на наш Телеграм
Осенью прошлого года всех взбудоражила своей левизной энциклика «Fratelli tutti (Все — братья). О братстве и социальной дружбе» Папы Римского Франциска (октябрь 2020 г.). Из новостных заголовков: «Свобода, равенство, папство», «Папа Римский заявил о провале рыночного капитализма», «Заявление Папы Римского о провале капитализма». На самом деле социальная доктрина Римской Церкви вот уже век более или менее социал-демократична, но мы не об этом.
Мало кто знает (к сожалению), что Константинопольский Патриархат (первенствующий «по чести» в мировом православии) в марте 2020 года выпустил свой документ о христианском отношении к социальным проблемами (и он, пожалуй что, левей католической социальной доктрины) — «За жизнь мира. На пути к социальному этосу Православной Церкви».
Поэтому сначала расскажем о «За жизнь мира», а потом уже о «Все — братья». Неслучайным кажется совпадение: Восточная и Западная Церкви в один и тот же год (и какой год!) решили поделиться с миром своими социальными доктринами. И доктрины-то эти обе левые.
Авторы «За жизнь мира» — лучшие американские православные богословы, в частности, гениальный философ Дэвид Харт (в русском переводе есть его «Бог» — памфлет против «нового атеизма», и блистательная «Красота Бесконечного» — сумма православного богословия в постмодернистскую эпоху). Харт — христианский социалист, участник движения «Демократические социалисты Америки» (там, например, состоит выдающийся философ и лингвист Ноам Хомский, популярнейший политик Александрия Окасио-Кортес и многие другие важные для США люди).
«За жизнь мира»
Итак, чему же учит «За жизнь мира»? Вот чему:
«Бескомпромиссному и недвусмысленному осуждению роскоши богатых, безразличия к положению угнетенных и эксплуатации обездоленных; абсолютной заботе и состраданию к бедным и бесправным, оскорбленным и забытым, заключенным, голодным, утомленным и обремененным, отчаявшимся». [Здесь и далее — цитаты и пересказ «За жизнь мира».]
Документ напоминает, что истинная Церковь, как она описана в Новом Завете, всегда остающаяся образцом для христиан, есть «новый тип политического устройства, отделенный от иерархий человеческого правления». Поэтому и была она «сообществом, которое всем владело сообща».
Известные слова ап. Павла о власти есть «конкретный совет, который явно не представляет собой некую абсолютную норму христианского поведения во всех мыслимых обстоятельствах». «Расторжение давнего договора между государством и Церковью — или троном и престолом — для христианской культуры стало великим благословением». «Церковь всегда должна быть, прежде всего, голосом, поднятым в защиту бедных и возвышающимся, когда это необходимо, против богатых и сильных, а также против правительств, которые пренебрегают слабыми или злоупотребляют ими на службе интересам сильных».
Христиане должны в политической жизни руководствоваться «общим благом», что является сутью демократии и ее спасением от «вырождения в чистый индивидуализм, абсолютизм свободного рынка и духовно разлагающее потребительство».
Бог во Христе «отождествил Себя с самыми маргинальными, политически бесправными и социально незащищенными людьми» и был «осужден чужой оккупационной властью, перед судом которой у Него не было никаких законных прав, и умер смертью ничтожного преступника». «Особая преданность Христа обездоленным и отчаявшимся» — не случайность, а суть Его служения. «Для тех, кто наживался на эксплуатации слабых, Его осуждение было предельно бескомпромиссным».
«Церковь не может по-настоящему следовать за Христом или являть Его миру, если она не поставит безусловную заботу о бедных и обездоленных в центр своей нравственной, религиозной и духовной жизни. Стремление к социальной справедливости и гражданскому равенству не просто идеал, который Церковь рекомендует для успокоения совести, но необходимое средство спасения, незаменимый путь к единению с Богом во Христе; не справиться с этими обязанностями значит подпасть под божественное осуждение». Как выглядит этот не «идеал», а «необходимое средство спасения»? «Совместное имущество»!
