на наш Телеграм
Найти духовность в кинематографе? Почему бы нет. В сегодняшнем мире суеты даже просмотр фильмов помогает остановиться и задуматься. Где-то киносюжеты оказываются созвучны нашим переживаниям, где-то — настолько возмущают, что включают наше аналитическое мышление и даже молитву. В этот Великий пост мы смотрим кино вместе с монахиней Елисаветой (Сеньчуковой).
Кому можно не поститься перед причастием
Однажды к римскому священнику приезжает с проверкой кардинал и замечает, что он исповедует и причащает абсолютно всех, кто к нему приходит. «А они постились?» — спрашивает Его Высокопреосвященство. «Они могут всегда поститься», — бесхитростно напоминает отец Филипп Нери о нищете и голоде своей паствы.
Кардинал, на секунду стушевавшись, возмущается, что так они станут возвращаться к своим грехам. А отец Филипп отвечает: именно Тело Христово поможет им прийти к добродетельной жизни. Кардинала передергивает: «Это ересь!» — говорит он и уходит. Объяснить, в чем тут ересь, он, конечно, не может, потому что никакой ереси тут нет.
Эта сцена из фильма Джакомо Кампиотти «Я предпочитаю рай» до боли знакома большинству православных. Редко кто не сталкивался с суровым батюшкой, который не допускает к Причастию за невычитанное правило или недослушанную службу. Как-то забываются слова Господа, что Он пришел не к здоровым, а к больным. Чтобы не грешить, человек должен быть рядом со Христом, ведь Он избавляет от греха пришедшего к Нему. А не сам человек достигает совершенства и за это получает право быть со Христом.
Пустят ли в патриаршую резиденцию беспризорников
Жил в XVI веке в Риме священник Филипп Нери. Хотел быть миссионером в Индии, но у Католической Церкви на тот момент ресурсов на миссию особо не было. Вообще с ресурсами было неважно: все шло на восстановление авторитета Церкви, утраченного за века падения нравов, за время продажи индульгенций и прочих процессов, которые привели к Реформации и страшнейшему в истории христианства расколу. Так что никакой Индии у отца Филиппа не вышло.
Зато вышло у него общение с беспризорниками, малолетними воришками, цыганятами, детьми проституток — короче, «отбросами общества» по нормам того времени. Церковные иерархи поначалу с недоверием относились к новому явлению (какой ужас, говорить о духовном с оборванцами и грешниками!), но детский хор, выступив перед Папой с нехитрым напевом «Рай, рай, я предпочитаю рай!», растопил епископские сердца.
Чтобы понять силу духа этого человека, представьте себе сцену: в современную патриаршую резиденцию приходят малолетние преступники, буквально подобранные на улице блаженненьким священником, и поют, ну, допустим, «Ликуй, мир спасенный!» Как вы думаете, каковы будут последствия? Вернее, нет, не так. Как вы думаете, до какого момента дойдет это действие? До проходной или все-таки внутрь зайти получится?
Легче всего, конечно, сейчас заклеймить фарисеями и лицемерами «церковный официоз» — что римский на излете Средневековья, что современный отечественный. Но переведем дух и попытаемся разобраться.
Мы уже спасены, зачем напрягаться
Католической Церкви в XVI веке пришлось, как уже выше было замечено, противостоять молодому и пассионарному лютеранству, основным пафосом которого было как раз представление о том, что мы уже спасены верой, а вовсе не нашими делами.
Эта идея могла приводить (и приводила) к оправданию своего греховного образа жизни — мы же уже спасены, зачем еще напрягаться? В фильме очень хорошо показано, что паства отца Филиппа — это не просто чумазые проказники: организованной кучей они нападают на проходящих торговцев, да и простых прохожих могут обобрать. Что будет, думает кардинал из первой сцены, если этим маленьким исчадиям ада сказать, что они уже спасены?!
Современный опыт социальной работы, известный в том числе и в Церкви, выявляет печальную тенденцию. Реабилитация людей, живущих на улице и вообще находящихся в неблагополучной ситуации, очень затруднена. Они готовы пассивно принимать любую помощь, но оказывают активное сопротивление личным изменениям.
Чем мы ей поможем?
