Подпишитесь
на наш Телеграм

 

   ×

«Вы можете помочь этому больному ребенку прямо сейчас!», «Спасите эту женщину с тремя детьми, лишенную средств к существованию!». Практически каждый день мы слышим подобные призывы, читаем их в Интернете, видим в объявлениях на улице. Мы отводим глаза, говоря в душе: «очередные прохиндеи», но совесть наша потихоньку покалывает – «а вдруг правда?». В море-океане фондов и благотворительных организаций – кому верить? Что лучше – жертвовать напрямую страждущему или через посредников? О том, как устроен благотворительный фонд и как распознать мошенников, рассказывают Владимир Берхин, президент БФ «Предание», эксперт в благотворительности, и Светлана Машистова, специальный корреспондент «Русфонда», специалист по отслеживанию мошенничества в Интернете.

Устаревший закон

Владимир Берхин:

Начну с признания очевидного и неприятного факта, что в российской благотворительности воровства достаточно много. Точно оценить объемы его ни в процентах, ни в абсолютных цифрах не представляется возможным, во всяком случае, никто этим не занимался. Причина проста: никто благотворительный мир толком не контролирует.

Закон о благотворительных организациях и благотворительной деятельности датирован 1995 годом и с тех пор практически не менялся. А принимался он для того, чтобы регулировать отношения компаний со своими подопечными фондами, но даже тогда он ничего толком не регулировал. С тех пор мир настолько изменился, что сейчас на этот закон никто не обращает внимания. Сами благотворительные организации не очень понимают, как его можно применять, а министерство юстиции, которое следит за его исполнением, не очень понимает, как проверять его исполнение.

К примеру, в законе есть загадочный пункт о том, что благотворительный фонд обязан работать по благотворительной программе. О том, что такое эта программа, какие предъявляются к ней формальные требования, что в ней должно быть, – никто не знает. Также есть положение, что у фонда должен быть попечительский совет. Зачем он нужен, кто в него должен входить, как должны подбираться люди для совета – непонятно. Он вроде как должен утверждать финансовый отчет фонда, но опять же не очень понятно, что случится, если он этого не сделает.

И в принципе так во всём, закон чрезвычайно неконкретен, может толковаться очень широко, применять его в реальной жизни очень неудобно, и даже для министерства юстиции. А сами благотворительные организации живут как хотят и все имеющиеся положения в этом законе в случае необходимости достаточно легко и просто обходят.

Дикая благотворительность

Владимир Берхин:

Другая сторона проблемы – это так называемая «дикая благотворительность». Не институциональная, которая проходит через благотворительные организации, а та, которой каждый занимается сам по себе, без привлечения госструктур и какой-либо регистрации, соответственно, без какого-либо контроля. В большинстве случаев она проходит через личные счета и основана на сборе массовых частных пожертвований.

Никакого законодательства о сборе массовых частных пожертвований не существует в принципе. Никаких правил о том, как правильно собирать пожертвования, что такое собирать пожертвования, чем это отличается от другой деятельности, какую ответственность несет человек, который этим занимается, государство не утвердило. Государство никак за этим не следит и никого за это не наказывает.

Если говорить просто: если я сейчас придумаю слезную историю про тяжелобольного человека, соберу с каждого из вас по тысяче рублей, а потом пойду и пропью эти деньги, то вам будет исключительно сложно привлечь меня к какой-либо ответственности, кроме моральной. И даже если вдруг кто-то из вас схватит меня и дотащит до отделения полиции, сказав, что я выпросил тысячу рублей и потратил не на то, на что просил, вам скажут: «Простите, 1000 рублей слишком мало для возбуждения уголовного дела. Мы ничем не можем помочь».

И если я даже выпросил 10 000 рублей, а это уже некоторый ущерб, не будет никаких доказательств, что я у вас эти деньги когда-то брал. В случае, когда всё «на словах», и полиции, и другим контролирующим органам проще сказать: «Извините, доказательств нет, а вообще эти деньги существовали? Может, вы всё это придумали? А к этому человеку по непонятным причинам вы испытываете личную неприязнь? Мы этим заниматься не будем». Напишут отказ в возбуждении уголовного дела, и на этом всё закончится.

Если деньги были переданы фиксированным способом, к примеру, переводом мне на карту, этот факт тоже не поможет, так как совершенно не доказывает, что я у вас их просил именно на благотворительную цель. Вы просто перевели мне на карточку денег, потому что вам так захотелось.

Существуют некоторые способы, чтобы все-таки привлечь к ответственности. Если речь идет о крупной сумме, к примеру, полмиллиона рублей, – тут вступают в силу другие механизмы, и для правоохранительных органов есть стимул расследовать такого рода дела: за это можно получить премию или грамоту от начальства. По таким случаям бывают изредка и суды, и приговоры, но они, как правило, заканчиваются условными сроками.