Спецификум Православия, в отличие от прочих христианских конфессий, заключается в безусловной верности Отцам Церкви первого тысячелетия. А они, как напоминает «За жизнь мира», все недвусмысленно и более чем ясно осуждали эксплуатацию человека человеком. Учили, что всё — имущество, деньги — должно быть общим, что богатые суть убийцы, а собственность есть грабеж (буквальные цитаты из Отцов).
Церковь осуждает экономические теории, защищающие экономическое неравенство. Она всегда остается верной новозаветному и святоотеческому учению об общности имуществ, к чему всех и призывает. Она верит, что справедливое общество возможно и предлагает искать пути к нему (как в области теории, так и в области практики).
Как и Отцы когда-то, Церковь и сейчас призывает бороться со «структурным злом, которое обрекает столь многих на нищету, тогда как лишь некоторые становятся обладателями огромных богатств». Конкретные предлагаемые меры — борьба с бедностью как государственная политика, борьба с кредитами и долгами, помощь должникам, система социальной защиты, борьба за перераспределение собственности от богатых к бедным, системы общедоступного образования и медицины, защиты прав человека (кои суть политическая проекция Евангелия), вообще комплекс социальных прав. Церковь требует для малоимущих финансовых возможностей, доступа к образованию и институтам политической власти, правовой защите. Абсолютный минимум, который требует Церковь от общества, — система бесплатного (нестрахового, общедоступного) здравоохранения:
«Церковь, стремящаяся провозглашать ту же любовь ко всем народам и требовать от всякого общества такой же справедливости, какой Бог ждет от всех людей, должна настаивать на том, чтобы каждое правительство всеми силами и средствами, находящимися в его распоряжении, стремилось обеспечить всеобщее здравоохранение как можно более высокого качества для всех своих граждан. Абсолютный минимум, который Церковь должна ожидать от стран с развитой экономикой, состоит в том, чтобы в рамках государственной политики и за государственный счет люди, не имеющие доступа к медицинской помощи, получили бы ее, и чтобы при этом нуждающиеся не были брошены на произвол страховых компаний, которые взыскивают огромные страховые взносы и предоставляют весьма скудные выгоды».
«Государство, которое постоянно не в состоянии обеспечить для своих граждан, живущих в нищете, даже самый элементарный уровень общей системы здравоохранения, которое терпимо относится к необустроенности наиболее нуждающихся , — занимается тем, против чего должна восстать соответственно осведомленная христианская совесть. И как бы политически некорректно это ни выглядело, Церковь должна быть готова осудить моральные нарушения в распределении общественных благ везде, где бы она их ни обнаружила».
Первое радикальное осуждение рабства как института мы встречаем у Отцов Церкви. Но и сейчас Церковь призывает ко всяческой борьбе с рабством — как с буквальным, так и современными формами эксплуатации: Церковь выступает против «превращения труда в товар» и «наемного рабства».
«Утверждения Отцов Церкви о том, что изобилие творения по праву рождения принадлежит всем людям, могут противоречить некоторым укоренившимся представлениям современного мира о частной собственности. Но эти утверждения являются важнейшей основой христианского взгляда на мир и на всякое справедливое общество»!
«Эти призывы следует рассматривать не только как вопрос частной благотворительности, но и общественной справедливости»! «Никогда церковное человеколюбие не ограничивалось лишь совершаемыми время от времени актами благотворительности по отношению к нуждающимся и страждущим, но ставило своей целью устранение причин, повлекших за собой социальные проблемы». «Современные христиане не должны допускать, чтобы чрезмерно одухотворенное прочтение Его слов заслоняло социальные проблемы, которых касался Христос»!
Церковь (как институт и как отдельные христиане) должна выступать против неравенства доходов, против регрессивной налоговой политики, против неадекватного регулирования справедливого уровня заработной платы. Это неравенство «отвечает интересам тех, кто богат настолько, что в состоянии влиять на законодательство с целью защитить свое богатство от требований общего блага».
