на наш Телеграм
Перед лицом страдания, смерти, стихийных бедствий кажется, что Бог молчит. Он молчит не только в Освенциме или ГУЛАГе. В обыденных, тривиальных ситуациях, в личной трагедии каждый из нас задает себе этот вопрос — почему Бог не отвечает на наши молитвы? Раздаются голоса, которые говорят, что раз Он молчит, значит, Его просто нет. Это самое убедительное доказательство того, что Бога не существует. Другие, наоборот, находят в этом искусственный, зато благочестивый смысл. Обе крайности ужасны. О христианской трактовке божественного молчания рассуждает протоиерей Димитрий Сизоненко.
Принять Бога, других людей, самого себя
В Библии и в псалмах мы слышим голоса пророков и псалмопевца, которые взывают к Богу, и в это же время раздаются голоса атеистов, безумцев, которые говорят, Бога нет. Пойти на поводу у этих людей означает впасть в такое же безумие, загнать себя в отчаяние. «Бога нет» — это самое мучительное, что могут сказать нам в критический момент.
Есть великие трагедии в истории народов, всего человечества, когда Бог молчит, но есть и личные трагедии, такие как несчастный случай, потеря работы, супружеская измена, простые вещи, которые выбивают из колеи. Что с этим делать?
Очень трудно расстаться с образом Бога, который, как криминальный авторитет, решает все наши житейские вопросы. Каждый из нас испытывает соблазн иметь такого покровителя, который обладал бы всемогуществом, каким обладают сильные мира сего.
Посмотрим на это немного с другой стороны, потому что в таких ситуациях гораздо важнее не искать внешнюю силу, Бога всемогущего, а понять, что ты, оказавшись рядом с человеком в беде, сам можешь совершить нечто удивительное по человеческой глубине и насыщенности.
Ты хочешь иметь покровителя, но и сам можешь протянуть руку помощи кому-то, кто в этот момент страдает, кто беззащитен. Даже минимальные затраты с твоей стороны окупаются иногда невероятной силой утешения, которые ты получаешь в ответ, сам того не ожидая.
Митрополит Антоний Сурожский употребляет образ яблони, которой прививают ветвь. Два отростка прививаются рана к ране, раненые ствол и ветвь приникают друг к другу. В тот момент, когда ты прикасаешься своей уязвимостью к уязвимости другого человека, то через эмпатию, сострадание происходит соприкосновение и исцеление. Дерево становится единым целым, ветвь становится плодоносной. Именно в такой момент можно по-настоящему почувствовать, что таинственно рядом присутствует Бог. Он исцеляет и животворит.
Другое молчание связано с духовной, в частности с молитвенной жизнью. Есть люди, которые прожили жизнь самоотверженно, посвятив себя Богу, но в какие-то моменты испытывают тревогу и подозрения, что все это были иллюзии. Такое же чувство может переживать человек, проживший, например, жизнь в браке, воспитавший детей, посвятивший себя какой-то профессии или делу до конца. Но какой-то момент он переживает потрясение: «а вдруг все это было напрасным?» Традиция христианства дает нам примеры таких трагедий, образы этих людей становятся источником вдохновения и поддержки. Пророк Иеремия или преподобный Антоний Великий, из наших современников — яркий пример мать Тереза, это люди, которые проходят через ночь веры. Ты все отдаешь Богу, и в конце пути у тебя остается впечатление, что никого там нет и ответа не будет. Посещает соблазн отказаться от избранного пути, вера подвергается колоссальному искушению. Снова звучат голоса, уверяющие, что Бога нет, все было напрасно, никому не нужно. Что им ответить?
Первый ответ, который напрашивается здесь, — это всегда помнить, что Бог есть Бог. Он всегда трансцендентен человеку, то есть Его величие и безмерность превосходят все то, что мы можем себе представить. Его средства коммуникации могут оказаться совершенно непривычными для нас, и это тоже нужно принять. Принять не только в отношении Бога, но и в отношении других людей, потому что каждый из нас сотворен по образу непостижимого Бога и имеет непредсказуемую сторону души. Поэтому нужно принимать и людей и ситуации и Бога и самих себя тоже.