Пока нет письменной фиксации назначения платежа, пока нет договора между жертвователем и благополучателем, все эти деньги – просто подарок, который вы почему-то решили сделать этому человеку.

Искушение чуть-чуть решить свои проблемы

Владимир Берхин:

Зачастую люди, которые занимаются мошенничеством, все-таки имеют какое-то отношение к тем проблемам, о которых пишут. Это могут быть и друзья, и мамы больных детей, которые сначала начали просить денег на реальную проблему, затем увидели, что это достаточно несложно делать, – а дальше происходит неприятная и простая вещь, заключающаяся в том, что люди – это всегда люди и всегда подвержены искушениям. Я занимаюсь благотворительными сборами уже очень давно и знаю, как это работает и как это влияет на мозги. Когда ты сидишь, у тебя карточка, ты написал что-то в Интернете – и на нее начинают капать деньги. 1000–5000–15 000–100 000–150 000. Решить, что эти деньги уже принадлежат тебе, что ты можешь делать с ними что угодно, – проще простого, так устроена человеческая природа. Халява очень быстро людей развращает. Человек может начать очень быстро деньги использовать не по назначению. Очень мало кто способен справиться с искушением чуть-чуть решить свои проблемы за счет этих грандиозных сумм. И если он уже так сделал, что остается? Только идти и снова просить, чтобы закрыть эту дыру. И просить приходится на всё более страшные подробности.

Сборы в соцсетях – самые незащищенные

Светлана Машистова:

Сейчас большинство сборов происходят в «Фейсбуке», «Инстаграме» и «ВКонтакте». Если говорить про «Фейсбук» и «Инстаграм», там контроля за сборами не существует вообще. Жаловаться на мошенников абсолютно бессмысленно, техподдержка «Фейсбука» предложит отвернуться и не смотреть на травмирующую вас запись, человек, который собирает деньги, продолжит их собирать, и ему ничего не будет. В «Инстаграме» ситуация такая же. В соцсети «ВКонтакте» ситуация несколько иная: там техподдержка реагирует на запросы пользователей и достаточно оперативно блокирует аккаунты мошенников. Но мошенник – это человек, который собирает на фейковую историю. А большинство сборов условно мошеннические – то есть это сборы на реальных детей и реальные истории. Но большая часть этих сборов инициируется, скажем, не самими родителями больных детей, а их друзьями и родственниками.

Была история с мальчиком Владом Шестаковым, о нем говорили даже на пресс-конференции Путина. У мальчика была нейробластома, его хотели повезти лечить то ли в Турцию, то ли в Испанию, сборщики сами не определились. Журналист обратился к президенту с просьбой повлиять на врачей, которые якобы не отпускают ребенка, и разрешить его вывести из страны. На тот момент на счета матери ребенка было собрано около 10 миллионов рублей, ребенок же через 2 или 3 недели умер в больнице. Дальнейшая судьба денег, собранных якобы на лечение, неизвестна. При этом ребенок был настоящий, болезнь была настоящая, везти его никто никуда уже не собирался, так как на момент обращения к Путину мальчик был нетранспортабельный. Формально привлечь собиравших деньги к ответственности невозможно, так как все, что было переведено, – это подарки.

Сборы в соцсетях, как бы цинично это ни прозвучало, – это высококонкурентный рынок. Групп помощи много, больных много, кто предложит более трешовую, более нерводергательную историю, тот и победил. На что реагирует публика? На смерть, на боль, на ужас, на несправедливость, на какие-то эмоции. Тут важно сказать, что я четко отделяю родителей больного ребенка от сборщиков. Сборы в соцсетях – это коллективные процессы, ведением группы, скажем, «ВКонтакте» занимается не сама мама больного ребенка, ей не до этого, у нее ребенок находится рядом с ней в больнице, она его утешает, успокаивает, находится рядом с ним. Группы ведут волонтеры, кто-то делает это по велению души и сердца, кто-то делает это за процент – интересы у этих групп совершенно разные.

В прошлом году я писала о фонде, который был ликвидирован по решению суда за непредоставление отчетов по сборам. Фонд был основан человеком, имевшим судимость за мошенничество и за разбой. Первое, что сделал этот человек после того, как его фонд ликвидировали, – зарегистрировал фонд с таким же названием, но уже в Москве. То есть человеку, судимому по  статье 159 «Мошенничество», невозможно запретить регистрацию собственного благотворительного фонда, ему невозможно запретить сбор денег в соцсети и даже написать, что он мошенник, невозможно, так как это будет клеветой.

И если мы говорим про сборы в социальных сетях, то обычный человек, жертвователь, в первую очередь должен выполнить ту работу, которую выполняют эксперты фонда: проверить медицинские документы ребенка и понять, что в них написано.