«Бедность — это результат расовой или классовой дискриминации, а не просто личного несчастья. Пока будут существовать огромные различия в достатке между странами и между отдельными людьми, социально-политическая власть будет находиться в основном в руках богатых». «Огромное экономическое неравенство неизбежно ведет к социальной несправедливости; более того, согласно учению Христа, оно есть мерзость в очах Божиих».
Церковь поддерживает научно-технический прогресс настолько, насколько он облегчает жизнь людей (элементарный пример: медицинские технологии и борьба с экологической угрозой). Фидеизм и материализм — два зеркальных заблуждения, которые надо преодолеть. «Христиане должны радоваться достижениям во всех науках, с удовольствием извлекать из них пользу и содействовать научному просвещению».
Церковь безусловно и ясно осуждает всякий национализм, всякий религиозный фундаментализм и всякий милитаризм, отвергает смертную казнь (все так же будучи верной примеру и учению Древней Церкви). «Современное национальное государство не является священным институтом. Границы — это не что иное, как случайности истории и условности права».
«Простой исторический факт состоит в том, что самые первые христиане более или менее повсеместно были убеждены, что заповедь Христа не судить других представляла собой нечто большее, нежели запрещение частных предубеждений. Христиане не должны были служить судьями или военнослужащими в первую очередь по той причине, что эти должности требовали выносить людям смертные приговоры или приводить их в исполнение. Отказ от участия в гражданском механизме юридически обоснованного насилия был одним из наиболее отличительных признаков раннехристианского движения». Огрубляя позицию «За жизнь мира», можно сказать, что если экономически христиане — коммунисты, то политически — анархисты.
Итак, православие требует МИНИМУМ социал-демократии, а максимум — действительного претворения в жизнь коммунистического учения Нового Завета и Отцов Церкви. Также права человека есть минимум, а не максимум того, что нужно социально, экономически, политически обеспечить для людей. Права человека есть секуляризованный, сниженный, обедненный вариант христианской истины о человеке, его достоинстве богоподобного существа.
Итак, православие призывает активно бороться с власть имущими и богатыми за справедливое общество. Главное различие с католической социальной доктриной: католики считают частную собственность естественной нормой, которую не следует нарушать (хотя Папа Франциск внес существенную поправку в это учение, как мы сейчас убедимся); православные считают собственность грабежом. Бог создал всё общим, собственность — от греха, Христос от греха освобождает, следовательно всё должно быть общим. Так учили большинство доникейских христианских писателей и Отцы «золотого века Церкви» — Великие Каппадокийцы, святители Амвросий Медиоланский, Иоанн Златоуст. А после — преподобный Симеон Новый Богослов, множество христианских эгалитарных движений, православная мысль XIX-XX вв.
«Все — братья»
Энциклика Папы Римского Франциска в целом чрезвычайно похожа на «За жизнь мира». Пожалуй, разве только более умеренна, расплывчата, обтекаема, компромиссна. Оба документа в целом суть христианизированные версии общих мест современных левых программ, притом, разумеется, что сами эти программы суть секуляризованные версии христианской этики, опрокинутой на политико-социально-экономическую плоскость. Как мы говорили, социальная доктрина Ватикана вот уже век более или менее социал-демократична; в этой энциклике Ватикан забирает еще левей. «Все — братья» — довольно большой документ, рассматривающий большей спектр тем; я здесь выделю только некоторые интересующие меня мысли.
Демократия, свобода, права человека… слишком часто эти слова лишь идеология, используемая в различных экономических интересах, притом интересы эти слишком часто ведут лишь к несправедливости, бедности, безработице, бесправию, насилию, войнам. [Здесь и далее — цитаты и пересказ «Все — братья».]
