на наш Телеграм
Не так просто современному христианину выработать здравое отношение к своей сексуальности и здравые отношения с ней. Слишком легко свалиться либо в невротический запрет на свою сексуальность (пример 1, пример 2), либо в отвержение любой регуляции своей сексуальности под предлогом любви. И если в ноябре мы больше говорили о вреде неврозов, то сейчас сосредоточимся на пользе целомудрия.
Икона “Зачатие Пресвятой Богородицы.”
Разговор о целомудрии непрост уже потому, что сама добродетель нашему современнику непонятна и сведена к экзотическому ныне строгому безбрачию. Экзотика, связанная с самоограничением, да еще и в таком деликатном вопросе как половые отношения, вызывает в большинстве случаев кривую усмешку: «страшный/страшная, наверное, никому не нужен/нужна»; «чокнутые», «ханжи», «средневековье».
Целомудрие как сознательность
На самом деле целомудрие – добродетель гораздо более сложная. Целомудренный брак – нормальное устройство семейных отношений (и оно резко отличается от уже настоящей экзотики – отношений в браке как у брата и сестры). Преподобный Петр Дамаскин пишет так: «Целомудрие есть здравый (целый) образ мыслей, то есть не имеющий (какого-либо) недостатка и не допускающий того, кто его имеет, уклоняться в невоздержность или в окаменение; но хранящий собираемое мудростью доброе и отвергающий все худое; собирающий помысел к себе самому и собою возводящий его к Богу». Казалось бы, при чем тут секс и его отсутствие?
С некоторой осторожностью из определения святого Петра можно вывести, что целомудрие предполагает осознанное отношение к потребностям, включая принятие сознательного решения: ни больше, ни меньше, а столько, сколько надо. Это касается еды, достатка – ну и секса, выходит, тоже. Без еды мы умрем с голоду, без одежды – замерзнем или окажемся выключенными из жизни общества, а половые связи – это область личной жизни, и от их отсутствия еще никто не умер (именно об этом, вызывающем непонимание аспекте целомудрия мы и поведем речь). И вот здесь современник удивленно поднимает брови и задает сакраментальный вопрос: «Зачем?». Действительно – зачем? Когда человек отказывается от дорогой техники и сэкономленные деньги жертвует больным боковым амиотрофическим склерозом – он очевидно помогает нуждающемуся. Когда человек объявляет себя вегетарианцем, потому что ему жалко зверей – он проявляет любовь к творению Божию, которое тоже может страдать. Когда человек отказывается от алкоголя, он заботится о своем здоровье.
А когда он отказывается от секса – кому от этого лучше? Влюбился – и страдает, взаимно влюбился – вдвоем страдают. И ради чего? Ради какого-то средневекового атавизма? Мы ж предохраняться даже неабортивными средствами умеем, в телегонию не верим. Что за нелепая заповедь, не имеющая ни малейшего рационального обоснования?
Есть попытки обосновать ее эстетически. Архимандрит Савва (Мажуко) в известной православным читателям статье «Смысл девства» разбирает вопрос о целомудрии и девстве, опираясь на исторические сведения. Это очень глубокая и, позволю себе заметить, красивая работа. В ней прекрасно видно, как люди осмысляли данную проблему на протяжении веков. Как мало в этом осмыслении ханжества и как много – возвышенного почтения к человеку и соотнесения его с Божеством.
Но даже самый увлеченный современник, прочитав статью, в итоге заметит: «Времена и нравы меняются, сейчас все не так».
Блуд как “нарушение границ личности”
Попытаться рационализировать «сексуальную» составляющую целомудрия можно, опираясь, как ни странно, не на «устаревших» в глазах все того же современника отцов Церкви, а на современных психологов и антропологов. Хельмут Плеснер и другие философы-антропологи определяют тело как видимую границу своей личности. Нарушение этой границы другим создает неразрывную связь. Мы знаем, как вредны телесные наказания для развития личности ребенка, как из них рождаются неверные, иногда искусственно отчужденные из-за боязни боли, а по сути (и часто – явно) садо-мазохистские из-за прелести повышенного внимания отношения между родителем и чадом.