Христос в Гефсимании — образ нашего одиночества
Тереза Авильская однажды сказала Иоанну Креста: «У меня есть надежное доказательство, что Бог видит меня. Он поступает со мной так же, как Он поступил со Своим Сыном».
В своей трагедии она находит юмор и мужество понять, что все это посылается Богом не просто так. И это важное познание происходит на грани мрака и света, жизни и смерти.
Вспомним хорошо всем известный текст. В какой момент Иисус Христос страдает больше всего? Прежде всего на ум приходит предсмертная мука Христа во время молитвы в Гефсиманском саду (Мк 14:32–42). Применительно к нашей теме мы видим, что страдание Христа окружено двойным молчанием. С одной стороны, молчит Бог, с другой — рядом есть ученики, самые близкие спутники Иисуса, и они тоже молчат.
Молчание и одиночество со всех сторон выглядит здесь особенно трагическим. Этот образ наводит нас на мысль, что простое бодрствование рядом с человеком, который переживает агонию, уже может облегчить его муку. Присутствие друзей, тех, кто способен сострадать, поддержать, молиться рядом, становится особенно драгоценным. И наоборот, если рядом оказываются друзья как у Иова, которые пытаются его утешить с помощью псевдорелигиозных рассуждений, они еще больше распаляют муку Иова, он еще больше страдает от вопиющей несправедливости и одиночества.
Возможно, мы предпочли бы видеть Бога как некого всемогущего покровителя, который решает любые вопросы, но христиане верят в уязвимого Бога. Отличие нашей веры в Бога Живаго от веры язычников и идолопоклонников в идее всемогущества. Всемогущество уязвимого Бога — это всемогущество любви, которая сильнее смерти. Тот, кто любит больше, становится беззащитнее и больше страдает. В наших отношениях с Богом мы имеем все основания усомниться в нашей любви и верности, но сомневаться в любви Бога не имеет смысла.
Священный дар уязвимости
Но какие ответы можно дать человеку, который задает вопрос о смысле своих страданий? Первый ответ, который приходит на ум, это, конечно, тот ответ, который получает страдающий Иов. Бог является ему во всем Своем величии и отвечает вопросом на вопрос: где ты был, когда Я полагал основание земли? Далее описывается все величие сотворения мира, того, как Бог управляет историей и жизнью людей, как Он обо всем заботится, и кто такой Иов, чтобы спрашивать. И Иов раскаивается в прахе и пепле, а потом говорит: раньше я Тебя слышал ушами, теперь я Тебя увидел лицом к лицу. Что именно увидел Иов, мы никогда не узнаем. Но для него это созерцание Бога было источником утешения, ответом, который его удовлетворил и утешил.
В истории Иова для меня кажется более важным другой аспект. Иов был язычник. Он не принадлежит избранному народу, и поэтому у него нет никаких прав на Бога. Но он вызывает Бога на суд и говорит Ему: «Если я согрешил, то скажи, в чем моя вина. Если мне те несчастья посылаются за грехи, то я хочу об этом знать и приму это, но не терзай меня неведением». Бог принимает вызов. Для религиозного воспитания это главный урок, что человек имеет право требовать у Бога ответа.
Если вас воспитали так, что вы должны молчать и не задавать никаких вопросов, потому что вы человек грешный и родители ваши согрешили, то это ложь. Человек имеет право на ответ. Второй урок, который получает Иов, — никогда не нужно забывать, что человек существо смертное, не всесильное и не всемогущее. Никто из нас не защищен от болезней, боли и смерти, мы ограничены во времени и пространстве, мы уязвимы. Но мудрость христианства в том, что наша уязвимость воспринимается как священный дар, Бог нас сотворил такими, это источник благословения. Это не снимает боли за близких, боли разлуки. Возвратимся к образу, который употребляет митрополит Антоний.