Сбор на улице – сто процентов мошенничество

Светлана Машистова:

Сбор на улице – это стопроцентная мафия нищих. Все, кто собирает наличные деньги в ТЦ, электричках, на улицах, – это обманщики. Еще есть отдельная категория людей, которые просят на улице, – это якобы представители благотворительных фондов, они тоже обманщики. Эти фонды действуют так: находят маму больного ребенка и говорят ей: «Дорогая Маша, мы тебе будем давать 10 тысяч в месяц, а ты с нами подпиши договор».

«Маша», которая замучена жизнью, тем, что у нее ребенок с ДЦП, еще семеро по лавкам, муж пьет, – соглашается. И затем фонд абсолютно легально, заключив договор с администрацией торгового центра, собирает условные 100 тысяч, из них 10 кидает маме, остальные забирает себе. Это абсолютно законная схема и остановить это невозможно.

Единственное, что могу добавить: в метро и электричках Санкт-Петербурга нельзя собирать деньги ни под каким видом, вот тут их можно хватать, тащить в опорный пункт полиции, вызывать охрану, – потому что ни РЖД, ни метрополитен не дают разрешение на проведение таких вот благотворительных акций, никому, никогда и ни под каким видом.

Почему все хотят лечиться за границей

Светлана Машистова:

Есть устойчивый миф, что за границей абсолютно всё лечат лучше. До некоторой степени это правда, к тому же в Европе или в Израиле зачастую лучше сервис. Ведь что больной видит в первую очередь? Смысла врачебных манипуляций он не понимает, что здесь, что там, но там к нему более по-человечески относятся, там с него могут сдувать пылинки, если это дорогая клиника, – и это принимается за лучшее качество медицины. Есть и корыстная точка зрения, когда больного отправляют за рубеж именно потому, что это красивее выглядит с точки зрения пиара. Возникает ощущение, что в далекой стране может найтись волшебник, который совершит чудо. «Болезнь неизлечима у нас, но зато излечима в экспериментальной клинике в Швейцарии, Южной Корее или Бразилии» – в такое поверить проще. Тем более что это не проверишь, поскольку уровень владения иностранными языками в России довольно низкий, и даже выяснить, реально ли существует та клиника, на которую собирают средства, мало кто способен среди широкой публики.

На самом деле в России умеют лечить многие виды онкологических заболеваний совершенно не хуже, чем на Западе, но диагностика российская в этой сфере довольно сильно хромает. Эта проблема, с которой все фонды сталкивались неоднократно: когда человек попадает в больницу, пусть даже на достаточно ранней стадии заболевания, его довольно долго лечат не от того. Также есть проблема в том, что в России медицина очень неоднородно развита по стране. Если человек вовремя не спохватился и не рванул лечиться в федеральный центр, то в регионах его шансы получить качественную медицинскую помощь не высоки. Из-за этих проблем люди и хотят скорее уехать, скорее начать лечиться там, где им предоставляется более ответственное отношение к больным.

Кроме того, есть такая проблема как медицинские посредники, которые сидят в социальных сетях, отслеживая, кто, где заболел, приходят к нему в комментарии или в личные сообщения и пишут: «Слушайте, у меня тетя лечилась в больнице в Израиле. Вылечилась в момент, волшебный препарат, чудесный доктор, почти бесплатно». Убеждают человека туда обратиться, а сами получают процент от тех денег, которые он заплатит в больницу. Зачастую счета, которые предоставляют эти люди, – это счета не из больницы, а именно из посреднической конторы предоставления медицинских услуг. Поскольку речь идет либо про тяжелобольных людей, либо про родителей тяжелобольных детей, – это люди, которые не всегда способны адекватно оценивать действительность, они находятся в тяжелом стрессе, им страшно, и они готовы поверить тому, кто больше пообещает. Это совершенно нормальный факт человеческой психологии, который тоже надо учитывать.

Как обманывают фонды

Владимир Берхин:

Фонды тоже могут обманывать, но это случается реже, чем в сфере частных сборов на личные карты, потому что это сложнее. Просто завести карту, написать слезливый пост в соцсетях и попросить денег, – для этого вообще ничего уметь и знать не надо. Для того чтобы создать фонд, нужно хотя бы его зарегистрировать. Это стоит денег, требует какой-то минимальной организованности. И это первый фильтр, который отсеивает хотя бы самых ленивых и немотивированных «сборщиков». К тому же фонды худо-бедно, но проверяет государство, и уже когда-то открытый фонд волей-неволей приходится содержать, потому что если ты не будешь его содержать, тебя рано или поздно штрафанут.

