На Покров всегда тепло. И в этом году тоже. Будто и впрямь Богородица покрыла своею ризой землю.
Идти в соседнюю большую деревню Знаменку было приятно. Радостное утро, праздничное. В обычные, тусклые дни небо свинцово-серое нависало, а сейчас высоко-высоко в безграничной синеве парили легкие облачка. И дышалось так легко, словно не воздух вдыхаешь, а свежую ключевую воду в жару пьешь.
Павел шел и размахивал руками даже чуть больше обычного. За такую вот развинченную походку ругали его командиры в армии, а сослуживцы прозвали Мельницей.
Но с тех пор уже так много лет прошло. Армия закончилась, а вся последующая деревенская жизнь разделилась на две половины: ДО и ПОСЛЕ. До смерти дочки и после.
Они остались с женой вдвоем. Но не вдвоем, конечно, а по отдельности. Хотя и продолжали жить в одном доме, но лишь потому, что и уйти было некуда ни ей, ни ему. Павел даже не пытался представить себе развод с женой. Слишком любил ее, Светлану, да и деться некуда, но, главное, слишком любил.
Даже изменить не мог. Просто удовлетворить свою плоть с другой не мог. А ей со времени смерти дочки была не только не нужна близость, но даже и противна.

В ночь на третий день после похорон Светлана прижалась к нему всем телом, и обхватила как никогда крепко, и целовала лицо и губы, но вдруг оттолкнула руками и ногами, точно не Павел рядом был, а гадкая змея, и закричала: “Уйди, слышишь, уйди”.

И после, как ни пытался выяснить, отчего Света в одно мгновение разлюбила его, так и ни до чего не дознался.
Своим умом, который сам оценивал не высоко, дошел до рассуждения, что почему-то жена считает их близость предательством по отношению к умершей дочке.
Может быть, ее пугало рождение новой? Он не знал.
И вот уже много лет спал один. Стыдился своей ничтожности, ущербности и брошенности. Но на людях изображал, что все в порядке.

Путь в Знаменку лежал через поле и перелесок, в самом центре которого было кладбище. Там лежала другая Света, младшая…
Порок сердца. “Дырочки в клапанах”. Почему? За что? Целый год он все возвращался к этой мысли и не мог найти ответа.
Почему умерла милая маленькая девочка? Та, которая так осмысленно смотрела на него своими серыми глазами. Та, которая держалась кулачком за его мизинец. Та, которой чуднее и лучше не было на свете. Никто не знал причин доподлинно. Никто.
И если он все же справлялся, то жену, видимо, именно эти мысли согнули и надломили, как тонкую ветку ивы. И она, лишенная жизненных сил, увядала.
Перед смертью, по настоянию матери Павла, маленькая Светлана была крещена. Успели. С этого и начались его хождения в знаменский храм к отцу Андрею.
Не то чтобы Павел начал бурно воцерковляться. Нет, конечно. Просто для него походы на службы и редкие разговоры с батюшкой стали своеобразным хобби. Возможностью отвлечься от тоски, серой тенью поселившейся в их доме.

Отец Андрей не знал, что с ним делать. Сказать честно, он не был уж очень хорошим пастырем. Особых талантов и рвения исповедовать не имел. Зато организатор был отменный. Администратор и строитель, энтузиаст и трудяга, он сумел организовать все так, что приход расцвел. И к строительству, и ко всяким работам неизменно привлекал рукастого Павла…

А исповедь… Павел прочел в книжке, какие бывают грехи, и каждый раз старательно выписывал на бумажке стыдные свои тайны.
Отец Андрей пробегал глазами корявые Пашины строчки, спрашивал о жене, о заботах и трудностях и наконец отпускал грехи…

Но сегодня был хороший праздник. Теплый, как и сам осенний день. И, проходя мимо, Павел видел крест с фото на могиле дочки и мысленно, как обычно, поздоровался с ней. И даже улыбнулся…
Праздничный день в храме закончился длинной проповедью отца Андрея. Он долго объяснял собравшимся смысл праздника. Нет, проповедь не воодушевила Павла. “Всех накрыла Покровом своим Пресвятая Богородица. А мою дочку – не накрыла”, – эта мысль так резко вошла ему в голову, точно кинжал, калечащий мозг и рвущий душу.
“Что же не спасла девочку-то? – думал Павел, пока отец Андрей подбирал слова, чтобы наконец закончить проповедь. – Не хватило покрова, что ль?”.
И в эту минуту ощущение тревоги и чувство, что он находится в опасности, вдруг заставило его отойти в глубь храма и сесть на лавку, где обычно сидят слабосильные бабульки…

Вскоре все схлынуло, но он так и сидел, когда все пошли праздновать – пить чай с конфетами.
Оставшись один, он обнаружил у себя в руках свечку, которую приготовил еще перед службой, чтобы поставить…
Подошел к той иконе, что и планировал. К праздничной иконе. Но в этот раз молитвы не шли ему на ум. Ни выученные, ни тем более собственные. Поставил свечку, чувствуя лишь пустоту и тревогу. Заставил себя поставить, внутренне извиняясь за то, что не чувствует ничего…
Но взглянуть на икону сил уже не было. Только мельком бросил взгляд. Край одеяния и стопы Богородицы увидел и больше ничего. Аккуратно перекрестился, поклонился и отошел.
Попытался незаметно пробраться мимо отца Андрея, пьющего чай с прихожанами.
– Ты куда это? – с улыбкой спросил отец Андрей. – Такой праздник хороший, утешительный… давай трапезничать с нами…
– Нет, отец Андрей, мне домой, меня жена ждет, – соврал Павел.
– Светлана? Дело доброе. Поклон ей.
– Спасибо, – Павел перекрестился, стараясь не торопиться, но вышел все же слишком поспешно.
И побрел домой, думая, что все совсем плохо и что сегодня, в этот праздник, он потерял последнее, что имел, – покой, который давал ему храм. Что вопрос, странный и назойливый: “почему Покров не коснулся его дочки?” – теперь не даст ему спокойно слушать молитвы и проповеди…

Он шел домой, хотя и в этом не видел смысла. За время службы над дорогой собрались перистые облака. Павел остановился у кладбища. И решился – стал пробираться к могиле маленькой Светочки. Встал около ее креста.
Оперся всем весом на березу, растущую рядом с оградой, и пожалел, что еще в армии бросил курить….

“Все же праздник, – подумал он. – С праздником, доченька”.
И замер, словно остолбенел, глядя в на дальние деревья леса, что начинался за кладбищем. И так долго стоял, погрузившись в воспоминания о дочери и ушедшем счастье, что не заметил, как пошел снег. А когда очнулся, то увидел, что все вокруг: и трава, и деревья, и ограды с памятниками, и крест со Светочкиным портретом – укрыло пушистым снегом.
Глядя на это, он вдруг, сам поражаясь своему открытию, прошептал:
«Покров, покров…».
И еще сильнее удивляясь, собственным мыслям и ощущениям, вспомнил икону, на которую взглянул мельком.  И опять прошептал:
“Покров”.
А потом подумал, что не знает, сможет ли он объяснить жене все, что понял и пережил сейчас, или нет…
Но должен попытаться. Должен попытаться. Иначе нельзя…
Вместо прощания Павел, прикоснувшись к снежной шапке на углу ограды, улыбнулся и, размахивая руками, зашагал в свою деревню.