Мы можем обогатить друг друга через дар нашей уязвимости. Для этого не нужны особые слова, мастерство, образование, харизма. Достаточно просто быть рядом, быть искренним сострадающим человеком.
Бог молчит, но в какие-то моменты можно ощутить Его присутствие. Такое происходит в том числе с людьми, которые себя верующими и не считают.
Бог Сокровенный
Третий ответ связан с Блезом Паскалем. Мысль эта встречается и у мистиков иудаизма. Бог, когда сотворил мир, уходит немного в тень для того, чтобы человек сам мог совершить свой труд. Иначе человек был бы совершенно раздавлен присутствием Бога. Как отец, который не висит над своим сыном, но оставляет ему пространство и свободу творчества. Бог всегда оставляет расстояние, чтобы человек мог проделать свою часть пути, чтобы он сам принял решение: верить или не верить, приближаться или не приближаться к Богу. Это имеет самое прямое отношение к нашей духовной жизни. Именно для этого нужны моменты тишины, пустыни, чтобы человек мог выкопать в своей душе те колодцы, где находится вода жизни.
Об этом Боге таинственном и скрытом тоже говорит пророк Исайя: «Истинно Ты Бог сокровенный, Бог Израилев, Спаситель» (45:15). То есть непостижимый, скрытый. Это жизненное кредо пророка: Бог Спаситель, Он верный, но действует в тайне, не навязывает Себя, для того чтобы человек свободно мог совершить шаг в неизвестность навстречу Богу.
Другой замечательный образ скрытого Бога мы находим в Третьей книге Царств, в эпизоде с пророком Илией. Илия великий меланхолик, человек, который переживает моменты величайшего отчаяния. В один из таких моментов Бог оказывается рядом. Илия охвачен смятением, он просит Бога вмешаться в его судьбу, чтобы Тот явил Себя. Бог исполнил его просьбу, но совсем не там и не так, как мы ждали. Мы хотим увидеть силу Бога в виде грандиозных зрелищ, таких как извержение вулкана, но Бог являет Себя иначе.
Господь сказал:
— Выйди и встань на горе перед Господом. Господь пройдет мимо!
И вот, страшный, могучий ветер расколол горы и раздробил перед Господом скалы, но в ветре Господа не было. После ветра было землетрясение, но в землетрясении Господа не было.
После землетрясения прошел огонь, но в огне Господа не было. После огня раздался мягкий шепот.
3 Цар 19:11–13
Пророк Илия способен распознать присутствие Бога Вседержителя в самом неуловимом, тонком шепоте безмолвия. Как прекрасно сказано в одном переводе — «дыхание хлада тонка». Для нас это очень важный урок. Бог не только в каких-то ярких и сильных переживаниях, эмоциях, чудесах. Когда желание действовать, держать ситуацию под контролем вторгается в духовную жизнь, в молитву, оно оглушает, и мы не знаем покоя, как Марфа в Евангелии. Нужно быть чутким, как пророк Илия, к очень малым и едва ощутимым знакам Его присутствия. И самое надежное место, где мы всегда можем обрести Бога, где Он всегда рядом, это в глубине молчания.
Последние слова Христа
Чтобы немного сменить тональность, обратимся к Гете. Когда был напечатан роман «Страдания молодого Вертера», он вызвал целую бурю самоубийств, настолько страсти, описанные Гете, оказались заразительны. В своих письмах страдающий Вертер размышляет:
Выстрадать всю положенную ему меру, испить всю чашу до дна — таков удел человека. И если Господу, сошедшему с небес, горька была чаша на человеческих его устах, зачем же мне проявлять гордыню и притворяться, будто для меня она сладка?
Здесь Вертер намекает на благочестивых людей, которые считают своим долгом ханжески изображать глубину своей веры и великодушия.
