на наш Телеграм
15 июля 2024 года — 120 лет со дня кончины А. П. Чехова. Со школьных уроков литературы у нас остались стереотипные представления о Чехове, что он — убежденный атеист. Сам же Антон Павлович неоднократно об этом говорил. А еще — пессимист, гениально описывающий беспросветный мещанский, крестьянский, чиновничий быт. Бедность, серость, скука русской провинции. Но так ли это? Вместе с протоиереем Александром Рябковым — настоятелем храма великомученика Димитрия Солунского в Коломягах (Санкт-Петербург), автором и ведущим программ на радио «Град Петров», посмотрим на прозу Чехова с христианской точки зрения.
Верил ли Чехов в Бога?
Во времена Чехова богоискательство было в моде. Сам он по этому вопросу высказывался полярно. Часто говорит, что ближе всего ему религиозность Толстого. Но когда Лев Николаевич навещал Чехова в больнице в 1898 году, между ними произошел громкий спор. Об этом пишет М. О. Меньшикову сам Чехов.
В клинике был у меня Лев Николаевич, с которым вели мы преинтересный разговор, преинтересный для меня, потому что я больше слушал, чем говорил. Говорили о бессмертии. Он признает бессмертие в кантовском вкусе; полагает, что все мы (люди и животные) будем жить в начале (разум, любовь), сущность и цели которого для нас составляют тайну. Мне же это начало или сила представляется в виде бесформенной студенистой массы, мое «я» — моя индивидуальность, мое сознание сольется с этой массой — такое бессмертие мне не нужно, я не понимаю его, и Лев Николаевич удивляется, что я не понимаю.
Мы видим, что Лев Николаевич себя считает верующим, а Чехова обвиняет в неверии.
А в другом письме Чехов пишет, что Толстой нападал на Соловьева за то, что тот верит в бессмертие и в воскресение мертвых. При этом Чехов солидарен с Соловьевым, и это выглядит уже совсем по-христиански.
Иногда Антон Павлович заявляет, что потерял свою религию. В другой раз говорит: «Ни в коем случае не можем мы исчезнуть без следа. Обязательно будем жить после смерти. Бессмертие — факт. Вот погодите, я докажу вам это. Но так и не доказал». Об это пишет Бунин, с которым Чехов был очень дружен.
А вот отрывок из письма к В. С. Миролюбову: «Нужно веровать в Бога, а если веры нет, то не занимать ее места шумихой, а искать, искать одиноко, один на один со своей совестью».
Противник веры напоказ
Когда Чехов жил в Мелихове, кроме школ и больниц, он поставил там колокольню. И даже нашел для нее особенные зеркальные кресты, «которые видно издалека». Он вместе с семейством поет в церковном хоре и ни одну Пасху не проводит вне храма. А если в это время находится в Москве, переезжает в пасхальную ночь из храма в храм, чтобы сравнить пение и звон колоколов.
Так почему же Чехов публично скрывал свою религиозность?
С одной стороны, ему претят псевдопомещичьи замашки отца, который приглашает в дом священников «служить» — была такая традиция у помещиков и дворян. Чехова раздражает, что Павел Егорович строит из себя аристократа…
С другой стороны, он вообще не любит рассуждать на тему своей веры. Открывается по этому вопросу очень редко — не хочет вставать в один ряд с богоискателями типа Мережковского. В письме Дягилеву пишет: «Как бы это я ужился под одной крышей с Мережковским, который верует, определенно верует учительски, в то время, как я давно растерял свою веру, и только с недоумением поглядываю на всякого интеллигентного верующего». Чехов откровенно ерничает, его слова полны иронии по отношению и к Мережковскому, и к Дягилеву.
Между «есть Бог» и «нет Бога» — громадное поле
Из воспоминаний Исаака Наумовича Альтшуллера, лечащего врач Антона Павловича в Ялте:
Он сам, если судить по его письмам, считал себя атеистом и говорил о том, что веру потерял и вообще не верит в интеллигентскую веру. Еще недавно человек, хорошо его знавший, рассказывал мне, как раз, во время рыбной ловли, услышав церковный благовест, Чехов обратился к нему со словами: «Вот любовь к этому звону — все, что осталось у меня от моей веры.
А на вопрос Исаака Наумовича, верит ли Чехов в «четвертое измерение», Антон Павлович неожиданно отвечает: «А знаете, четвертое измерение-то, может, окажется и существует, и какая-нибудь загробная жизнь…»
Также Альтшуллер заостряет внимание на том, что Чехов носил крестик. Вряд ли это дань традиции. В те времена, если человек терял веру, сразу начиналась публичная демонстрация этого.
