на наш Телеграм
Однажды утром я проснулся, а вокруг одни психологи. Очень многие мои друзья и знакомые, кажется, что большинство, стали психологами. Те, кто не стал психологами, стали коучами. Самые дальновидные стали теми, кто учит психологов и коучей и выдает им все необходимые международные сертификаты.
Я проснулся и очутился среди арт-терапевтов и экзистенциальных коучей, нарративных практиков и семейных консультантов, гештальт-терапевтов и тренеров осознанности. Даже те, кто не может стать терапевтом из-за объективных сдерживающих обстоятельств, тоже читают Гиппенрейтер, осознают неосознанные чувства и волнуются по поводу экологичности своих отношений. В этой заметке я хотел бы поделиться своими догадками о том, что же все-таки произошло, пока я спал.
Все вышеперечисленные направления консультирования обозначаются термином «гуманистическая психология». Любопытно, что заинтересовала наших современников не какая-нибудь глубинная психология Фрейда или Юнга и не серьезные научные парадигмы пятифакторной модели личности, используемые в научно-ориентированной психологии, а именно то, что называется «гуманистическим» направлением. Почему именно это направление так ушло в народ и так быстро захватило умы людей? Люди читают и, с трудом отрываясь от книжки Маслоу, Роджерса, Франкла, Мэя, Бьюдженталя, Перлза, Ялома, Василюка или Лэнгле, говорят: «Вот оно! Все правда, это все так, и это все обо мне».
Что убедило этих людей?
Первая моя мысль была, что их убедили научные исследования современной психологии. Но нет, я не угадал.
Ни одна дисциплина гуманистической психологии не имеет какой-либо доказательной базы за своими основными утверждениями. Как и в любой области гуманитарных знаний, мы можем иметь здесь исследование, но оно не будет что-то доказывать, а будет выявлять внутренние противоречия в рамках уже принятой установки. Гуманистическое направление — это публицистика, как бы обидно это ни прозвучало для кого-то. Просто потому, что непонятно, как измерять чувства и ценности в условиях научного эксперимента и отсутствия единой теории эмоций и личности как таковой.
Однако для очень многих людей, интересующихся гуманистическим многообразием психологии, почему-то представляется практически фактом, что подавление чувств очень вредно, или что «эмоциональный интеллект» существует, и его можно развить, а работать лучше всего в состоянии «потока». Почему люди во все это поверили? И почему сила этой веры так велика?
В реальности, конечно же, ничего из вышеперечисленного не имеет научного обоснования. Нет ни одного строго научного подтверждения влияния сдерживания чувства гнева на вероятность возникновения болезней. Есть вполне научный термин «интеллект», и его можно измерить в условиях очень строгого эксперимента, но нельзя измерить «социальный интеллект». Нет такого состояния «потока», на которое вы могли бы сослаться в научной работе. Нет «стадий горя», которые переживают люди, испытывающие горе. Все эти и подобные вещи принимаются на веру не из-за того, что они как-то подтверждены непреложными научными аргументами. В чем тогда их доказательная сила? Не в научной обоснованности, и поэтому нужно разбираться дальше.
Сразу стоит сказать, что то, что не имеет научного подтверждения или доказательства, не является ложным или ошибочным по умолчанию. Строгая вненаучность и слабая доказательная база гуманистической психологии интересует нас не ввиду удобной возможности критики принципов этой психологии, а лишь постольку, поскольку мы должны убедиться, что не само по себе научное мировоззрение захватило сознание новых психологов, а что-то другое. Что же тогда привлекает в этом направлении, если не доказанная истина ее утверждений?
Я бы сформулировал причину этой привлекательности следующим образом:
Основные тезисы, постулируемые психологами гуманистического направления, помогают людям сохранить ощущение уникальности и значимости собственной личности в условиях мира, в котором значимость личности больше не может основываться на знании, мастерстве или силе, а наибольшую значимость де-факто общество приписывает не личности, а групповым формам идентичности.
Здесь все нуждается в пояснении, особенно то, почему я решил, что в нашем сверхиндивидуалистическом обществе наибольшей значимостью обладает группа, а не личность. С этого и начнем.