И зачем мне стыдиться в тот страшный миг, когда все существо мое содрогается между бытием и небытием, когда прошедшее, точно молнией, озаряет мрачную бездну грядущего, и все вокруг гибнет, и мир рушится вместе со мной? И как же загнанному, обессилевшему, неудержимо скатывающемуся вниз созданию не возопить из самых недр тщетно рвущихся на волю сил.
Замечательное пафосное описание влюбленного юноши, для которого бездна бездну призывает грохотом водопадов своих и все эти воды, смерчи и ураганы проносятся над его головой, из недр его существа доносятся последние вздохи изможденных сил, потому что борьба оказалась безуспешной. И в этом влюбленном сердце звучат как эхо слова Христа, и дальше он цитирует:
«Боже мой! Боже мой! Для чего Ты Меня оставил?» И мне ли стыдиться этого возгласа, страшиться этого мгновения, когда его не избег Тот, Кто свивает небо, как свиток?
Вот иллюстрация, что человек страдает, проходит через свою Гефсиманию, свою Голгофу не только, когда он оказывается в Освенциме. Каждый, кто был влюблен, испытал нечто похожее.
В Евангелии от Марка это последние слова Христа, более того, это мучительный крик и вопрос, на который нет ответа, по крайней мере словесного. Я думаю, что в глубине этого вопроса уже есть ответ и колоссальное утешение, но при поверхностном взгляде это совершенно не очевидно.
Христос в Евангелии постоянно задает вопросы. Специалисты насчитали их 217. Христос задает вопросы чаще, чем Сократ. Он их задает ученикам, фарисеям, книжникам, религиозным лидерам и Пилату, толпе. Но есть один единственный вопрос, который Он задает Богу Отцу, это тот самый вопрос. И, конечно, он вызывает у нас смятение, страх: «Боже, Боже Мой, зачем Ты Меня оставил?» Это крик отчаяния, который звучит из уст Бога, выражение предельного одиночества: не только ученики, но и Отец покинул Христа. Что может быть мучительнее и страшнее!
Легкомысленно говорят, что Евангелие от Марка простое, потому что написано для язычников, но все наоборот, Марк самый сложный из всех. У него очень много слов, которые сохраняют свою амбивалентность, двусмысленность. Читателю дается возможность сделать свой выбор.
Например, перед смертью Христос кричит: «Элои, Элои ламма савахфани?» (Мк 15:34). Это арамейский язык. Человек в смертной агонии кричит на родном языке, языке Его матери. Но толкователи говорят, что это цитата из 22-го псалма. Может быть, только Он их произносит не на иврите, литургическом языке, а на родном, так что это больше похоже не на цитату, а на живой крик души.
Главная тема Евангелия от Марка — одиночество Христа. С первых страниц Он окружен толпой народа, у Него есть верные ученики, последователи, но на каждом шагу возникает ощущение, что самые близкие ученики никогда не понимают Его. Они не способны за ним пойти до конца, особенно в крестном пути. У Христа есть большая дружная родня. Семья Иисуса, близкие родственники, пресловутые Его братья тоже не понимают, кто Он и чего Он хочет. Он окружен непониманием, еще есть враги, которые желают Его смерти, ведь эпизод распятия — это вереница предательств. Иуда предает, ученики убегают, религиозные лидеры предают в руки римлян, толпа восстает, и даже тот, кто рядом с Ним оказывается на кресте, издевается и глумится. В финале тема одиночества сгущается.
В 6-й час, в сияющий полдень, наступает тьма на всей земле, она длится три часа, и на грани тьмы и света мы слышим крик Христа, слова на странном языке. У Иоанна тьма — это нечто конкретное, символ сил, которые противостоят Богу. «Свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин 1:12). Это силы зла, которые противоборствуют Богу, темная сторона бытия. Тьма имеет свою власть и свою силу, поэтому смерть Христа наступает в момент их торжества. Три часа все выглядит так, будто силы вселенского зла одержали победу. Но в Евангелии от Марка есть странное ощущение, что тьма в действительности — это Богоявление.
