Подпишитесь
на наш Телеграм

 

   ×

Опять надо было зачем-то говорить глупости и выставлять себя карикатурными «попами», когда, казалось бы, так легко не делать этого.

Страшный Хеллоуин

«Фигура «Джокера» символизирует личный протест, восстание против реалий буржуазного общества», — считает миссионерский отдел Челябинской епархии, опубликовавший обращение на сайте митрополии. Как не обрадоваться такому здравому марксистскому толкованию современного фильма от Церкви? Но радоваться мы поспешили, читаем далее: «На наших глазах происходит синтез деструктивного религиозного действа с протестным движением, формально направленным на устранение существующей социальной несправедливости, на деле же стремящимся дестабилизировать, разрушить российскую государственность, деструктивно воздействовать на нашу духовную идентичность».

Итак, опять представители Церкви захотели отождествиться с атеистической карикатурой на Церковь, то есть выступить в роли «попов» против «революции», за «государство» и «буржуазию». На деле все еще хуже: миссионерский отдел на самом деле имеет главной целью предостеречь против такой страшной опасности, как… Хеллоуин! И призывает отреагировать «правоохранительные органы». Опять надо было зачем-то говорить глупости и выставлять себя карикатурными «попами», когда, казалось бы, так легко не делать этого.

Действительно, зачем говорит о таких мелочах, как неравенство, пенсионная реформа, обнищание, слом здравоохранения и образования и пр., и пр., когда нам грозит Хеллоуин.

Однако «синтез религии и устранения социальной несправедливости» — какая прекрасная формула, и не ее ли ищет современность? Но суть здесь в том, что какой-то «синтез» религии и политики всегда уже есть; в данном случае — синтез религии и «стабильности» (то есть «социальной несправедливости» — ведь бороться с ней по логике миссионерского отдела означает подрывать «стабильность»). И его вот, оказывается, надо защищать против угрозы в страшном обличии Хеллоуина.

Так или иначе Челябинская епархия открыла возможность православно-марксистского толкования «Джокера», и на том спасибо: не знаю, как других, но меня они «отмиссионерили». Вслед миссионерскому отделу займемся разбором «Джокера» и заодно нового романа Мишеля Уэльбека «Серотонин», чей русский перевод вышел только что и который, как мы покажем, несет те же смыслы, что и «Джокер».

«Джокер» Филлипса и «Шинель» Гоголя

Всячески сохраняя нашу «духовную идентичность», сравним «Джокера» с «Шинелью» Гоголя (тем паче, что главный герой «Серотонина» читает Гоголя): маленький человек через избыток унижения становится духом мщения — такова формула и «Шинели», и «Джокера».

Сравнение с «Шинелью» неслучайно, ибо на меня «Джокер» произвел впечатление именно классического произведения: жизнь героя, чье социальное и психологическое развитие нам представили вполне реалистично, с эмпатией, с нравственным сочувствием. Когда в искусство приходят живые социальные проблемы — оно становится вновь «классическим», постмодерн уходит.

Главный герой обременен психическим расстройством (вспомним, что мы живем в эпоху эпидемии психических расстройств), общество на него плюет (вспомним, что мы живем в эпоху победившего неолиберализма), у него проблемы с противоположным полом (вспомним, что мы живем в эпоху всяческой проблематизации сексуальности), он одинок (вспомним, что мы живем в эпоху атомизации). Еще герой — бедный, на плохо оплачиваемой работе, потом и вовсе безработный. Как в фокусе, образ Джокера улавливает в себе характерные черты современного «маленького человека»; и улавливает множеством удачнейших, правдивых деталей; психологической правдой; истинным художественным состраданием; оправданным обобщением и гиперболизацией. Короче, можно перечитать литературную критику Белинского, Добролюбова, Ленина (в целях сохранения «духовной идентичности»), да к «Джокеру» отнести.

Герой — именно «маленький человек», не революционер. Мы уже несколько десятилетий живем в эпоху поражения левого, рабочего, революционного движения, эпоху гегемонии неолиберализма. В такую эпоху герой-революционер был бы художественной ложью. Нет, мы снова живем во время «маленького человека».

Маленький человек, псих-инцел, неудачник, лох. В глазах успешной буржуазии мы все — неудачники, лохи, клоуны, как прямо проговаривает капиталист в фильме. Движения у лоха смешные, угловатые, ломающиеся. Зато какими красивыми, изящными они станут, когда «лох» воспрянет. Когда он больше, не веря басням капиталистов, перестанет пытаться не быть клоуном, а сознательно воспримет свою клоунаду. Из болезненной неловкости неудачника — к странной красоте бунтаря.

