Все вроде бы понятно, но почему страдают праведники, почему невинные? ПОЧЕМУ? Почему Христос зовет нас в Царствие Небесное и тут же предлагает крест? Господи, мы не можем Тебя понять, а, не поняв, как принять? Протоиерей Сергий Баранов в своей новой книге «Лети высоко. Жизнь как молитва» рассуждает о сложных вопросах веры.

День был пасмурным, сырым и серым. Нет. Он был совершенно мрачным, черным. Этот день был невыносимым. Машина двигалась по городу уныло и монотонно. Я хотел, чтобы она ехала еще медленней, чтобы автомобиль совершенно остановился, повернул обратно — только не туда…

Меня везли на отпевание маленького четырехлетнего мальчика, которого выкрал маньяк, зверски издевался и жестоко убил. Три дня город помогал родителям, молодым людям, разыскивать их ангелочка. Никто и не предполагал, что он находится совсем рядом, в погребе соседского дома, в страшных мучениях, в детском ужасе, леденящем кровь. Мы ехали туда.

Просто исполнить обряд и молча уйти права не было.

— Вы должны, батюшка, вы обязаны успокоить родителей. Скажите им слова утешения, поддержите. Я должен что-то сказать, объяснить случившееся, связать с Промыслом Божиим, с Его ролью, замыслом в этой страшной трагедии. Если имя Ему

Любовь, то как это все объяснить, соединить?

Я был должен…

Но я – лишь молодой священник с совсем коротким жизненным опытом. Я очень слаб, я ничего не могу, я не хочу выходить из машины. Ну что же я им скажу, чтобы не оскорбить, не обидеть в такой момент пустым словом, пусть высоким, но пустым. Чуть-чуть не так — и в этом зыбком положении, когда все нервы натянуты как струна, необдуманное слово может не утешить, оно может оскорбить, убить.

Они, наверное, тогда плохо разбирали слова. Передо мной были два получеловека: полумама и полупапа над маленьким гробом. Они были как пьяные, как в тумане. Сознанием они только наполовину были здесь. В критической ситуации включилась защитная реакция организма: сознание притупилось. Иначе сердце бы разорвалось, оно не перенесло бы случившегося.

Я должен был, мне сказали, что я обязан их утешить. Ничего я не мог. Просто молился, старался читать ровно, лишь бы самому не разрыдаться и не усугубить и без того тяжелую ситуацию.

Прочитал, пропел отпуст, аминь. И все, что смог сказать, я сказал в несколько слов:

«Ваш маленький сынок сейчас там, где не плачут, не оскорбляют, не делают больно, где не убивают детей. Он теперь там».

И все.

Тогда мои слова закончились. Но именно тогда передо мной стали вставать вопросы: «Почему?» Вопросы, которые человек всегда задавал Богу в ситуациях критических, тяжелых, невыносимых, когда эти вопросы человек уже не задает, он уже кричит их вверх! Кричит с укором, с упреком, даже со злобой! Ну почему?

Ведь имя Тебе — Любовь! Ведь Ты все можешь!

Почему же, ответь.

ПОЧЕМУ?

***

Я стал задавать вопросы, а Он постепенно, очень терпеливо стал на них отвечать. Начиная с самых простых, грубых, до более тонких, духовных.

Я стал отчасти понимать некоторые «почему». Это делает меня немножко сильнее, непротиворечивее в сторону Его. А иногда даже, когда моя грубость бывает способна заглянуть в тонкие моменты Его промысла о человеке, сердце способно смягчиться признательностью, благодарностью к Нему! Даже в минуты скорби и несчастья становится способным сказать: «Слава Богу за все!»

Итак, почему же? С самого простого.

Почему вообще существует боль? Для чего? Если человек создан для радости благим Творцом?

Вот именно потому.

Чтобы быть в радости, нужно находиться в условиях, дающих эту радость, и, наоборот, нарушая, разрушая принципы радости, мы получаем ее отсутствие, то есть скорбь.

Человеку после грехопадения трудно об этом рассуждать своим огрубевшим умом, а иногда просто не хочется трудиться ленивым сердцем над этими вопросами. Пусть все течет, как течет. Но когда Бог не может объяснить через разум, достучаться в сердце человека в его грубом состоянии, Он бывает вынужден действовать через инстинкты, один из которых называется инстинктом самосохранения.

Почему в физиологию человека заложена зубная боль? Потому что не будь ее, наших зубов хватило бы на неделю, может, на месяц. Мы грызли бы кости, гнули железки и лишились бы своих зубов.

Но любящий Бог, когда мы не слышим Его тихого голоса, начинает кричать нам через эту боль:

«Стой! Остановись! Так нельзя, опасно для тебя». Также любая другая физиологическая боль, например боль в сердце. Мы можем бежать к какой-то цели, бежать-бежать, ускоряться, исчерпав резервы организма, дойдя до критической фазы, когда сердце может просто надорваться и лопнуть, и в этот момент Господь кричит нам через сердечную боль:

«Стой, чадо, остановись, сейчас ты надорвешься, присядь, отдышись, Я беспокоюсь о тебе!»

