Притчу о Ное обычно называют рассказом о потопе. На первый взгляд может показаться, что так оно и есть: именно эта часть повествования кажется наиболее впечатляющей. При более внимательном рассмотрении, однако, оказывается, что самому автору именно подробности потопа были не так уж важны.

Библеисты давно обратили внимание на то, что в притче о Ное легко заметить следы двух разных рассказов о потопе. В каждом из них использованы разные священные имена: в одном Бог называется просто Богом (разумеется, по-еврейски), а в другом приводится Его имя, открытое Моисею, — Яхве (в Синодальном, как и в большинстве других переводов, оно заменено словом «Господь»). И важно тут не то, что рассказов было два, а то, что автора это, как видно, не особо заботило. Он даже не сгладил различия между вариантами, легко заметные любому внимательному читателю. Похоже, автора рассказа о Ное интересовали вовсе не подробности той катастрофы, а нечто иное.

Что же? Прежде всего образ самого Ноя, о котором священнописатель говорит как о праведнике (единственном в своем поколении), «ходившем перед Богом» (Быт 6:9). Такое утверждение особенно интересно, если вспомнить, что речь идет о временах задолго до призвания Авраама, а значит, и до начала авраамических религий (иудаизм, христианство, ислам). Оно и понятно: Библия уникальна не тем, что она рассказывает о Едином (о Нем знали задолго до Авраама), а тем, что она сохранила для нас устойчивую традицию Откровения продолжительностью около двух тысячелетий. Притом Библия не отвергает древнейший, до-авраамический, монотеизм, и Ной становится в этом смысле собирательным образом всех праведников всех времен и народов.

В чем же заключались праведность Ноя и отступничество допотопного человечества? На второй вопрос нам отвечает описанная в прологе к притче о Ное история сынов Божьих, совокуплявшихся с дочерями человеческими (Быт 6:1–6). Эти строки породили множество довольно остроумных толкований, нередко демонологического характера — ведь в упомянутых сынах Божьих нетрудно увидеть падших ангелов, бесов, вселявшихся в людей. Между тем речь тут может идти не столько о богословии, сколько об истории конкретных религиозных культов, — а именно культа Великой богини, корни которого уходят глубоко в предысторию.

Для этого культа характерна была так называемая «священная» проституция, когда служительницы Великой богини отдавались каждому желающему, приходившему в храм в дни особых праздников. Сохранившееся, хоть и утратившее первоначальный смысл, выражение «жрица любви» напоминает сегодня об этих, некогда действительно считавшихся священными, традициях. Поскольку женщины при этом находились в экстазе (а в те времена всякий экстаз считался священным состоянием, независимо от вызвавших его причин), то предполагалось, что женщиной во время такого ритуального соития овладевает дух, который вселяется в мужчину, чтобы овладеть жрицей, одержимой, в свою очередь, духом Великой богини.

В «сынах Божьих» в этом контексте мы видим падших духов, но надо учитывать, что автор притчи не излагает тут богословских концепций, а просто ссылается на известные в его времена реалии. А если вспомнить, что для библейских пророков выражение «Астарты и ваалы» стало обозначением язычества, отсылка к культу Великой богини делается еще более понятной, тем более что пророки говорили о язычестве как о разврате, называя в этом смысле Израиль неверной женой. Учитывая описанные особенности культа Великой богини, нетрудно представить себе, что имели в виду обличители язычества: речь могла идти о разврате не только в переносном, но и в прямом смысле слова.

Сложнее ответить на первый вопрос: в чем же заключалась праведность Ноя. Автор говорит, что Ной «ходил перед Богом». Сегодня мы лучше представляем и особенности древнего монотеизма, и саму его историю, но в тексте притчи нет ничего, что позволило бы судить о духовной жизни главного героя. Очевидно лишь одно: Бога Ной слышал хорошо. Иначе трудно объяснить, как мог бы он решиться на столь затратное мероприятие, как постройка ковчега.

Ковчег представляет собой трехпалубное судно больших размеров, постройка которого даже в более поздние эпохи была делом непростым. Его постройка происходит вдали от моря в расчете на событие, с точки зрения «здравомыслящего» человека практически невероятное. Каким же должно быть доверие Ноя к Богу! Такое доверие не появляется на пустом месте, ему предшествуют годы интенсивной духовной жизни, тесного богообщения, которое учит человека слышать Бога. Как видно, у Ноя должен быть опыт такой жизни.