Вероятно, люди прошлых веков не задумывались над опасностью телесных наказаний, воспринимая детей как продолжение родителей, но интуитивно очень глубоко понимали значение телесного контакта – потому и оберегали так молодых (особенно – девушек) от добрачных связей. Никакая телегония так не страшна для семейной жизни, как импринтинг к первому партнеру.
Но и тут наиболее последовательный современник пожмет плечами и спросит: «К чему все это? Что такого плохого, если женщина или мужчина хранят доброе воспоминание о своих прежних возлюбленных, что оставили им часть себя? Супругу жалко, что ли? Ну и нечего потакать примитивной человеческой жадности, прикрытой красивыми словами».
Блуд как безотвественность
Этическое объяснение запрета на блуд можно попытаться вывести из понятия об ответственности. Строго говоря, блуд – это именно связь без ответственности, которая фиксируется заключением брака. Именно поэтому Церковь сегодня признает брак невенчанный, но зарегистрированный в загсе, а вот к венчанию без штампа в паспорте относится крайне настороженно и разрешает только в исключительных случаях: в современных условиях ответственность перед государством выше ответственности перед Церковью. Можно сколько угодно говорить о взаимном доверии, но если женщина останется с ребенком на руках, взыскать алименты со сбежавшего папаши без штампа в паспорте будет очень сложно (это пример, лежащий на поверхности, а есть ведь и не столь болезненные вопросы, касающиеся, например, имущества или прав наследства).
И снова подает голос наш скептический современник: «Ну а если люди ВЗАИМНО не хотят соблюдать обязательств? Если они просто хотят случайных, необременительных отношений?»
Блуд как насилие
На это нам есть что возразить и именно современными реалиями. Пока еще очень осторожно и чаще – со стороны женщин (и порой – феминисток разной степени радикальности) звучат высказывания о том, что за демонстративно случайными связями часто стоит та или иная форма насилия или давления. Встретились свободный мужчина и свободная женщина, завязались у них отношения, а потом выяснилось, что она просто сломалась под напором его страсти или под буйством гормонов. Неловко было отказать. И совершенно не нужна ей эта связь – неважно, закончилась она на следующее утро или тянется потом несколько месяцев. Травма может быть легкой – поплакала в подушку и забыла, или тяжелой – годами ходит к психотерапевту. Но она есть.
У мужчин, как у пола сильного, не принято жаловаться на такие трудности («бабе отпор дать не смог!» засмеют же!), но они тоже есть. Во-первых, мужчина испытывает больше моральных затруднений, отказывая женщине, чем женщина – отказывая мужчине. Просто так получилось. Причудливый изгиб рыцарской этики: желание женщины – это святое. Во-вторых, пока страсть бушует – не очень-то и хочется никому отказывать. Это потом, когда алкоголь и гормоны отхлынут от головы, вдруг станет ясно, что тебя использовали. Просто мужчины не плачут. Особенно в подушку. Особенно с последующим обсуждением в соцсетях.
«Все это очень печально, – продолжит задавать неудобные вопросы все тот же современник, – но все-таки: есть два свободных человека. Трезвые. Спокойные. Он говорит ей: «Хочешь – поехали ко мне!» – или она говорит ему: «Хочешь – поехали ко мне!» Оба согласны. Что, кроме устаревших норм морали, должно их останавливать? И зачем?»
Я дерусь, потому что дерусь! Целомудрие – личный выбор
И вот тут мы оказываемся в тупике. Никакого внятного объяснения тут нет. Остановить этих двоих может исключительно свободное желание соблюдать эти устаревшие нормы. Зачем? А ни зачем. «Я дерусь, просто потому что дерусь», как говорил Портос. «Что, Боженька не велит?» – ехидно спросит иной тролль. А наш несовременный герой пожмет плечами и ответит: «Именно, Боженька не велит». И никакие другие объяснения не действуют.
Не поймите меня неправильно, но я очень рада тому, что мы живем в мире с нормами, такими далекими от позднеантичных и средневековых нравственных норм. В таком мире мы самостоятельно выбираем кодекс морали. Никто (ну почти никто – делаем скидку на семью или прихожан, если речь идет о воцерковленном человеке) не может нас обязать жить по заповедям – это наш личный выбор. А личный выбор ценится куда выше, чем сделанный под влиянием среды.