Так во всем с любой физиологической болью.

Но и с душой то же самое. Любое нарушение нравственного закона принесет боль. Боль как крик от Него: «Чадо, так нельзя, противоестественно, остановись!»

Боль предательства, боль ревности, зависти, обиды, боль гнева, как отсутствие мира в сердце, и так далее.

Иногда любящие родители наблюдают, как чадо, делающее первые шаги в жизни, не имея опыта боли, упорно лезет туда, где опасно. Так вот, мама и папа, не находя средств в одолении упрямства своего карапуза, позволяют ему малый опыт своеволия. Пусть слегка ударится, упадет, чтобы потом был осторожней, внимательней, сохранней. Сердце родителя разрывается от детского плача, но он идет на это в малом, чтобы потом его ребенок не пил полную чашу.

Все просто и понятно, но есть еще «почему?». Почему страдают праведники, почему невинные? ПОЧЕМУ?

Почему Христос зовет нас в Царствие Небесное и тут же предлагает крест?

Почему Его радость проходит через крест?

Это очень сложно для нас, более того, противоестественно. Господи, мы не можем Тебя понять, а, не поняв, как принять?

ГОСПОДИ, ПОЧЕМУ?

***

Перед моими глазами стоят родители молодой девушки, которая покончила с собой. В молодом, цветущем возрасте еще бы жить да жить, и вдруг…

В последнее время это случается все чаще и чаще. Я боюсь осудить, поэтому пытаюсь понять, почему она или он стали способны на этот шаг. Но шаг этот — всего лишь миг. Что было до того, как человек переступил этот порог? Бывает так, что до этого, уже давно, он умер. Он еще ходил, моргал, передвигался в пространстве, ел, пил по инерции, но душа уже переступила точку невозврата, и самоубийство было уже логичным действием.

Любая болезнь сопровождается болью как сигналом, как набатом: ты болен, нужно срочно лечиться, иначе — смерть.

Болезнь души тоже сопровождается болью, и часто даже более сильной, чем боль физическая. И тогда кажется, что лучше бы болела рука или нога, но только не душа. Эта боль в своих критических фазах может доходить до того, что становится сильнее, чем естественный для человека страх смерти. Бывает так невыносимо, что смерть видится как выход.

Другое дело, куда ведет этот выход. Но человек об этом не думает, ему очень больно, и поэтому ему нужен быстрый выход.

Она болела и поэтому умерла. Но в чем ее нездоровье, почему? Я позволю себе высказать одну мысль, которая на первый взгляд покажется безумием. Но я говорю именно так. Ее негативный опыт боли, который привел к страшному концу, случился вследствие отсутствия позитивного опыта боли.

Эту безумную фразу я попытаюсь сейчас объяснить.

***

Мы возвращались из паломничества со Святой Афонской Горы. Прошедшие дни поставили перед моим попутчиком, человеком не глубоко воцерковленным, много вопросов, о которых он думал и спрашивал меня.

В частности, мужчина не мог понять причин, целей такой крайней аскезы, с частными примерами которой нам довелось столкнуться: «Я не понимаю, зачем чрезмерно подвизаться. Ну, молились бы для души, трудились в радость. Зачем усугублять, почему на грани?»

Так вот, дорогой мой, почему — постарайся понять, что я тебе скажу: их цель, их радость, как и наши с тобой, состоят в соединении с Богом, там рай в Боге, там наслаждение — Царствие Небесное.

Но соединиться с Ним мы можем только по подобию, когда мы становимся подобны Ему в свойствах своей души. Подобное соединяется с подобным, и наоборот, противоположности отталкиваются.

Нас можно взять в рай, искусственно поселить в нем, но если наше внутреннее состояние будет противоположно Богу, мы не найдем там покоя. Мы будем в противоречиях, а противоречия принесут дискомфорт и боль, и рай станет адом. Так вот, соединиться с Богом мы можем только по подобию.

А если Он — Любовь?

И в чем главное свойство любви, я бы сказал, ее смысл?

В жертвенности.

Жертвенность — главная примета, через которую мы можем увидеть присутствие любви, ее наличие, качество. Только там, где есть жертвенность, есть любовь. Иначе все — иллюзии, обман, что-то другое. Мать жертвует своим сном, силами, привычками, здоровьем ради любимого дитя. Она его любит, поэтому иначе не может — это закон любви. Она даже умрет за него не раздумывая, потому что иначе просто не может быть, она пленница любви. И этот плен, хоть и бывает тяжел, подчас невыносим, — он доброволен, он желанен.

Я скажу больше: он приносит радость. Как искренне любящий молодой человек мечтает не только говорить слова любви, он жаждет подвига за нее, страданий, он желает умереть за нее. Потому, что его настоящая любовь понуждает его к действию, и это действие — его радость, его смысл.