В энциклике фиксируется отсутствие в современности братства, солидарности, общности. Говорится о «невидимой диктатуре скрытых интересов, которые овладели как ресурсами, так и способностями мыслить и выражать мнение»: экономическая, политическая, идеологическая, медийная диктатура элит.
А личность человека — абсолютная самоцена, ибо она богоподобна. Права личности выводимы из Бога и абсолютно неотчуждаемы, они дарованы Богом, а не обществом, государством и т. д. Общество, государство тогда благо, когда поддерживает права личности. Личность — это другой; другой в гендерном, этническом, социальном, религиозном и прочих смыслах, а главное — абсолютно другой в своей несводимой уникальности, дарованной Богом. Добродетель заключается в доброжелательной встрече с другим, в служении ему. Другой (каждый человек) обладает неотчуждаемым достоинством, ибо каждый создан по образу Божьему. Каждая личность, следовательно, должна быть услышана, и ее голос — учтен. Игнорирование бедных рано или поздно приведет к социальному взрыву, не говоря уже о том, что угнетение — само по себе зло. Неравенство делает мир и согласие невозможными, не говоря уже о братстве. «Свобода, равенство и братство» реальны, а не только формальны, как сейчас, когда они для всех, а не только для носителей политической и экономической власти.
«Мы никогда не были более одиноки, нежели в мире постоянно возрастающей обезличенности, в мире, который отдает приоритет продвижению частных интересов и приводит к ослаблению коммунитарного измерения жизни. В действительности, существуют рынки, где людям отведена роль лишь потребителей или же сторонних наблюдателей».
«Что же на самом деле означают такие слова, как демократия, свобода, справедливость или единение? Они были искажены и затем получили форму, превратившую их в инструменты господства, которые в качестве бессмысленных ярлыков могут быть использованы для оправдания любого действия».
Свобода рынка не обеспечивает благосостояния и нравственности. Милосердие — критерий для любого экономического, политического, социального, религиозного проекта. Религия без милосердия — ничто; атеисты могут и действительно зачастую исполняют волю Отца делами своего милосердия, а христиане зачастую — нет. «Все — братья» вообще часто подчеркивает, что христианство на словах — ничто; христианство есть дело: дело любви, милосердия, принятия, помощи, щедрости и т. д. Как добрый самаритянин, который представлен Христом как образец для всех нас, мы должны творить добро другим. В том числе незнакомым и чуждым нам людям, как это делал этот самаритянин, — на всех уровнях, от локального до глобального. Бог требует от нас личного участия в милосердии.
Высший, совершенный, абсолютный образец для социума — Троица. Христианский Бог есть внутри Самого Себя — «сообщество» Лиц в совершенном единстве совершенной любви. Уподобляться Богу — значит уподобляться Троице, ее «социальной» любви. Человек создан как социальное существо, призванное к взаимной любви. Нужна поэтому сознательная политика братства: просто уважения и признания других в либеральном духе недостаточно, это была бы только формальная свобода, когда как братство есть подлинное содержание свободы. Мы должны пробудить в себе радостное сознание того, что мы ничего не можем без других. Сама наша ограниченность — дар, позволяющий осуществиться братству и любви — образу Троицы здесь на Земле.
Индивидуализм и эгоизм, вопреки экономическому мейнстриму, не работает на общее благо и не реализует нашу подлинную природу — природу богоподобных существ, призванных к взаимной любви. (Добавлю, что «Все — братья» есть теология общего блага, социальной любви, братства, «общественной дружбы».) Свобода рынка не обеспечивает братства, утверждаемого Церковью как норма межчеловеческих отношений.
