на наш Телеграм
День за днем проживаем Страстную седмицу вместе с библеистом Владимиром Сорокиным.
Для евреев Пасха — праздник обновления, праздник, когда вспоминают Исход и освобождение из рабства, физическое и духовное. Однако в евангельские времена это был еще и праздник обновления эсхатологического, обновления мироздания и прихода Мессии, Которого ждали со дня на день. Конечно, ожидания эти были разными в разные времена, но в евангельскую эпоху они были особенно напряженными: близость Мессии и последней, мессианской войны витала в воздухе. Все было проникнуто ожиданием конца и вместе с тем обновления, конца прежнего порядка вещей и начала мессианского Царства. Конечно, и ученики Спасителя, Его ближайший круг были не чужды этих ожиданий: они тоже надеялись, что наступающая Пасха не станет еще одним обычным пасхальным праздником, что теперь-то что-нибудь непременно произойдет, что-то такое, что положит начало преображению мира.
А что же Сам Иисус? Он не раз говорил и ближайшим Своим ученикам, и многим другим о конце времен и о Царстве. Самым ярким Его свидетельством этого рода стал разговор с учениками о конце времен, когда они все вместе смотрели на великолепный Храм, сравнительно незадолго до того построенный Иродом Великим — тем самым, которого мы знаем по евангельскому рассказу об избиении вифлеемских младенцев.
Ученики показывают Учителю на великолепное, величественное здание, которое, казалось бы, символизирует собой мощь и силу Бога Израиля, а для кого-то, вероятно, и близость того Царства, наступления которого так ждали. Быть может, и ученики Иисуса не случайно обратили Его внимание на храмовые постройки: ведь если Он действительно Мессия, то Ему еще придется торжественно войти в Храм и быть принятым первосвященником, который укажет на Него как на Мессию, того великого праведного Царя, который восстановит и превзойдет былое величие прежнего Израиля.
И Он действительно войдет в Храм, правда, не так, как того ожидали Его ученики и другие, видевшие в Нем Мессию, как они себе Его представляли. Вместо торжественной встречи в Храме Его ждут обвинения и провокационные вопросы, на которые Он, конечно, ответит, но которые совсем не укладываются в картину торжественного провозглашения Мессии Мессией.
Между тем Сам Иисус прекрасно знает, что ждет Иерусалим и Храм в конце истории. Для Него разгром города и Храма, последовавший в 70 г. после очередного антиримского восстания, и есть конец истории. Во всяком случае, Он не говорит ничего о том, что будет потом, когда верным придется, если получится, бежать из города и скрываться в окрестных горах. Он ничего не говорит ни об их возвращении, ни о дальнейшей судьбе Иерусалима (вернее, того, что от него останется после разгрома 70 г.).
Он сразу же переходит к рассказу о Своем возвращении, о возвращении, которого невозможно будет не заметить. Вся история, отделяющая события 70 г. от возвращения Христа во славе, как будто исчезает, сворачивается, уходит куда-то на периферию исторического процесса.
Отчасти, впрочем, так оно и есть на самом деле. Прежней истории действительно больше не будет. Начнется новая история, история Царства, входящего в мир, Царства, которое, по слову Спасителя и Его учеников, приблизилось. Конечно, для того, чтобы Царство это раскрылось во всей полноте, нужно время, и движение этого особого, эсхатологического времени может создавать иллюзию продолжения прежней истории, прежнего порядка вещей.
В самом деле: на периферии этого эсхатологического процесса, этого вхождения Царства в мир, продолжается еще то течение событий, которое мы привыкли видеть, рассматривая картины прошедшей и уже завершившейся дохристианской истории. Все те же дворцовые интриги и заговоры, перевороты, войны, революции, великие открытия и великие злодеяния…
Может показаться, что в мире ничего не изменилось, все по-прежнему идет своим чередом, как шло и в предшествующие тысячелетия. На самом же деле подлинная история теперь вершится не там, она теперь связана с Царством и Его праведностью, с теми, кто живет этим Царством и являет Его миру.
Не случайно в Евангелии мы видим столько притч Спасителя о Царстве, притч, в которых Царство открывается как реальность скорее внутренняя, чем внешняя.
Конечно, оно никогда не остается лишь чем-то внутренним, так или иначе Царство всегда становится видимым и настолько, говоря простым языком, объективным, насколько вообще может быть объективной та реальность, которую мы так называем.
Однако начинается все обычно в глубине человеческого сердца, там, откуда, конечно, нередко исходят злые помыслы, но где, с другой стороны, скрыто то данное человеку Богом дыхание жизни, которое и делает его человеком.
Царство и начинается с этого дыхания, с того, сумеет ли человек его сохранить, захочет ли им жить и дышать. Если сумеет и захочет, то и Царство войдет в его сердце, и начнется то движение в новой реальности, в реальности Царства, которое и раскрывает в конце концов ищущему полноту жизни, принесенную в мир Христом.
Быть может, проблемой многих, ожидавших Царства в евангельские времена, было пренебрежение этим глубинным, внутренним духовным движением, без которого никакая внешняя активность не имела решающего значения. Оно, впрочем, и понятно: внешняя активность все же обычно дается человеку проще, чем та незаметная и кропотливая внутренняя работа, которая в конце концов делает его жителем Царства.
Разбираться с врагами в известном смысле всегда легче, чем разбираться с собой: ведь себя и свои проблемы еще нужно увидеть, а внешний враг — вот он, тут, перед глазами, и что с таким врагом делать, понятно без вопросов. А уж если эти враги еще и враги Божьи, тогда и вовсе не о чем думать и не в чем сомневаться.
Большинство и не сомневалось. А Мессия между тем готовился к Своей пасхальной трапезе.