И дальше он подытоживает:
Еще в 1897 году он (Чехов) в своем таком скудном, всего с несколькими записями, и то не за каждый год, дневнике отметил: «Между «есть бог» и «нет бога» лежит целое громадное поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец. Русский человек знает какую-либо одну из этих двух крайностей, середина же между ними не интересует его, и потому он обыкновенно не знает ничего или очень мало».
Святые Отцы говорят, что надо идти серединным, царским путем. И у Чехова это получалось. Он расставлял полярные точки — бакены. И шел по этому фарватеру, не попадая ни на какую мель — ни в творчестве, ни в жизни.
Вопреки трендам
Герои Чехова — часто люди из духовного сословия. Священники, дьячки, монахи, семинаристы. Антон Павлович описывает их жизнь если не с любовью, то с сочувствием и пониманием. А это совсем не в тренде эпохи. Тогда духовенство было принято или критиковать, или не упоминать вовсе.
По мнению протопресвитера Александра Шмемана, Чехов — единственный русский писатель, который по-доброму относился к русскому священнику. Хорошо его знал. Ставил на одну планку с русским учителем и русским врачом.
В рассказе «Кошмар» Чехов поднимает вопрос бедности сельской интеллигенции, в том числе священства. Эти люди — культуртрегеры для русского мужика да и для всего населения, — живут в нищете. Мы привыкли к образу священника0мироеда, навязанного нам в советские времена. Чехов же показывает своих героев жертвами не только помещика, но и серой народной массы. О ней, кстати, писал Некрасов в поэме «Кому на Руси жить хорошо».
А после поездки на Сахалин Чехов обращает внимание читателя, что священник — это еще и миссионер. Он тонет в холодных реках, замерзает в снегах, едет на собачьих упряжках. Но упорно продвигает европейскую культуру в самые отдаленные уголки страны — в тайгу, в степи, в горы. Эта позиция тоже противоречила тогдашним нарративам. Считалось, что священники и Церковь несут только вред обществу.
Святая Липа
Во многих рассказах Чехова присутствуют евангельские мотивы. Его проза сама говорит за автора. Давайте вспомним самые яркие христианские рассказы Антона Павловича.
Студент
Действие происходит в Страстную пятницу. Иван Великопольский — студент Духовной академии, сын дьячка, возвращается с охоты домой. Останавливается погреться у костра и начинает разговаривать с двумя простыми женщинами. Пересказывает им Евангелие: «Если помнишь, во время тайной вечери Петр сказал Иисусу: «С Тобою я готов и в темницу, и на смерть». А Господь ему на это: «Говорю тебе, Петр, не пропоет сегодня петел, то есть петух, как ты трижды отречешься, что не знаешь Меня». Да, в этот день много столетий назад Петр отрекся от Христа.
Но в рассказе «Студент» происходит отречение наоборот. Сначала потрясение, а потом возвращение — обновление веры этого юноши: «И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух. Прошлое, думал он, связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой.
А когда он переправлялся на пароме через реку и потом, поднимаясь на гору, глядел на свою родную деревню и на запад, где узкою полосой светилась холодная багровая заря, то думал о том, что правда и красота, направлявшие человеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому, всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле; и чувство молодости, здоровья, силы, — ему было только 22 года, — и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла».
Рассказ «Студент» сам Чехов называл любимым, а Бунин — лучшим его рассказом.
В ссылке
На первый взгляд, христианского здесь мало. Действие происходит в ссылке, два человека сидят на берегу сибирской реки. Один жалуется, как он страдает по своей родине, как хотел бы увидеть мать, отца, жену. Говорит, что они обязательно к нему приедут. Да и сам он надеется вернуться.
А второй отвечает: «Смирись, все кончено. Твоя жизнь теперь здесь, в Сибири. Бери пример с меня: я могу теперь траву есть, на земле спать». Первый отвечает: «Нет, я так не хочу. Не могу я жить без своей Симбирской губернии. Там и звезды другие, и небо другое».
Я вижу здесь прямую аллюзию на 136-й псалом, в котором еврейский народ скорбит о своей участи в рабстве.