Клоунада — отдельная тема. Мы живем в эпоху иронии, постиронии, стендапа. Ирония — это отношение не всерьез. При неолиберализме никто ни во что верит, не верят и что Систему можно сломать; остается воображаемая свобода; а ирония — это и есть воображаемая свобода. Джокер — шутник, который в эпоху тотальной постиронии шутит в самой жизни самой жизнью; иронизирует, так сказать, объективно. Это фильм — про материализацию иронии, тоже очень удачная черта. «Раз вы все такие смешливые, ну давайте пошутим».

Или, по-другому: «ну, это мы сейчас пролетарии, неудачники, но неолибералы говорят, что мы можем добиться успеха». Джокер понимает, что это ложь; его маска — не маска на самом деле, а выявление подлинной классовой сущности. Он клоун в глазах капиталистов, и так будет до тех пор, пока пролетарии не осознают себя пролетариями и не сломают Систему.

Финал фильма — это не революция конечно, максимум ее намек. Возможна правая интерпретация: да, конечно, при капитализме полно проблем, полно несправедливости, полно трагедий, но посмотрите, ведь все эти революционеры — кровавые психопаты, пожалуй, при капитализме лучше, чем при революции. Такое толкование возможно, но принципиальней — удачность образа: скажем, если очередной реальный псих в следующий раз начнет расстреливать людей в маске Джокера — это не потому что «Джокер» его на это толкнул, а потому что «Джокер» удачно словил общественные настроения, удачно создал образ современного субъекта.

Выхода мы не видим. Субъективное насилие террориста есть следствие объективного насилия Системы; оно деструктивно, на данный момент стихийные протесты не могут сформировать революцию (конструктивный синтез нового порядка), а следовательно выливаются в деструктивное насилие (теракты, самоубийства, наркомания и пр.). Интересно, что герой слетает с катушек, когда государство лишает его лекарств от психического расстройства, — то есть лишает наркотиков. В США тем временем — опиоидная эпидемия; что будет, если американцев лишить опиоидов? (Наркотики тоже — деструктивный протест, то есть протест, не нашедший себе конструктивного выхода.) Джокер — это образ всех тех, кто хочет снести Систему, но не может (тут он уже не только «маленький», но и «лишний» человек).

«Джокер» — это фильм про психически больного «маленького человека» или про восстание? Обе перспективы есть. Надо, как русские критики, видеть, что одна поддерживает другую. «Шинель» — сострадательный рассказ про неудачника, в силу этого «Шинель» — рассказ про зреющую революцию. Так и «Джокер».

Разумеется, «Джокер» — продукт буржуазной культуры. И что? Бэтмен — капиталист-супергерой, Джокер — злодей, но по мере эволюции всей этой супергеройской мифологии Бэтмен становится все более неоднозначной фигурой, а Джокер — все более привлекательной. Означает ли это, что рынок делает из революционности товар? Да, конечно, но раз он так делает, то чувствует спрос, он отвечает на какое-то изменение в социуме. Тупая мифология капиталиста-супергероя уже не проходит, нужно посложнее.

Любое толкование перфомативно. Миссионерский отдел, толкуя так, как толкует, отбирает у христиан популярный фильм. А раз фильм популярен, значит, в той или иной степени что-то он выражает, в той или иной степени как-то да влияет.

Наша (православная) критика могла бы использовать фильм в своих целях: какие «духовные» вопросы поднимает этот фильм? — какие-то важные, раз популярен.

Возвращаясь к клоунаде, надо понять, что мы все клоуны. В мире, где любое высказывание — товар, все говорящие — клоуны. Отсюда и всеобщий тон иронии, а особо ироничны те, кто говорят «на серьезных щщах». Единственный тут выход — шутить уже в самой реальности, как Джокер, но для этого надо быть психом, ибо только психи могут уверовать, что Систему можно сломать.

Герой «Серотонина»: еда, депрессия, телевизор… христианство?

А что «Серотонин» Уэльбека — может быть, лучшего современного писателя и безусловно лучшего летописца позднего капитализма? Удивительным образом — то же самое (при том, что «Серотонин» кажется мне слабейшим произведением Уэльбека).

Кромешное экзистенциальное («духовное») опустошение, полная атомизация, одиночество, бессмыслица — таков Уэльбеков диагноз современности. Такой же, как у «Джокера».

Психическое заболевание? Главный герой «Серотонина» в депрессии, пьет таблетки для поддержания серотонина.

Джокер, прежде чем стать Джокером, весьма любил смотреть телевизор — этот наркотик для широких масс, этот главный поставщик идеологии. Характерно, что именно популярного телеведущего убивает Джокер, что провоцирует восстание. Герой «Серотонина» в депрессии, в общем, ничем не занимается кроме еды и телевизора.

