Посоветовать «смириться» можно только самому себе.

Как примирить ветхозаветного Бога, который обрушивает пламя ярости на обидчиков вдов и сирот, на насильников и грабителей, с Христом, советующим подставить вторую щеку тому, кто ударил тебя?

Дано: девушка в Интернете жалуется, что во время Причастия священник грубо взял ее за плечи и отстранил от Чаши со словами «За тобой мужик, пропусти». Комментарий: «Наконец-то бабе преподали урок смирения».

Сама история с девушкой и священником так знакома, что даже неинтересна. Куда более интересно то, в каких случаях мы привыкли говорить о смирении.

Так получилось, что судить о смирении принято в ситуациях, где старший должен «смирить» младшего, мужчина – женщину, отец – ребенка. Такой контекст настолько частотен, что у вас может возникнуть вопрос: а как иначе-то? Все мы читали «Лествицу», в которой настоятель учит смирению монахов, как и положено.

Что такое смирение? Смирение – добродетель, противоположная гордыне, осознание своего положения перед Богом, отказ от того, чтобы превозноситься над другими людьми.

Во-первых, как и другие добродетели, смирение стяжается человеком самостоятельно. Человек должен отказаться от превозношения над другими людьми, от участия в самовольно выстроенной иерархии «выше-ниже», помня о том, что перед Богом все люди равны. В аскетической литературе, в частности в «Лествице», мы встречаем множество случаев, в которых монахи в монастырях использовали различные «упражнения», чтобы помочь научиться смирению своим подопечным инокам и послушникам. Но прозорливые начальники знали своих учеников, знали о состояниях их душ и могли рассчитать, какое воздействие на душу инока поможет ему научиться, а какое – ожесточит ее. Более того, человек, пришедший в монастырь, готов к аскетическому труду и ожидает вспоможения от наставника. Оба участника процесса понимают, зачем они делают то, что делают. Сопоставимо ли такое «вспоможение» с современными случаями, где человек открыто унижает едва знакомого другого человека? Едва ли.

Во-вторых, почему-то мы привыкли говорить о смирении младшего перед старшим. Но если смирение – это отказ от превозношения, то почему старший не должен смиряться перед младшим? Почему смирение в семейном контексте – это смиренная жена, которая терпит насилие, а не смиренный муж, который борется со своей гордыней и учится прислушиваться к жене? Почему смирение в контексте Церкви – это прихожане, которые смиренно терпят не всегда адекватное поведение священников, а не священник, который помнит свое положение перед Богом и боится греха? Иными словами, почему не сильному смиренно беречь свою руку от удара, а слабому – смиренно терпеть удар?

Стоит обратить внимание вот еще на что.

Так как смирение – дело глубоко личное, предмет личного выбора человека в духовном возрастании, насколько нормальна позиция стороннего наблюдателя, условного «комментатора», который, не зная ничего о духовной жизни другого человека, советует ему «смириться» или радуется, что возникла такая ситуация?

Мы все знакомы с «маленьким человеком» русской литературы. Хочется ли с позиции читателя посоветовать ему «смириться», или мы солидаризируемся с автором, который сочувствует персонажу?

Посоветовать «смириться» можно только самому себе. Если ты не являешься духовным наставником человека, который о наставничестве просил. Позиция третьего лица, наблюдающего со стороны, для этого не подходит. И так как, становясь наблюдателем в ситуации, человек становится тем самым ее участником, ему стоит проследить в данный момент и за своей душой: уместнее посоветовать «смирение» или попрактиковать его самому?

Итак, в любой ситуации есть старший, младший и наблюдатель. Мы привыкли навязывать смирение младшему. Но, кажется, «старшему» и «наблюдателю» вспомнить об этой добродетели уместнее.

Вспоминаю недовольство в сети, когда люди стали массово рассказывать о своих травмах и негативном опыте, «ныть и плакаться», как говорили досужие комментаторы. Человек пишет о родителях-абьюзерах – а ему в ответ: «А ты бы смирялся лучше, зачем ты вообще это рассказываешь». Да нет, хорошо делает, что пишет! Хорошо, что темные углы человеческого общежития становятся открытыми – у нас как наблюдателей появляется возможность попрактиковать смирение в своей роли. Не писать «ты прости и легче станет» или «смиряться надо» тому, о внутреннем состоянии кого мы не знаем, а предположить, что человек, перед Богом равный нам, может иметь тысячи разных причин избавляться от травмы именно таким образом. А у нас есть возможность проявить солидарность – или промолчать.

Хорошо, что сегодня освещаются ситуации, в которых у нас появляется возможность посмотреть на одну и ту же ситуацию с разных сторон. На одном и том же популярном и модном ресурсе я читала интервью с такими словами: «была одна девчонка, мы ее не травили, так, показывали, что не хотим с ней общаться, и чморили иногда». И тут же по ссылке можно было перейти на подборку интервью о самих жертвах буллинга, тех, кого «не травили, а так, чморили иногда».

Это кажется уже чем-то совсем естественным – что у каждой стороны есть свой голос. Но так было не всегда.

Еще совсем недавно сложно было представить, как какое-нибудь «Чучело» будет подробно рассказывать о своих унижениях – ведь иерархия устроена так, что тому, кто находится в ее низу, самому прежде всего мучительно стыдно за себя и свое положение. Открытость, вывернутость наизнанку (то, что лучше выражено английским словом transparency) иерархии, которая достигается тем, что каждый из ее участников получает право говорить, позволяет снять этот стыд. Если ты успел прочесть Оливера Твиста в детстве и несколько интервью своих ровесников, подвергшихся травле, в подростковом возрасте, тебе будет труднее поверить в то, что тебя травят просто потому, что ты «плохой» или «жалкий». И для тебя станет чуть очевиднее то, что любое унижение – это всего-навсего древний механизм, присущий коллективу. Если ты посмотрел в детстве «Чучело», а потом прочитал на модном ресурсе несколько интервью с девчонками твоего возраста в той же ситуации, что и ты, ты начинаешь прослеживать некоторые закономерности. Ты начинаешь видеть себя как бы со стороны, как и своих обидчиков, – и распознаешь зло не в себе и не в них, а в самом механизме агрессии.

Не это ли шаг от обиды, страха, ненависти и демонизации других – к смирению?

Так что между Богом Ветхого Завета, который ненавидит насилие, и Христом, который заповедует кротость, противоречия нет. Кротость сильного по отношению к слабому не позволяет случиться насилию, которое Бог ненавидит. Кротость наблюдателя не позволяет добавить к ранам слабого своими необдуманными советами. Кротость слабого способствует его духовному росту – но это не наше дело, а дело его и его духовного наставника.