Пожертвования в фонд бывают двух типов: целевые – в назначении платежа которых написано, что они предназначены для конкретной помощи, и нецелевые. По уже упомянутому закону о благотворительности фонд имеет право 20% от нецелевых пожертвований использовать на свои административно-хозяйственные нужды. Я, правда, не встречал ни одного случая, чтобы фонд наказали за нарушение этого правила, но считается приличным его соблюдать, хотя это правило достаточно просто обойти. Например, кроме административно-хозяйственных бывают еще программные расходы, то есть расходы на благотворительные программы фонда. Соответственно, любого человека, работающего в фонде, можно оформить не как административно-хозяйственный персонал, а как сотрудника какой-то новой программы. И поскольку эти программы никак не регламентированы, фонду ничто не мешает внедрить столько программ, сколько ему захочется, и любого сотрудника назначить руководителем какой угодно программы. Это очень простой способ любую зарплату вписать в 80%, а не в 20% нецелевых соборов. При этом жертвователя совсем не обязательно с этой программой знакомить. Есть один успешный фонд, его название я не буду называть, у них каждый подопечный обозначен как отдельная программа, вот только содержания этой программы на сайте нет. Написано, к примеру, «программа номер 471», а в чем заключается программа 471, на которую человек жертвует, абсолютно непонятно.

На сайте любого фонда должна быть оферта, то есть документ, который подписывается не подписью, а действием, и когда вы совершаете какое-либо действие, значит, вы согласились на этот договор. В этих офертах пишут всё что угодно, и эта оферта – единственный документ, который хоть как-то определяет природу денег, приходящих на счет фонда через Интернет. Есть еще и другой пример фонда, у которого все пожертвования в оферте записаны как пожертвования на одну-единственную программу, сформулированную крайне абстрактно. И таким образом этот фонд до 50% полученных средств тратит на себя самого.

Как эта схема работает? Она работает на эмоциональном манипулировании жертвователем. Ему говорят: «Пожертвуй сто рублей, они спасут много нуждающихся. Пожалуйста, подпишись на регулярные пожертвования, тогда мы сможем планировать свои расходы. Вот смотри, какому большому количеству нуждающихся мы помогаем». И все дальнейшие шаги фонда уже остаются на совести его руководства.

Честные фонды бывают

Владимир Берхин:

Как ни странно, честные фонды на свете бывают. В этом отношении у меня репутация почти фанатика, это получилось скорее случайно. Просто мы, когда начинали фонд «Предание», по неофитскому задору решили, что будем полностью прозрачными. Мы не думали, что это будет так сложно, что это так затянется, что фонд так вырастет. Мы решили, что будем публиковать абсолютно все входящие и исходящие платежи, не будем ничего обобщать, не будем ни о чем умалчивать, с этих установок мы и начали работать. И с тех пор мы про массовые пожертвования публикуем на сайте абсолютно всё, все входящие и исходящие движения денег у нас на сайте автоматически отображаются. И даже все свои зарплаты мы, как дураки, публикуем на сайте.

Итак, если вы собрались пожертвовать в какой-либо фонд, что может служить гарантией его честности?

1. Фонд не должен собирать на личные карты. Если какой-либо сотрудник фонда официально уполномочен собирать на личные карты, если фонд собирает на личные карты на сайте или в соцсетях, с этими людьми лучше дела не иметь.
2. У фонда должна быть более или менее внятная отчетность. Отчетность – это не отчеты в Минюст и не аудиторские заключения. Отчеты в Минюст не говорят ни о чем, кроме масштабов деятельности, из них ничего понять нельзя. И аудиторские заключения также не говорят ни о чем, кроме того, что фонд не нарушает правил бухгалтерского учета. Но для того чтобы воровать деньги, не обязательно нарушать правила бухгалтерского учета. Заплатить хорошему бухгалтеру намного проще, чем попасть за решетку из-за претензий налоговой инспекции. Так вот, я говорю об отчетности, которая должна содержать информацию о том, сколько денег пришло и куда они ушли, когда и сколько. И эти цифры должны быть между собой хоть как-то связаны. Эта отчетность должна быть прозрачна, организованна и понятна.

И если фонд на вопросы про отчетность вместо цифр и документов отвечает рассказами о том, как много они сделали, какая у них сложная жизнь и тяжелая работа, это не очень хороший признак. Это обычный способ поведения сетевого мошенника в благотворительности. Они все стремятся от вопросов о цифрах и документах уходить в слезливые истории о том, как всё плохо и тяжело, и о том, какие важные проблемы они решают.

• Есть еще один признак – сейчас это не столь явно, но лет пять назад это был стопроцентный признак мошеннического фонда. Если люди держатся с большим государственническим пафосом, если у них повсюду двуглавые орлы и намеки на связи в спецслужбах, вот тут точно нечисто.

Если вам говорят, что документы мы покажем, только если вы придете к нам в офис, это тоже не очень хороший признак. Фонд, заинтересованный в честности, заинтересованный в своей репутации, будет бесконечно разъяснять и бесконечно показывать документы.