Бог вторгается в историю мира для того, чтобы показать, кто Господин в действительности.
У пророка Амоса есть замечательный образ Страшного суда, это день мрака, день тьмы. Поэтому момент смерти Христа и мрак — это знак суда над миром, момент теофании. Рождается новый мир. Вспомним, что и Моисей был окружен мраком, облаком и тьмой, это было высочайшее выражение божественного присутствия.
Иллюзии Ницше
У Фридриха Ницше есть замечательный текст «Утренняя заря, или Мысль о моральных предрассудках».
Тяжело страдающий смотрит на не касающийся его внешний мир со страшной холодностью: все те маленькие обманчивые чары, которыми обыкновенно окутаны бывают вещи, когда смотрит на них глаз здорового человека, исчезают пред больным… Возможно, что то же случилось и с основателем христианства на кресте, ибо самые горькие из всех слов «Боже мой, для чего Ты Меня оставил!» содержат, понятые в самой глубине — как их и можно понять, — свидетельство полного разочарования и просветления перед безумием собственной жизни; в момент высшей муки он увидел себя прозревшими глазами.
Для Ницше крик Христа — это доказательство того, что Христос потерял веру. Он отрезвел, расстался со всеми иллюзиями, оказался в совершенном отчаянии.
Очень интересный вопрос, что такое вообще вера. Потому что одно дело — это Бог Ницше, Бог философов, богословов, благочестивых людей, семинаристов, атеистов и другое дело — Бог живой, Бог Иисуса Христа, Бог евангелистов. Поэтому вера тоже совершенно разная. Сама история о том, что Христос потерял веру, применительно к Евангелию от Марка не имеет никакого смысла. Христос переживает момент отчаяния, и Он выражает свою боль. Но потерять веру для Него невозможно.
Мы часто думаем, что верить — это значит иметь какие-то убеждения, держаться тех или иных вероучительных истин. Но вера — это вопрос не теории, а практики. Поэтому покинут ли ты Богом, в отчаянии ты или нет, — это совершенно не отнимает того, что для евангелиста называется верой.
Когда апостол Павел пишет коринфянам о распятом, он прекрасно понимает, как к его проповеди относятся вообще все верующие люди, и религиозные иудеи и язычники, эллины. Для них все это бессмыслица, скандал и безумие. Зрелище распятого человека отвратительно в глазах эллинов. А благочестивым иудеям на ум приходят, конечно, слова из Второзакония, которые цитируются в Евангелии: проклят всяк, висящий на древе (Втор 21:22). То есть всякий висельник проклят в глазах Бога. Поэтому когда апостол Павел говорит, что Он ради нас стал проклятьем, это звучит как ересь, слушать такое дико. Проповедовать, что Он именно и есть Тот Бог, Который открывает истину, Который спасает и воскрешает, — это невероятная провокация и скандал.
У самого апостола Павла был мистический опыт, когда он получил жало в плоть и молил Бога избавить его от этого жала, но воскресший Христос ему ответил: с тебя довольно Моей благодати. Для Павла неважно даже, что Бог его не исцелил: он получил нечто совершенно другое, что он и проповедует как Евангелие, весть о спасении, о воскресении. Он пишет: когда я обессилен, на самом деле я всесилен, потому что именно в этот момент во мне совершается сила Божия. Таким образом, мы касаемся самого центрального нерва: что такое Евангелие креста с его безумием и парадоксами.
Нуждается ли Бог в оправдании
Слово «теодицея» буквально означает «оправдание Бога». Это доктрина, которая пытается примирить непримиримое, объяснить происхождение зла. Причиной возникновения теодицеи XVIII–XIX вв. послужило землетрясение в Лиссабоне, стихийное бедствие, в результате которого погибли десятки тысяч людей. Это было таким великим потрясением, что философы и богословы задали вопрос: как это совместить с идеей Бога? Либо Бог всемогущ, но тогда Он не благ, потому что как Он позволил этому случиться, либо наоборот, Он благ, но не всесилен, Он ничего не может.