Как личность вы теперь бесполезны
Главное утверждение нашего общества в целом и психологов гуманистического направления в частности: личность — это самое ценное, что есть в нашем бытии. Это артикулируется прямо. Но вдумайтесь: наверняка вы встречали такую фразу в околонаучных изданиях: «время ученых одиночек прошло, теперь все реальные разработки можно сделать только тогда, если есть коллектив ученых». Помните, как вам стало немного грустно после того, как вы прочли это и поняли, что это похоже на реальность? Какая-то тоска есть в этой фразе, и в нее не хочется верить до конца. Это из-за того, что вам только что сказали правду — как личность вы теперь бесполезны.
Не ввиду каких-то ваших особенностей, совсем нет, а просто потому, что обществу теперь недостаточна любая личность как таковая. Вы даже не можете ничего исправить в себе, чтобы этого избежать, вы будете недостаточны даже в лучшей версии себя, и так теперь будет всегда, и у ваших детей, и у детей ваших детей.
Одна особенность вас как человека, пожалуй, остается важной — умение встроиться в групповую деятельность, а если у вас не получается, то у нас есть еще 40 кандидатов на вашу должность. Только как элемент группы вы сможете принести реальную пользу в разрешении нынешних проблем, стоящих перед обществом (изобрести вакцину, построить электромобиль, выстроить общественные институты и много чего еще).
Создается впечатление, что демонстративный индивидуализм нынешних веков — это судорожная попытка срочно загипнотизировать самих себя и убедить в том, что личность важна, как и раньше, в то время как на каком-то очень глубоком, слабо осознаваемом уровне нам уже математически доказали, что это преувеличение. И что для реального движения вперед важны группы, методы, институты и коллективный, а не ваш такой индивидуальный, иммунитет.
Но это все полбеды. Мы начинаем терять ощущение самих себя, когда понимаем, что обществу мы нужны только в рамках элементов целого. Люди социальны, и, чтобы ощутить собственную личность как целостную сущность, нам нужен фон в виде общества, возможность выделиться из этого фона и чувствовать себя ведущим по отношению к обществу, а не ведомым. Причем мы должны не просто выделяться на фоне социума своей глупой прической, нам необходимо чувствовать себя в чем-то лучше (в очень широком смысле) групп, в которых мы находимся. Из этого складывается ощущение ценности собственного «я» для окружающего социального мира.
Нас много
Древние греки это очень хорошо понимали и ценили так называемый агональный дух, дух здорового соперничества, который двигает группу вперед. В современном мире никакой агональный дух не имеет смысла.
Каждый Ахиллес в Древней Греции теоретически понимал, что, если он постарается, то сможет стать самым быстроногим в Элладе. Просто общины были не такими большими. Не так уж невыполнимо стать самым-самым быстроногим в полисе на 4000 человек гражданского населения всех возрастов. Но попробуйте стать кем-то по-настоящему ценным в общине на 8 миллиардов человек! А именно в такой общине мы живем, по крайней мере информационно. Всегда найдется более быстроногий, чем вы, и, как следствие, вы никогда больше не сможете испытать свою незаменимость.
Церковь и Божественный образ в человеке
Раньше, пока общество не так сильно отвергало личностную ценность, Церковь прекрасно транслировала идею Божьего достоинства, и человеческое самоощущение «я» не страдало так сильно. Теперь церковный человек рискует навсегда застрять в потребительстве. Там, где Священное Писание давно написано, Святые Отцы уже все сказали, литургии сочинены, все ереси выдуманы, а если вы и решитесь на какое-то творчество, то, пожалуйста, занимайтесь чем-нибудь второстепенным. Основное-то уже устаканилось, и менять мы его не собираемся — в таких рамках вы как личность, со свойственной вам творческой жилкой, не нужны.
Вы можете остаться только потребителем готового контента, написанного евангелистами, Святыми Отцами или традицией. Объем контента гигантский, качество неплохое.
Можно интеллигентно потреблять его долго и с умом, но, так или иначе, человек не может обмануть самого себя. Он рано или поздно поймет, может быть, даже не вполне отчетливо формулируя это, что остается потребителем со всеми прелестями жизни потребителя и навсегда потеряет себя как образ Божий.
Никак нельзя осознать в себе хоть какое-то божественное призвание, оставаясь и осознавая себя этим потребителем. От этого, на мой взгляд, гуманистическая психология особенно гладко ложится в сознание людям осознанно и давно церковным. Эти люди слишком пресыщаются потребительской, пассивной жизненной позицией в своих внутренних убеждениях и гаснут в ней.