Тема шутки в «Серотонине» отсутствует (кроме небольшого фрагмента, чье значение я не буду преувеличивать), но зато у Уэльбека есть целый роман про комика — «Возможность острова».

Любовь? Ее катастрофа — главная тема всего творчества Уэльбека. «Серотонин» — это собственно воспоминания героя о его любовях, которые кончились фиаско; воспоминания героя, который до сих пор любит, но не может вернуть возлюбленную (ко всему прочему его либидо убито таблетками).

Социальный провал? Герой Уэльбека не неудачник, не нищий, не безработный. Но всю жизнь трудясь экспертом в области сельского хозяйства, понимая всю гибельность неолиберальной политики, он ничего не смог с ней поделать. К слову, Уэльбек всегда описывал в самых черных тонах современный капитализм, но в «Серотонине» он впервые прямо называет без всяких затей источник зла — свободный рынок, неолиберализм. И в «Джокере», и в «Серотонине» описывается и прямо назван враг — капитализм (давно такого в искусстве не было).

Восстание? «Серотонин» изображает восстание фермеров, доведенных до отчаяния неолиберальной политикой. Восстает, правда, не герой, а его друг: но и этот друг тоже потерпел фиаско в браке, в работе, в жизни, «в смысле жизни», не псих, но алкоголик и т. д. Он, как и Джокер, в полном отчаянии, и только в отчаянном восстании возвращает себе — на мгновение, но возвращает — радость, смысл, достоинство, красоту.

Конец постмодерна? Уэльбек никогда не был постмодернистом, его творчество — живое, ибо всегда работало с социальными и экзистенциальными проблемами.

Интересно, что Джокер сначала хочет убить себя, и только потом решает убивать других. В «Серотонине» сначала — вооруженное восстание, а потом — самоубийство. Подобная же зеркальная противоположность: Джокер убивает мать, герой «Серотонина» хочет убить сына своей возлюбленной, но не убивает. В общем, насилие — против себя или против других — это деструктивный выход протеста, не находящий конструктивного решения; плод отчаяния. Фильм и роман по-разному работают с одними и теми же горькими реалиями. Наркотик — «мягкое насилие» по отношению к себе: у Джокера все начинается с того, что государство больше ему лекарств не дает. Герой Уэльбека стартует с того, что начинает их принимать.

И «Джокер», и «Серотонин» описывают нового — не скажу революционного, но — протестующего субъекта, неудачника в социальном, сексуальном, психическом, экзистенциальном смыслах, в отчаянии бросающего вызов Системе.

Мы, однако, обещали «православно-марксистский», а не просто марксистский анализ. Главное уже сказано: экзистенциальное опустошение, кромешная бессмыслица, моральное разложение, разрыв человеческих связей — что в «Джокере», что в «Серотонине». Казалось бы, именно в эту тьму христианство должно принести своей свет, но пока Челябинская епархия борется с Хеллоуином, никто иной, как сам Уэльбек проложил путь к этому решению.

В «Серотонине», как и в других романах Уэльбека, полно упоминаний Господа, христианства, Церкви, монастырей, священников и пр. Казалось бы, никакого смысла они не несут, как правило, это или ироничные упоминания, упоминания «всуе», случайные. Но сам их массив наводит на мысль: зачем автор в своих текстах так часто расставляет христианские метки, никуда не ведущие? Какие-то навязчивые повторения. Думаю, если внимательно прочитать весь корпус текстов Уэльбека на предмет христианских отсылок, можно будет увидеть некую логику этих упоминаний (скажем, в главном уэльбековом романе «Элементарные частицы» — если я ничего не путаю — эти метки присутствуют в переломные моменты, указывая как бы альтернативные пути выхода, которыми герои не воспользуются). В романе Мишеля Уэльбека «Карта и территория» есть герой по имени Мишель Уэльбек: незадолго до своей смерти этот герой принимает христианство. Тоже много, казалось бы, ненужных христианских отсылок, скажем, рассуждения о бедственном положении современных священников или теологические рецензии на творчество главного героя. Можно было бы заняться структуралистской забавой и создать нечто вроде сюжетных графиков романов Уэльбека, а потом наложить на них христианские упоминания и посмотреть, какие структуры получатся. Пока такой исследователь не нашелся, мы скажем просто: Уэльбек частыми и, по видимости, бессмысленными упоминаниями христианства как бы говорит: смотрите, в этом обессмысленном, обезбоженном, обесчеловеченном мире когда-то была такая штука, как христианство; и вот его больше нет, и мы в бессмыслице и страдании.