О жизни Высоцкого известно многое. О смерти тоже. А вот о том, каким был его опыт клинической смерти и как это отразилось на нем, говорят мало, если вообще говорят…

Именно о смерти Высоцкого мне хотелось бы вспомнить в день его появления на свет. Фильм семилетней давности “Высоцкий. Спасибо, что живой” оживил в памяти эпизод из жизни поэта, когда во время гастролей в Бухаре ему стало плохо, и он пережил клиническую смерть.

Актриса Алла Демидова, входящая в круг друзей Высоцкого, спросила, что он пережил во время остановки сердца: «После первой клинической смерти я спросила у Высоцкого, какие ощущения у него были, когда он возвращался к жизни. Сначала темнота, потом ощущение коридора, я несусь в этом коридоре, вернее меня несет к какому-то просвету, свет ближе, ближе, превращается в светлое пятно, потом боль во всем теле, я открываю глаза – надо мной склонившееся лицо Марины» (А. Демидова. “Мой Высоцкий”).

На эту тему поэт говорил нечасто. Достоверно известно, что по предложению все той же Демидовой он ознакомился с набиравшей популярность за рубежом трудом Раймонда Моуди «Жизнь после смерти». Тема загробной жизни и Бога за год, отпущенный ему до окончательного ухода в лучший мир, поднимались практически в каждой его песне.

Я когда-то умру — мы когда-то всегда умираем,
Как бы так угадать, чтоб не сам, чтобы в спину ножом:
Убиенных щадят, отпевают и балуют раем,
Не скажу про живых, а покойников мы бережем.

(“Я когда-то умру…”)

Песню Владимира Семеновича «Я когда-то умру…» многие считают пародией на христианский рай, но мне кажется, она скорее пародирует советский строй, где даже Распятый “над кругом висел”, и Его никто не почитает. Такой рай Высоцкому не нужен, он готов взять оттуда “бессемечных яблок” и гнать коней обратно к друзьям и жене, что “из рая ждала”. Но лично у меня при прослушивании “Райских яблок” возникает впечатление, что автор описывал загробный мир, основываясь на каком-то сугубо своем личном опыте.

Не исключено, что этот опыт был отрицательным. Известно, что после возвращения к жизни Высоцкий стал очень мрачным, закрытым. Как будто что-то такое узнал, что сильно омрачило его жизнь. Ведь никто же не знает, что приоткрылось поэту, заглянувшему за черту? Что он увидел – ворота рая или калитку преисподней? Каким Высоцкий видел Бога? Отчасти ответ на этот вопрос нам могут дать опять же его песни.

Религиозные взгляды Высоцкого, очевидно, претерпевали эволюцию. Его сын Аркадий рассказывал, что в разные годы отец относился к вопросам веры по-разному. К примеру, в знаменитой “Я не люблю” изначально было так:

Я не люблю насилья и бессилья,
и мне не жаль распятого Христа.

 (“Я не люблю”)

Согласитесь, православно верующий человек такое вряд ли мог написать? Говорят, Людмила Абрамова (жена Высоцкого) попросила его смягчить эти строки, так как ей было неприятно такое отношение ко Христу. И Высоцкий смягчил. Ему, не терпящему никакой неправды и несправедливости, поступок Христа казался слабостью и даже в каком-то смысле трусостью.

С церковью у поэта так же были непростые отношения. Играя Пугачева, тем самым будучи прекрасно знакомым с его судьбой, он обличал клерикализм и безнравственность священнослужителей в своей знаменитой “Моей цыганской”:

Нет, и в церкви все не так,
Все не так, как надо.

 (“Моя цыганская”)

Но в этих же словах “все не так” чувствуется и большая внутренняя боль Высоцкого, вырывающегося из него и озвученная словами персонажей его песни. Лирический герой песни спешит “на гору впопыхах”, мечется между ольхой и “плахой с топорами”, а душа его никак не может успокоиться. Здесь предельно искренно автор описывает свои внутренне непростые отношения с Богом. Как, если Он есть, Он допускает такие страдания в мире? Почему даже он сам, Высоцкий, так мучительно ищет смысл жизни и почему-то пытается закрыться от этих вопросов в алкогольных парах и кокаиновых отпусках?

Отчасти, как мне кажется, и тут мы вступаем в область догадок, какие-то ответы он получил во время своей клинической смерти. Христос стал для него во многом понятнее. Тональность отношения поэта к Иисусу кардинально меняется:

Проскачу в канун Великого поста
Не по вражескому – <по> ангельскому стану,

Пред очами удивленного Христа
Предстану.

(«Под деньгами на кону»)

Христос становится для него уже не далеким безличным героем-неудачником. Здесь Он уже даже не поэт, которого несправедливо осудили на смерть («Кто кончил жизнь трагически…»), а именно надмирный космический Христос. Высоцкий практически называет Его Богом. Тема Троицы тоже начинает звучать в его песнях, пусть и несколько своеобразно:

И я попрошу Бога, Духа и Сына,
Чтоб выполнил волю мою:
Пусть вечно мой друг защищает мне спину,
Как в этом последнем бою.

(«Их восемь – нас двое»)

Многие исследователи феномена клинической смерти, убеждаясь в серьезности того, что видят люди, заглянувшие за грань жизни, пытаются “натянуть” полученную информацию на оккультные стремена. Кто-то надеется получить подтверждения для теории реинкарнации, кто-то просто радуется, что после смерти “что-то есть”, а остальное его не волнует. Но опыт посмертия (и Высоцкого в частности) как раз подкрепляет нам правоту христианства – что после смерти нас встречает любящий Иисус Христос, который тем не менее спросит с нас за все, что мы делали на этом свете. За каждую мысль, за каждое слово, за каждый поступок.

Высоцкий однозначно встретился с Ним к концу своей жизни. Да, он не стал настоящим православным. Но его творчество, его нательный крест, найденный молитвослов на книжной полке – все это лучше всего свидетельствует о зарождающихся отношениях со Христом, которые продолжатся уже в Вечности. Ну а закончить бы хотелось последним стихотворением Высоцкого, который он написал незадолго до смерти:

Мне меньше полувека – сорок с лишним,
Я жив, двенадцать лет тобой и Господом храним.
Мне есть что спеть, представ перед Всевышним,
Мне есть чем оправдаться перед Ним.