посла. Ситуация довольно сложная, так как обидеть Францию нельзя, но нельзя и не отреагировать на трагедию. Здесь, безусловно, нужна интуиция, верный политический ход. Пожертвовав деньги каждой лишившейся своих членов семье, он поступил по-христиански абсолютно точно, но как политик не угадал.
— Хочу отметить, что на Ходынском поле почти никто затоптан не был, народ задохнулся, стоя в испарениях в течение нескольких часов. Когда люди услышали, что можно двигаться за линию — пошли по трупам скончавшихся от асфиксии. Погибло более 1 300 человек. Существует мнение, что после этого и стали императора называть «кровавым», а не после 9 января 1905 года. Но дело не в этом, а в том, как эта несправедливая характеристика приклеилась к образу монарха, меньше всего хотевшего проливать кровь.
— Еще один яркий момент в его жизни и политической судьбе — отречение. Его ближайшее окружение — люди не подлые, убежденные монархисты, с маниакальным упорством требовали его отречения. Его последние слова в дневнике: «Вокруг измена, трусость и обман». Что руководило этими людьми? Абсурдность действий императора, не прислушивающегося к их мнению или осознание того, что нужно спасать ситуацию любой ценой?
— Война обострила очень многие противоречия в русском обществе. События на фронтах не вызывали оптимизма, хотя отступление русских войск при великом князе Николае Николаевиче сменилось на относительную стабилизацию и успех под началом Николая II. Но об этом не вспоминали. Критиковали всё: и вмешательство императрицы во внутренние дела, и влияние Распутина. Хотя Распутин влиять на политические изменения не мог по причине своей неграмотности. Он влиял лишь на церковные назначения. Но слухи множились и распространялись быстро, что бы император ни сделал — воспринималось это совершенно иначе, недовольство все больше и больше зрело. Современник пишет: «Солдатские массы лузгают семечки, смотрят кино. Показывают документальные кадры о том, как император вешает на себя Георгия. Возглас в зале: «Царь с Георгием, царица с Григорием». Это — десакрализация, развал. Большинство населения было настроено монархически, но дело всегда не в большинстве молчащих, а в активной позиции нескольких горлопанов.
Некоторые современные исследователи обращают внимание на то, что отречение было составлено технически неправильно: без обращения к Сенату, подписано синим карандашом, а не ручкой, адресовано начальнику штаба, которым тогда являлся генерал Михаил Васильевич Алексеев. Более того, император вообще не имел права отрекаться за наследника. Он имел право изменить закон о престолонаследии, а затем уже отречься от престола, но он этого не сделал. О Церкви в документе не сказано ни слова, несмотря на то, что император — верховный ктитор Церкви. Формально он поручал престол Михаилу Александровичу Романову, но тот не был вправе принимать власть, поскольку был женат морганатическим браком на Наталье Брасовой. Напрашивается вывод — формально акт об отречении недействителен, как недействительна революция, ломающая всякую логику и нарушающая естественный ход развития событий. Поэтому корректнее смотреть на манифест через призму начала революционных событий, а не с точки зрения законничества и тем более того, какого цвета был карандаш.
— Не произойди эта трагедия, была ли будущность у российской монархии?
— Я убежден, что монархия в России имела и имеет будущее. Любовь к лидеру образца Сталина не случайна. Даже если император — слабый, неумелый правитель, ощущение ответственности за вверенную ему Богом страну может исправить его неправильные действия и ошибки его министров, тем более, если монархия уже конституционна. Дело не в форме правления, а в том, что за ней стоит. Религиозная сущность Российской монархии делала царя не только славным, но, прежде всего, белым царем («белый царь» — прозвание, которое давалось русским царям начиная с Ивана IV в знак свободы, независимости от ига и дани другим государствам. — Прим. ред.) в глазах иноверных и инославных ее подданных.
Источник: http://aquaviva.ru/journal/odinokiy-imperator