Самоценность каждой личности не зависит от ее способностей, труда, места рождения и пр. Экономический либерализм не прав, когда утверждает «справедливость рынка». Нужно утверждать право каждого на достойную жизнь и развитие, а не только т. н. «равенство возможностей». Теологически говоря, «индивидуальный интерес» (основной концепт экономического либерализма) не знает трансцендентного; полнота человеческой природы выражается в братстве, и только так человек находит путь к Богу. Нужно думать и действовать из перспективы не себя, а всех — с точки зрения сообщества, где ты живешь, и нашего общего сообщества, всего человечества. Семья, этот естественный для всех образец сообщества, живет так: разные — по полу и возрасту, увлечениям и характерам — люди работают и живут вместе, трудятся ради друг друга, разделяют радости и печали друг друга, ссорятся, но ищут и находят примирение, приходят на помощь в беде, даже если человек сам виноват, и пр. Вот так должно быть и в обществе. Мы не говорим родному: «сам виноват, помогать тебе не буду», почему же говорим так своему брату по нашему общему Отцу?
«Жизнь всех важнее присвоения благ немногими». Необходима борьба со структурными причинами бедности, отсутствием работы и жилья, нарушением социальных и трудовых прав. Этого требует милосердие — требует «борьбы с денежной империей, которой всегда занимались народные движения». Земля, жилье, работа должны быть обеспечены для всех.
Как и «За жизнь мира», «Все — братья» ссылается на социальное учение Отцов первого тысячелетия (общее наследие неразделенной Церкви!): Бог создал мир и все в нем общим; у кого-то чего-то не хватает, потому что другой это забрал себе; всё — общее, частная собственность — кража. Церковь никогда — по словам Папы Франциска — не признавала частную собственность абсолютной! «Общее использование созданных благ — первичный принцип этического и социального порядка», все прочие права на собственность вторичны и подчинены первичному общему использованию.
Частная собственность не отрицается, но считается как бы одной из форм внутри общей собственности. Все формы собственности вторичны по отношению к первичной общей собственности: «права некоторых на свободное предпринимательство или рыночные свободы не могут быть выше прав человека и достоинства бедных», «провозглашение экономической свободы, когда реальные условия препятствуют многим по-настоящему пользоваться этой свободой и когда ограничивается доступность работы, — противоречие, позорящее политику», «подлинно человечное и братское общество сможет обеспечить действенную и стабильную поддержку каждого из своих членов на протяжении всей жизни».
Исходя из абсолютности каждой человеческой личности, исходящей из Бога, «Все — братья», как и «За жизнь мира», отрицают абсолютность государственных границ и вообще суверенитета государств. Человек абсолютен (ибо он создан по образу Абсолюта), государство относительно. Весь мир принадлежит всем, а значит, нужна милосердная политика в отношении мигрантов, аннуляция долгов стран третьего мира, новая — развивающая все регионы и страны — система международных отношений. Нужно не только встретить мигранта как брата, имеющего право на жизнь и гостеприимство, но искоренить самые причины, вынуждающие мигрировать людей из своих стран. Всем странам нужно обеспечить право на достойное развитие. Транснациональные корпорации ущемляют суверенитет национальных государств, в силу этого и всего вышеперечисленного нам нужно не восстановление национального суверенитета, а создание системы демократических международных организаций, которые будут работать на общее благо. То есть глобализация транснациональных корпораций должна быть ликвидирована не в форме отката к системе национальных государств, а в форме реализации таящихся в ней позитивных возможностей: проект альтернативной глобализации.
Мы спасаемся вместе: несчастье одной страны — проблема для всех стран. Это так и буквально в силу глобализации, и так должно быть с моральной точки зрения. Поддержка бедных стран — помощь всему человечеству. Нужен новый международный порядок солидарности. Бог дал всем всё даром, и мы должны уподобиться Ему в этом. Помощь бедным (регионам, странам, людям) полезна всем в долгосрочной перспективе, но в высшем смысле это должно быть делом бескорыстия, кое есть делание чего-то, потому что оно хорошо само по себе.