Все это логично, но мне эти рассуждения всегда кажутся немного нечестными, потому что все, кто этим занимается, — они занимаются не оправданием Бога, а оправданием существования зла. Бог к этому отношения не имеет, и называть это нужно другим словом: не теодицея, а какодицея.
В ХХ веке теодицея приобретает новое звучание. В книге Ханса Йонаса «Бог после Освенцима» говорится, что после того, что пережило человечество в ХХ веке, невозможно говорить о Боге в прежних категориях, потому что, когда человек сталкивается с абсолютным злом и насилием, все, что было розовым и благодушным, просто не имеет права на существование.
Эли Визель, лауреат Нобелевской премии, ребенком оказался в Освенциме и чудом остался в живых. После войны он в течение многих лет пытался осознать то, что с ним тогда происходило, почему Бог покинул Свой народ, и в самом огне этой трагедии он рождается как писатель. После войны прошло много лет, но ожог в его сердце не прошел, поэтому жажда правосудия и вопросы остались с ним на протяжении всей жизни, и чтобы получить ответ, он пишет замечательные романы.
Тайна зла не умещается в рамки слов и человеческих категорий, эта весть приходит как будто из другого мира. Его книги — это свидетельство того, кто побывал на грани бытия и небытия, там, где по-настоящему Бог являет Себя в виде отсутствия либо в виде незримого неуловимого присутствия. Это был конец мира.
Эли Визель говорит, что, если бы не было в его жизни Освенцима, он был бы учителем Закона Божия и толкователем Писания в каком-нибудь селении в Трансильвании. Читать Писание он любил с детства. Но случился Освенцим, и Эли Визель стал тем, кем он стал. Он был из верующей семьи, впитал веру с молоком матери. Присутствие Бога ощущалось им везде и повсюду, в любых элементах повседневной жизни. Бог где-то рядом, когда с тобой что-то происходит. Бог всегда остается как последняя надежда, последнее оправдание.
Есть ли у слов достаточно силы, чтобы описать эту безумную и холодную вселенную, где умирали обезумевшие дети, истощенные старики, запах горящей плоти все время витает в воздухе, младенцев бросают живыми в огонь. Эти смертные стоны, которые раздаются из могил, из бараков, куда складывали тела. Как я не сошел с ума в этой приемной ада, наполненной страхами, побоями, воем людей, лаем собак.
Несмотря ни на что Эли Визель не переставал молиться и петь гимны за работой. Предаваться богословским размышлениям не было сил, гораздо больше заключенных волновал размер пайка.
По-настоящему бунт и протест в нем родился уже после войны, когда он поступил на философский факультет в Париже и в кругу друзей, молодых философов, обсуждал вопрос о Боге после Освенцима, возможно ли вообще сохранить веру после всего пережитого. Вопрос решался в простых категориях: либо Бог есть и Он Бог Вседержитель, тогда Он не Благ и виновен в том, что попустил палачам истреблять людей, Его всемогущество уничтожает человека. Либо Он благой, но не всемогущий, тогда Он не Бог. Само по себе это рассуждение точно как математическая формула. Но в отличие от товарищей, Эли Визель всегда оставался человеком верующим.
Все мое существо протестовало. Всем существом я знал, что Бог везде. А где Он был во время Шоа? В детстве я помещал Бога в самое доброе, священное, то, что делает человека человеком. Затем, оказавшись среди абсолютного зла, можно ли славословить Его имя? Можно ли сказать: «Да святится имя Твое?» Если Он сжег в траншеях тысячи невиновных, будучи бесконечно сильным, Он сотворил Освенцим и другие фабрики смерти. Если я восстал против божественной справедливости, я никогда не отрицал Его. Мой гнев всегда поднимался изнутри веры. Я никогда не переставал искать ответ на вопрос, почему Он молчал.