Если следовать логике текста, все описанное произошло до появления на Земле первых великих цивилизаций, но это не означает невозможности описанного: монотеизм на поверку оказывается древнее, чем думали раньше, а угасание его приходится как раз на время развития цивилизации. Не исключено, что развитие культа баалов на Ближнем Востоке приходится на время неолитической революции и формирования воспроизводящего хозяйства (переход от собирательства, охоты и рыбной ловли к земледелию и скотоводству). А развитие известных сегодня политеистических систем с их иерархией богов — на время появления первых великих цивилизаций древности.

Читающие притчу о Ное нередко задаются вопросом о достоверности описанной в тексте катастрофы. При этом обычно говорят, что таких катаклизмов всемирного масштаба человеческая история не знает.

Если они и были, то до появления человека на Земле, а значит, перед нами вымысел. Автор и не настаивает на достоверности событий, он пишет притчу, основанную на древних преданиях о событиях очевидно легендарных. Что стоит за легендой, сегодня сказать трудно, тем более что в истории человечества было немало геологических катаклизмов, которые могли бы претендовать на роль источника этих легенд и преданий. Правда, ни один из них не приводил к полному уничтожению человеческого рода.

Важно, однако, помнить, что в древности границы мира и оценка событий как всемирных не всегда соответствовали современным географическим представлениям, да и географическим представлениям вообще. Представления человека о мире (вернее, о том, что называют иногда ойкуменой, то есть о той части мира, которую человечество или его часть считает «своей») меняются с течением времени и не зависят напрямую от географических познаний. В этом смысле такие устоявшиеся выражения, как «Старый свет» и «Новый свет», говорят сами за себя. Конечно, сегодня они мыслятся как единая ойкумена, зато появилось другое «иномирие», связанное уже не столько с Западом, сколько с Югом и Востоком, с тем, что собирательно называют «третьим миром». Если же добавить тот факт, что до походов Александра Македонского на Восток единого цивилизационного пространства на Земле не было, гибель каждой конкретной цивилизации действительно становилась концом целого мира, который никогда уже не возродится. Так что потопу необязательно было иметь планетарный масштаб, чтобы стать всемирным с точки зрения и автора притчи, и его читателей.

Интереснее другое: первый завет и его содержание. Само слово «завет» архаично, оно означает «союз» или «договор», как и соответствующее ему еврейское слово. Обычно в этом случае применительно к библейской истории говорят о нескольких заветах, сменяющих друг друга, из которых завет с Ноем оказывается первым. Завершающим же становится новый завет — завет со Христом. Эта картина верна, если в завете видеть только формальный, юридический договор. В таком случае подписание нового варианта договора отменяет его предыдущую версию.

Если же в завете видеть союз, развивающиеся отношения с Богом, станет очевидно, что такой союз может быть только один. А все его варианты, которые мы находим в Библии, — этапы развития и углубления этого союза. В таком случае, естественно, последующий завет не отменяет завета предыдущего.

С другой стороны, каждый этап такого процесса развития имеет свои ограничения, связанные с границами падшей человеческой природы и с динамикой осуществления Божьего замысла. Были свои ограничения и у завета с Ноем. Описано его заключение языком несколько архаичным, похожим на язык древних эпических преданий, и образ Бога тут явно архаизирован: Он вдыхает дым жертвоприношения, подобно богам Олимпа у Гомера, и рассуждает вслух о человеке и о его падшей природе (Быт 8:21–22). Из этих рассуждений становится ясно, что катастроф наподобие потопа больше не будет, не потому, что человек станет лучше, а потому, что это бесполезно. Все намерения сердца человеческого по-прежнему «зло от юности его», и с этим никакой потоп ничего поделать не может.

История с грехом Хама (Быт 9:20–23) тому наглядное подтверждение. И все же Бог благословляет новое человечество и заключает с ним завет (Быт 9:1–17), ведь у Него есть Свой план, и завет с Ноем — лишь начало пути. На этом пути будет и народ Божий, и Мессия: ведь всей праведности всех праведников мира хватает лишь на то, чтобы мир снова не оказался на краю гибели. Но ее не хватает, чтобы изменить ситуацию кардинально.

Так Библия отвечает на нередко задаваемый и сегодня вопрос о том, почему мало быть просто праведником, чтобы мир был спасен. А мир между тем пытается спасать себя сам, но это отдельная история.