Осуждается национализм, как и космополитизм. «Все — братья» много говорят про необходимость сохранения родной культуры и верности ей, про зло, которое наносит глобальная культура культурам локальным (глобальная культура есть инструмент правления элит над миром, уничтожающий многообразное своеобразие мира). Да мы все — люди, сообщества и народы — части мирового братства и участвуем в нем именно через участие в наших сообществах и народах. Традиции наших сообществ и народов — части общего богатства человечества, и утрата этих традиций есть обеднение всего человечества. Энциклика призывает к добрососедству на локальном, региональном, национальном и международном уровнях; к интеграции на всех этих уровнях. Элиты и корпорации, однако, как раз работают против всего перечисленного ради своей выгоды, и тут — грех индивидуализма личного, национального, корпоративного. Даже на уровне регионов одной страны часто бывает, что один живет за счет других (например, Москва и российские регионы).
Осуществлению братства равно препятствуют либерализм и популизм, две формы защиты эгоистических интересов. Про либерализм уже было сказано. Популистским же движениям «Все — братья» противопоставляет народные движения. Нужна борьба с популизмом на основе народного, коллективного действия. Энциклика много говорит про «народ», защищая реальность этого понятия в пику либеральному сведению всего к частным интересам, где «народного» просто нет, и в пику популизму, который делает вид, что представляет народ, когда на деле это не так.
Терроризм и прочие формы религиозного насилия есть безусловное зло, вызванное, однако, не религией, всегда в глубине исходящей от милосердия, а политическими причинами, нищетой, голодом, угнетением, ненавистью. Политика слишком часто в прошлом и до сих пор использовала религию в своих грязных целях. Но истина религии есть милосердие, братство и принятие всех.
Милосердие предполагает вполне конкретные общественные институты, долженствующие служить устранению неравенства на основании экономического роста: нужно устойчивое равенство в динамике развития. «Крупнейшая проблема — занятость», нужна политика гарантированной занятости. Также нужны система общедоступного образования, здравоохранения, социальной защиты. Милосердие требует борьбы с «индивидуалистической культурой, нерегулируемой экономикой, общественными институтами, служащими элитами».
Как бы ни убеждал нас неолиберализм своими байками про «просачивание», которые даже если бы и оказались правдой, все равно служили бы неравенству, рынок — не решение наших проблем. Неолиберализм не работает, ясно и твердо утверждает энциклика. Нам нужны «альтернативные социальные и политические структуры, не подчиненные финансовому диктату».
Народные движения угнетенных и бедных должны быть включены в управление и образовать сеть международного сотрудничества. Нужна политика не для бедных, а политика самих бедных — это будет подлинной демократией. Бедные видят те аспекты реальности, которые не видны из центра власти, поэтому бедные должны быть подключены к власти. Нынешняя «демократия» — это множество мнимых прав при реальной огромной социальной незащищенности.
Энциклика «Все — братья» чрезвычайно ценна своей апологией политики, христианской политики. «Сегодня для многих политика стала бранным словом», и это ошибка. Дурной политике нужно противопоставить политику милосердия, без нее никуда. Нам не нужна экономика без политики, а нужна политика, борющаяся с бюрократией, коррупцией, всевластием богачей. Нам нужны «фундаментальные реформы и радикальное обновление» ради справедливости, милосердия, братства.
«Политическая любовь, политическое милосердие — не утопия», но они требуют конкретных мер, средств, действий. «Политика — одна из самых драгоценных форм милосердия, коль скоро она ведет к общему благу». «Заповедь любви должна воплощаться не только в личных отношениях, но и в макроотношениях — политических, социальных, экономических». Как было уже сказано, личность без отношений с другими, без включения в сообщества не полна. «Когда речь идет о благополучии других, благих намерений недостаточно»: наука, техника, правовые системы, социальные структуры и пр. должны выстроить структуры, борющиеся с бедностью.
Как и «За жизнь мира», «Все — братья» поддерживает научно-технический прогресс, притом отмечая социальный регресс и призывая научно-технический прогресс поставить на службу социальному прогрессу.