На реках Вавилонских, тамо седохом и плакахом, внегда помянути нам Сиона. На вербиих посреде его обесихом органы нашя. Яко тамо вопросиша ны пленшии нас о словесех песней и ведшии нас о пении: воспойте нам от песней Сионских. Како воспоем песнь Господню на земли чуждей? Аще забуду тебе, Иерусалиме, забвена буди десница моя. Прильпни язык мой гортани моему, аще не помяну тебе, аще не предложу Иерусалима, яко в начале веселия моего. Помяни, Господи, сыны Едомския, в день Иерусалимль глаголющыя: истощайте, истощайте до оснований его. Дщи Вавилоня окаянная, блажен иже воздаст тебе воздаяние твое, еже воздала еси нам. Блажен иже имет и разбиет младенцы Твоя о камень.
Пс 136
В овраге
Опять костер, опять разговор. Бедная женщина Липа, потерявшая ребенка, идет из больницы, держит в руках этот неживой комочек. Она полна отчаяния. Случайные люди у костра ее пригрели, дали кусок хлеба, пожалели в ее скорби.
Звучит такой диалог:
— Вы святые? — спросила Липа у старика.
— Нет. Мы из Фирсанова.
— Ты давеча взглянул на меня, а сердце мое помягчило. И парень тихий. Я и подумала: это, должно, святые.
— Тебе далече ли?
— В Уклеево.
— Садись, подвезем до Кузьменок. Тебе там прямо, нам влево.
Святые! Липа увидела в этих людях свет. Мне это напоминает шествие евангелиста Луки и ученика Клеопы в Эммаус, где происходит узнавание воскресшего Христа. А здесь незнакомые люди узнают друг друга и между ними происходит христианская коммуникация.
Горький пишет Чехову после прочтения рассказа:
…Читал я мужикам «В овраге». Если бы Вы видели, как это хорошо вышло! Заплакали хохлы, и я заплакал с ними. Костыль понравился им — чорт знает до чего! Так что один мужик, Петро Дерид, даже выразил сожаление, что мало про того Костыля написано. Липа понравилась, старик, который говорит: «велика матушка Россия». Всех простили мужики, и старого Цибукина и Аксинью, всех! Чудесный Вы человек, Антон Павлович, и огромный Вы талантище.
И если у сегодняшнего читателя возникает желание наказать виновницу смерти младенца — Аксинью, то русские мужики прощают даже ее. Так на них повлияла святая Липа.
Казак
Помните притчу о добром самаритянине? «Один священник шел той дорогою и, увидев его, прошел мимо. Также и левит, быв на том месте, подошел, посмотрел и прошел мимо» (Лк 10:31–32). Самарянский житель поступил по-другому. Но что было на душе тех, кто прошел мимо? Рассказ «Казак» — попытка описать это.
Действие происходит где-то в степной России. Максим Торчаков с женой едут в Христово Воскресение из церкви домой. Везут освященную пасху. Попадается им на дороге казак, отпущенный из армии. Он болен, ему плохо — сидит у дороги, не может ехать дальше, возможно, умирает. Рядом оседланная лошадь. И просит казак у супругов «свяченой пасочки — разговеться». Причаститься ею в этот день — тогда и умирать можно.
Но включается религиозный фанатизм жены Торчакова: «Не дам я тебе паску кромсать! С какими глазами я ее домой порезанную повезу? И видано ль дело — в степи разговляться. Поезжай на деревню к мужикам да там и разговляйся!»
Женщина, которая была на службе и освящала пасху с куличами, совершенно не понимает сути этого дня, сути христианской веры. А вот Торчаков уже до конца дней своих не сможет жить спокойно. И все у него пойдет наперекосяк — хозяйство развалится, с женой ладу не будет. Будет он пить горькую и сидеть дома. А трезвым ходить по степи и ждать, не встретится ли ему тот казак.
Письмо
В рассказе два героя — благочинный, отец Федор Орлов, порядочный, благообразный человек. И отец Анастасий, который «вел нетрезвую жизнь, не ладил с причтом и с миром, небрежно вел метрические записи и отчетность — в этом его обвиняли формально, но, кроме того, еще с давних пор носились слухи, что он венчал за деньги недозволенные браки и продавал приезжавшим к нему из города чиновникам и офицерам свидетельства о говении».
Отец Анастасий — запутавшийся, запрещенный к служению. Но именно он здесь — положительный персонаж. К благочинному приходит дьякон с просьбой написать строгое письмо сыну, который живет в блуде с женщиной где-то в другом городе. Отец Федор надиктовывает резкое, злое, «правильное» письмо.
А отец Анастасий просит дьякона не посылать такое письмо сыну: «Прости, бог с ним! Я тебе… вам по совести. Ежели отец родной его не простит, то кто ж его простит? Так и будет, значит, без прощения жить? А ты, дьякон, рассуди: наказующие и без тебя найдутся, а ты бы для родного сына милующих поискал!»