Община восьми миллиардов душ
Теперь мы социализируемся в группе из 8 миллиардов человек, а не сотни-другой. Как можно выделить и утвердить себя, свою божественную искру, свое «я» из фона такой группы и придать ему ценности? Конечно же, укутавшись в уютную феноменологическую редукцию, предлагаемую гуманистической психологией. А именно — погрузиться в непосредственное переживание аффектов собственного «я», проживая чувства и эмоции, возникающие в этом «я», и, упаси Боже, не принимая никакую общественную оценочность.
Скорее всего, никакой объективной пользы это переживание себя не принесет (хотя может помочь в некоторых очень запущенных случаях), но даст хотя бы ощущение собственной личности как чего-то живого и, возможно, даже ценного. По крайней мере, существующего. А это уже стоит многого в таких условиях, как наши.
Мы хотим знать свою ценность
Все базисы гуманистической психологии, такие как эмпатия по отношению к другим и самим себе или феноменологическое (безоценочное) восприятие, так невероятно хорошо «заходят» потому, что мы ощущаем это способом как-то собрать собственную личность в кучку. Проявиться из фона, ощутить собственную индивидуальность и необходимость показать, что «я» еще есть, и оно воспринимаемо. В условиях, когда социум вдруг перестал давать понимание, как можно все это утвердить в его рамках, а говорит только, что по сути личность ему бесполезна, люди будут терять себя. Именно поэтому происходит такое яркое узнавание «гуманистического направления», выражающегося в «да, так и есть!». Это внезапная встреча самих себя, когда уже не очень-то и ждали.
Растворяющееся, ненужное «я» замечает в гуманистической психологии то, что еще может поддержать его на плаву в этом мире, поддержать Божественную природу нашего «Я» в актуальном звучании. Хотя и ценой некоторого отгораживания от социума в целом и его реальных задач в частности. Именно поэтому для многих (не скажу, что всех) адептов гуманистической психологии важна проповедь самой гуманистической психологии, ее идей и базовых тезисов, а не терапия тет-а-тет где-нибудь в частном секторе с использованием разработанных методик.
Многих зовет миссия, а не терапия: «смотри, ты еще можешь спасти чужие души от смерти и растворения в безразличном обществе, ты можешь оживить других, как бываешь жив сам».
Именно поэтому так часто можно услышать эту или похожие фразы от начинающих практиков гуманистического направления: «Люди! Почему нам этого не рассказывали? Эмпатию и умение выстраивать границы нужно преподавать в школах!». Это все тяга к миссионерству и спасению душ, это хороший признак человека, чувствующего себя живым. От «я никому ничего не навязываю» слишком уж веет замогильной скукой и банальными истинами. Миссионер гораздо приятнее, опаснее, а, следовательно, интереснее как собеседник. А сам миссионер ощущает себя живой личностью, человеком, дающим жизнь другим, а не призраком, скитающимся в безразличном мире изолированных мнений.
Отчасти все закрутилось именно поэтому. Люди хотят стать миссионерами и спасать души, возрождая их. Это очень естественно и нормально. А в век, когда все географические открытия давно совершены, лучше всего для миссионерства им может подойти именно гуманистическая весть.
Краткий и суховатый итог
- Мы оказались в условиях, когда общество больше не может предметно сообщить личности о ее ценности, необходимости и уникальности. Трагедия в том, что это абсолютно не очевидно с первого взгляда из-за того, что на уровне заявлений или дискурса мы будем слышать прямо противоположное и ощущать свое общество как индивидуалистическое.
- В сложившейся ситуации личность будет искать альтернативные способы актуализировать себя. Способы этой актуализации будут связаны с развитием умений жить в рамках собственных переживаний, гиперрефлексии.
- Гиперрефлексия, так легко обнаруживаемая в гуманистических направлениях психологии, является способом «уловить» самих себя в условиях неявно, но активно навязываемой групповой идентичности. Гиперрефлексия будет выходить на первый план, но не как средство для решения реальных эмоциональных и межличностных проблем, а как самостоятельная цель, позволяющая актуализировать переживание собственного «я».