Личные дела милосердия и политическое милосердие — две формы милосердия, но мы часто забываем о второй. Частное лицо проявляет милосердие, когда помогает старику переправиться через реку. Политик проявляет милосердие, когда организовывает строительство моста через реку. Политика — сфера, где, как и в любой другой сфере, есть добро и есть зло. Христиане должны не делать зла и должны делать добро — во всех сферах, и в сфере политике тоже. Политическое милосердие ставит в центр самых нуждающихся. Проблема голода: еда — не товар, а право; спекулянты, прикрываясь «свободой рынка», делают из еды товар, обрекая людей на смерть. Так же они поступают с жильем, здоровьем и пр. Политическое милосердие думает не о товарах, а о правах, думает не о свободе рынка, а о людях. Международная политика должна быть не экономическими переговорами, а «обменом дарами ради общего блага». В пределе: «политика должна уступить место нежной любви к другим». «Все — братья» — социальный, экономический, политический документ, но христианский, и потому он — апология нежности.
«Все — братья» много место уделяет проповеди мирности, терпимости, единства в различиях, равенства разных, принятия других, диалога, борьбы с фанатизмом и пр. При этом документ осуждает релятивизм и толерантность как инструменты власть имущих для удобного им истолкования моральных ценностей. Толерантность должна быть заменена «реалистическим диалогизмом», ибо «потребительский индивидуализм» терпим к другим как к объектам своего раздражения или удовольствия, но не как к субъектам. И уж тем более здесь нет подлинной любви к другим. Только утверждение милосердия, любви, достоинства каждого человека как объективных истин может что-то изменить. Релятивизм же обесценивает эти истины, даже когда их якобы признает. Политика и право должны быть практическим воплощением этих объективных истин, и без утверждения их истинности политическое милосердие и христианская мораль как таковые невозможны. И именно в силу самих этих истин (милосердия, любви, несводимого достоинства человека) они сами должны быть приняты путем диалога и консенсуса: истины любви, милосердия и персонализма должны быть приняты и осуществлены путем любви, милосердия и уважения к достоинству каждой личности.
Кротость и любовь — высшие добродетели, и важно понять, что они ничего общего не имеют с пассивностью. Напротив, они часто требуют активной борьбы.
Старое противопоставление «борьба с угнетением» / «христианская любовь» энциклика решает так: истинно христианская любовь к угнетателю (капиталисту, тирану), именно как любовь, есть лишение угнетателя власти. И на самом деле эта, с первого взгляда кажущаяся странной, мысль есть просто модификация обычного, банального христианского отношения к грешнику: любовь к убийце, вору, насильнику не есть пассивное смирение перед их злодействами; любить убийцу — прекратить его убийства, противодействовать его греху, не только в силу любви к его жертвам, но и в силу любви к нему самому. Вот так и с угнетателями. Прощение не есть забвение: мы должны помнить о преступлениях угнетателей, чтобы преступления не повторились. Нужно простить, чтобы зло прекратило свое действие, но нужно помнить о нем, чтобы оно не повторилось.
Энциклика ясно и строго утверждает: «больше никаких войн!», она изобличает лицемерие «превентивных войн», «гуманитарных операций» и пр. В силу глобализации локальных конфликтов больше нет: каждый «локальный конфликт» влияет на глобальную ситуацию и наращивает угрозу новой мировой войны. Также энциклика ясно и строго утверждает, что «смертная казнь недопустима», при этом добавляя, что «пожизненная заключение — скрытая форма смертной казни» (проблема, которую редко поднимают и, к счастью, ясно артикулирует энциклика: недопустима не только смертная казнь, но и пожизненное заключение, оба эти вида наказания должны быть искоренены).
Равенство людей открывается естественным разумом, но братство людей созидается только с помощью Божьей благодати. Истины братства, милосердия и любви, их воплощение созидаются нашими усилиями, сподвигнутыми благодатью, христианским Откровением. Роль Церкви не ограничивается только личными наставлениями, благотворительностью и пр. Не претендуя на мирскую власть, Церковь должна способствовать политическому милосердию, социальной справедливости, братству и т. д. «Музыка Евангелия должна раздаваться на площадях, на работе, в финансовой и политической жизни».