У Эли Визеля есть замечательный ответ. В детстве он получил религиозное воспитание и знал, что он, как Иов, имеет право кричать к Богу и задавать неловкие вопросы, что Бога нужно любить, Бог допускает сомнения, но еще его научили, что Богу можно сострадать. Его учитель задал ему однажды вопрос: «Ты знаешь, какая личность в Библии самая трагическая? Это Сам Бог Отец». Поведение детей повергает Его в гнев, заставляет проливать слезы и даже раскаяться, что Он их сотворил. Но Он не может отказаться от них. Поэтому самая трагическая фигура в Библии — Бог. Кто любит больше всех, тот больше всех обречен на страдания. Это не Бог абстрактный, но Бог живой, Которому можно сострадать. Это помогло Эли Визелю выжить и не сойти с ума, он понимал, что слезы Бога проливаются до бесконечности.
Он пишет, что, если можно оправдать зло, если можно объяснить его, я не хочу знать никаких ответов. Потому что любой ответ будет ложью.
В романе «Ночь» описано ужасное происшествие, свидетелем которого был герой. Узников заставляли присутствовать на казни. Среди повешенных был мальчик 12 лет, который был слишком легким, чтобы быстро умереть, и висел живым на веревке больше получаса. Его вид напоминал печального ангела. Сокамерник спрашивает: «Где же Бог?» А герой почувствовал внутри себя другой голос, который ответил, где Он — вот Он, здесь, Его казнили на виселице. Именно в этот момент над его верой спускается ночь, которая стала заглавием романа. Кажется, что Бог навсегда отошел в сторону и Его здесь нет. И этот вопрос о молчании Бога всю жизнь продолжает тревожить его сознание. Он понимает, что Бог умирал на виселице, был рядом, но ничем не мог помочь, Он ничего не мог. В какой-то момент герой романа кричит: «Я никогда не смогу забыть эти мгновения, уничтожившие моего Бога, умертвившие во мне душу. Я никогда не смогу это забыть, даже если мне будет суждено жить бесконечно».
Я думаю, что любой может себя узнать в этом крике отчаяния, у каждого из нас в какие-то моменты жизни бывает то, что пережил Вертер. Мы себя чувствуем детьми, рожденными в огне, и эти ожоги дают о себе знать. Поэтому все, что пишет Эли Визель и другие люди, пережившие концлагеря, которые нашли силы восстановиться и жить дальше, — это всегда потрясающий урок для всех, кто нуждается в помощи.
Обитель Бога — это те островки человечности, которые и есть образ Божий в человеке. Секрет абсолютного зла в том, что оно уничтожает в нас эту человечность, а мы при этом склонны обвинять во всем Бога. На самом деле Он не палач, Он жертва и страдает больше, чем мы сами.
Это те открытия, свидетельства, которые подарили человечеству люди, прошедшие через ужас концлагерей. Нечто подобное переживали и новомученики. Все это по-новому открывает нам Евангелие. Когда Бог молчит, мы можем очень многое услышать.
И другая важная деталь: важно понимать, что когда мы страдаем, то мы не одни в этом страдании: через горнило испытаний прошел Иисус Христос, прошла вереница святых и просто людей, которых жгли, уничтожали просто потому, что они были верующими христианами, или потому, что они были евреями, или потому, их достатку позавидовал сосед и донес. Зло и насилие уничтожает в людях человечность. Палачи сами оказывались внутри этой мясорубки и погибали.
Главное, к чему нас зовет наша вера, — помнить о своей человечности, быть среди людей человеком, образом Божиим. Не только в отношении других верующих, своих собратьев, но и в отношении неверующих и чужих, кто, может быть, не разделяет наши взгляды и нами воспринимается как враг.
По лекции протоиерея Димитрия Сизоненко «Когда Бог отвечает молчанием»