Но наше богоподобие, наше состояние любви не должно быть иллюзией, философской идеей. Оно живет, действует только в бытии. Любовь должна проявляться, она должна быть. Она должна стать нашим БЫТИЕМ со всеми своими свойствами и приметами, главной из которых является жертвенность. Хочешь быть Моим учеником, бери крест и следуй за Мной. Господь не говорит: не хочу тебя видеть без креста — просто иначе ты будешь не подобен Ему. Ты будешь другим, ты не будешь любовью, которая не бывает без жертвенности.

Святые, понимая это, очень глубоко, чутко переживая, — искусственно, через аскезу принимали на себя подвиг жертвенности. Они стимулировали в себе эту жертвенность, воспитывали, взращивали, дергая душу за струнки, тревожили эти стороны души.

Жертвенность — это пища, энергия нашего богоподобия. Святые ее желали и искали.

Но наши души, простые, смертные, тоже должны иметь эту пищу, эту энергию. Иначе статическое состояние нашего внутреннего мира начнет болотиться, загнивать, умирать, приведет к непоправимому. То есть наша жизнь есть постоянное умирание через жертвенность. Проявление нашего настоящего бытия, бытия по Богу в умирании ради Христа.

Это — настоящая жизнь.

Теперь я понимаю смысл, причину страданий. Душа, способная страдать, находящаяся в жертвенности, — это живая душа, в ней есть любовь, в ней живет Бог, в ней происходит жизнь, в ней есть смысл.

***

В середине ХХ века во время страшной мировой войны, когда человечество допускало ужасные действия по отношению к отдельным людям и целым народам, людские жертвы исчислялись миллионами, гибли старики, женщины, дети — в это время в тогда еще молодом иеромонахе Софронии (Сахарове) тоже родился вопрос. Вопрос как протест, вопрос как крик туда, вверх — ПОЧЕМУ?

Господи, ПОЧЕМУ?

Почему мне, грешному, ничтожному, — жалко, невыносимо? А где же Ты? Почему Тебя нет?

И тогда он увидел Бога, распятого на кресте, Который сказал отцу Софронию: «Разве ты распялся за них?»

Он увидел Христа не того, исторически далекого в двухтысячелетней давности, Который когда-то распялся за нас. Он увидел Христа сегодняшнего на том же кресте, в той же жертве.

Это не Он заставил людей воевать, убивать, зверствовать. Он всего лишь оставил их в своей воле. Оставил, чтобы достучаться до сердец человеческих. Чтобы докричаться до них. Бедные мои, несчастные, поймите вы, наконец, как вы больны. Вам совершенно нельзя жить самим: как вам кажется правильным, как хочется. Вы обязательно начнете все делать не так, начнете ссориться, враждовать, убивать. В вас это есть. Во всех, во всех… в каждом.

Вместе с матерью замученного младенца туда, вверх, с протестом кричала и мать маньяка: «Господи, почему? Ведь он был прекрасным малышом, добрым подростком, почему он стал таким и совершил то, что совершил?»

Почему? Почему? Почему?

Потому, что это есть во всех нас после грехопадения. Мы в ненормальном состоянии, мы все способны на грех, на убийство. Бог сдерживает наше буйство, и мы в благополучии начинаем думать, что все хорошо. Наш инстинкт самосохранения притупляется, кажется, что все идет само собой, все в порядке.

И тогда, чтобы всколыхнуть в нас остроту видения проблемы, Он не наказывает, Он просто отходит в сторону, и мы начинаем наказывать сами себя, доходить до ужасного, и в этом ужасе начинаем кричать: ПОЧЕМУ?

Почему Ты оставил нас?

Потому, что победа еще не одержана, поле битвы — сердца наши, и Бог не может без нашего добровольного участия одерживать победу. Он связан нашей свободой. Он может только кричать нам, упрашивать нас, предлагать помощь.

Господь кричит нам о том, что положение очень серьезное, настолько критическое, что Он не сходит с креста, и Он на кресте не за Себя, а за нас. И как две тысячи лет назад там, на Голгофе, опять получает плевки от людей.

Плевки и обиды, непонимание того, что во всех бедах виноваты сами люди. А Он кардинально не может ничего исправить без нашего участия, без нашего труда.

***

Возвращаясь памятью туда, на то отпевание младенца, я невольно ставлю себя на место его родителей, на место его самого, на место матери убийцы, на место маньяка, и везде мне находится место, потому что я человек. Человек еще с маленькой буквы, тот, в котором есть поражение природы, есть страшная болезнь. И если я увижу это очень остро, чутко и буду лечиться с помощью Божией, то есть соблюдать Его рецепты, Его предписания, я смогу ее победить. И наоборот, если все будет пущено на самотек, болезнь будет прогрессировать, развиваться, и произойдет ужасное — из богоподобного существа я могу стать скотом, зверем, уродом.

Процесс выздоровления предполагает принятие горьких лекарств, процедур, соблюдение режима. Все это ограничивает мою свободу, мое «хочу». Но и дает результаты. Я начинаю чувствовать себя хорошо, у меня появляется радость, и вместе со мной радуются и мои близкие, и мой Доктор — Господь Бог.

Из книги протоиерея Сергия Баранова
«Лети высоко. Жизнь как молитва», М: Никея, 2020

Фото Андрея Петрова