Католический документ «Все братья», как и православный «За жизнь мира», — явно левые документы (хоть и можно спорить о степени их левизны). Таким образом, позиция обеих Церквей — левая. Исходя из этих двух документов, можно заключить, что христиане правыми быть не могут, защитниками капитализма быть не могут. С этим утверждением чада обеих Церквей могут поспорить. С католицизмом всё понятно: католики обязаны признавать учительство своей Церкви как общеобязательное и должны не спорить, а смиренно согласиться с осуждением неолиберализма, истиной политического милосердия и пр. Но насколько обязательно для православных учительство Константинопольского Патриархата?
Статус Константинопольского Патриархата
Статус Константинопольского Патриархата как «первого по чести» крайне проблематичен (богословски, церковно-политически и чисто административно). О нем яростно спорят, особо в связи с недавними событиями вокруг автокефалии Украинской Церкви (и соответственно, разрыва евхаристического общения Московского Патриархата с теми, кто таковую автокефалию признал, прежде всего с Константинополем). Отсюда вопрос о общеправославной значимости учительства Константинополя (в частности, разобранного нами документа).
Мыслимо два решения: или православные признают Константинопольский Патриархат в том или ином смысле «центром» мирового православия, высшей инстанцией и, следовательно, признают общеправославный авторитет его учительства — стало быть, и документа «За жизнь мира». Или православные считают, что мировое православие есть совокупность полностью самодостаточных, независимых, во всем равных поместных Церквей, в таком случае они признают учительный авторитет каждой из поместных Церквей, в частности, Константинопольской с ее «За жизнь мира». Не признавать такое учительство можно только в том случае, если та или иная поместная Церковь признана еретической и отпавшей от православия. Раздавались голоса, утверждавшие, что Константинополь находится в ереси, однако, даже несмотря на разрыв общения, ни Русская, ни какая-либо другая поместная Церковь на официальном уровне Константинопольскую церковь еретической не считает, следовательно, «За жизнь мира» обладает учительным авторитетом для всех православных (пока соборно не признано иное).
Совокупность исторических и пр. аргументов говорит скорее за признание Константинопольского Патриархата «центром» мирового православия (см., например, множество аргументов в недавно вышедшей книге протодиакона Андрея Кураева* «Византия против СССР. Война фантомных империй за церковь Украины»; впрочем, литература о первенстве Константинопольского Патриарха огромна и не вызывает никакого сомнения в том, что на всем протяжении истории православия после Великой Схизмы 1054 г. мировое православие всегда признавало его; другое дело, что понимать под этим «первенством»).
С другой стороны, говоря уже чисто богословски (в русле влиятельной «евхаристической экклезиологии»), любое местное евхаристическое собрание есть полнота церковности. Всё, что над ней (архиепископии, митрополии, патриархаты, поместные Церкви и пр.), вообще говоря, просто не является богословскими реалиями. Это чисто административные образования. Церковь, таким образом, есть совокупность местных евхаристических общин, каждая из которых полностью церковна во всех смыслах этого слова, не нуждающихся в богословском смысле в каких-либо административных надстройках и осуществляющих свое единство через ту или иную форму «соборности», «общения» и пр. (административные надобщинные формы есть лишь одна из возможных форм «общения»). Еще одно отличие православных от католиков (кои обязаны верить в непогрешимость Папы и авторитет учительства Церкви) в том, что православные обязаны поверять учительство своей Церкви Библией и Отцами. И коли противоречий нет, только тогда его принимать.
Вопрос, следовательно, не во внешней авторитетности документа «За жизнь мира», а в его православности по существу дела. И вот это мы рассмотрим в следующий раз.
*Андрей Кураев внесен в реестр иностранных агентов.