Мне лично пришлось как-то иметь дело с очень травмированной девочкой-подростком — нужно было помочь устроить ее куда-нибудь пожить на пару месяцев. В пятнадцать лет она имела опыт тяжелого пьянства, всякого разного насилия, в том числе сексуализированного в семье, была брошена матерью и беременна от такого же сопливого юноши. Юноша был тоже не очень благополучен, но хотя бы имел свой угол. А на досуге угонял машины. С девочкой они друг друга очень любили и даже не дрались (забегая вперед, скажу, что любовь закончилась через полгода после родов). Помощь девочка принимала с большим удовольствием, но вот менять в своей жизни не хотела примерно ничего. Она все так же хотела бухать, курить по пачке в день, не работать и не учиться, материться и скандалить.
Короче говоря, меня на социальную работу с ней хватило примерно на пару дней. Потом девочка легла в роддом, а потом мы отправили ее в родной город вместе с младенцем (которого она, надо отдать ей должное, не бросила). Прошло уже лет пять, и, насколько я знаю, образ жизни эта юная женщина не поменяла и не собирается.
Я прекрасно понимаю, что девочка не виновата, у нее стартовые возможности вот такие ужасные. Она даже строила какие-то планы: «Рожу — окончу школу и поступлю в юридический, буду защищать таких же, как я!» Только этих планов хватало примерно до следующей баклажки пива.
Не думаю, что меня бы одобрили, если бы я это чудо природы привела на прием к архиерею. И, нет, дело не в фарисействе и не в брезгливости (хотя даже ее можно было бы понять). Дело в том, что совершенно непонятно — зачем эта девочка в данный момент в Церкви? Чем мы ей поможем? Можем ли мы вытащить того, кто готов принять только сиюминутную помощь и не делает никаких встречных движений?
Этот вопрос можно задать про бомжей, про семьи алкоголиков, даже про женщин, которых бьют мужья. Сколько таких попадают в кризисные центры, но возвращаются, как только любимый супруг придет и попросит прощения, даже не дождавшись, пока синяки сойдут! Зачем нам пачкаться обо все это, если грязь все равно не отмыть?
Почему? Потому что!
И недоброжелатели отца Филиппа Нери, и наши современники оказываются в ловушке этого целеполагания, этой рационализации. Тут уже не так важно, привести толпу наркоманов к епископу или допустить к Причастию нераскаявшегося грешника. Зачем? Все равно не исправятся, только в допустимости своего образа жизни утвердятся.
Но не зря Филипп Нери у католиков прославлен как святой — такие люди не действуют из рациональных соображений. На такое «почему?» они отвечают (молча или даже раздраженно): «Потому что».
Никаких гарантий того, что, причастившись, грешник раскается, — нет. Никаких гарантий, что уличный воришка, получив свою тарелку супа, не пойдет снова воровать — тоже нет.
Здесь у благодетеля, будь он священник или волонтер на вокзале, должно быть определенного рода смирение. Он должен отпустить своего подопечного под его собственную ответственность, предоставить его воле Божией. Но создать условия для того, чтобы воля эта могла в нем действовать, — необходимо.
Всего один закон
Такими условиями стали оратории, начало которым положил как раз отец Филипп Нери. Это своего рода молитвенные дома; они отличались от храма тем, что в них проходили духовные встречи и молитвы с равноправным участием как священников, так и мирян. В дальнейшем из собранной Нери небольшой молитвенной группы, связанной делами милосердия, вырос целый орден. Вернее, общество апостольской жизни, который так и именуется — ораторианцы.
«Обществами апостольской жизни» в католицизме называются группы, не имеющие жесткой централизации и не требующие от своих членов обязательного принятия монашества. В России похожим образом будет устроена Марфо-Мариинская обитель милосердия, основанная преподобномученицей Елисаветой Феодоровной. Я ношу имя этой святой, поэтому фильм «Я предпочитаю рай» не мог не прийтись мне по сердцу.
В одной из последних сцен отец Филипп говорит Папе: «Чтобы человек был законопослушным, законов не должно быть слишком много. Я выбрал один: закон милосердия».
Милосердие не ищет ответа на вопрос: «Зачем».