И в этом весь Чехов, понимающий, жалеющий своих несчастных, запутавшихся героев.
На подводе
Рассказ про сельскую учительницу Марью Васильевну. Она ездила в уездный город получать жалованье. А сейчас возвращается домой, в деревню. Везет ее сторож школы. Мимо проезжает местный помещик. Между ним и героиней есть симпатия. Но признаться в этом они друг другу не могут. Подвода проезжает через разлившийся в половодье ручей. Все купленные припасы — сахар, чай подтоплены. Шубка подмочена. А Мария Васильевна — человек бедный, для нее это непоправимая потеря.
И пронзительный финал рассказа: «На железнодорожном переезде был опущен шлагбаум: со станции шел курьерский поезд. Марья Васильевна стояла у переезда и ждала, когда он пройдет, и дрожала всем телом от холода. Было уже видно Вязовье — и школу с зеленой крышей, и церковь, у которой горели кресты, отражая вечернее солнце; и окна на станции тоже горели, и из локомотива шел розовый дым…»
Чехов пишет, скорее всего, про свои любимые кресты, которые тоже «горели» на солнце в Мелехове.
И дальше:
Вот он — поезд; окна отливали ярким светом, как кресты на церкви, больно было смотреть. На площадке одного из вагонов первого класса стояла дама, и Марья Васильевна взглянула на нее мельком: мать! Какое сходство! У матери были такие же пышные волосы, такой же точно лоб, наклон головы. И она живо, с поразительной ясностью, в первый раз за все эти тринадцать лет, представила себе мать, отца, брата, квартиру в Москве, аквариум с рыбками и все до последней мелочи, услышала вдруг игру на рояле, голос отца, почувствовала себя, как тогда, молодой, красивой, нарядной, в светлой, теплой комнате, в кругу родных; чувство радости и счастья вдруг охватило ее, от восторга она сжала себе виски ладонями и окликнула нежно, с мольбой:
— Мама!
И заплакала, неизвестно отчего. В это время как раз подъезжал на четверке Ханов, и она, видя его, вообразила счастье, какого никогда не было, и улыбалась, кивала ему головой, как равная и близкая, и казалось ей, что и на небе, и всюду в окнах, и на деревьях светится ее счастье, ее торжество. Да, никогда не умирали ее отец и мать, никогда она не была учительницей, то был длинный, тяжелый, странный сон, а теперь она проснулась…
— Васильевна, садись!
И вдруг все исчезло.
В рассказе нет непосредственных отсылок к библейским мотивам, но это истинно христианский рассказ. Ведь христианство — это прекрасное знание души человека, любовь к нему. Мы видим здесь и сострадание, и понимание, как живет человек, что ему надо и какие струны натянуты в его душе.
Сострадание, пришедшее из детства
У Чехова было непростое детство и необычное воспитание. Каждый год первого сентября в семье начиналось чтение житий святых. Каждый день — то житие, которое положено на сегодня. Все дети прекрасно знали Священное Писание, устроение богослужения. И это дало основу для знания души человеческой.
Принято считать, что отец Чехова был тиран. Но вместе с тем он — сын крепостного, прекрасно знал нотную грамоту, играл на скрипке. Был романтик в душе. Да, он был строгим. Но Антон Павлович не считал его тираном, а признавал глубоко несчастным человеком. И всегда говорил, особенно в ответ на критику брата Александра: «Всем, что в нас есть хорошего, мы обязаны родителям».
Почитание отца и матери было неподдельным, подлинно христианским. Несмотря на обиды, вынесенные из детства. Здесь мы опять видим у Чехова два полюса: «в детстве у меня не было детства». А с другой стороны: «…считаю своим долгом сделать все, чтобы мои родители были счастливы», — из письма к сестре Маше.
Серые тона дают надежду
Читать Чехова хорошо с первого тома и до последнего. Так можно проследить его взросление, духовный рост. Как от «Осколков», «Стрекозы», «Будильника» он переходит к философским, глубоко психологическим вещам. От анекдота — к трагедии. Герои Чехова — не придуманные персонажи. Этим они отличаются от князя Мышкина или Сонечки Мармеладовой. В них можно узнать черты людей, окружавших писателя: отца, братьев, других людей, его самого.
На первый взгляд, в прозе Чехова все очень грустно, если не сказать больше — безнадежно. Но я не считаю Антона Павловича пессимистом. Он просто трезвомыслящий человек. И его рассказы, несмотря на серые тона, дают надежду. Будто говорят — и в буднях есть своя прелесть. И это тоже очень по-христиански. Более того, чеховская проза терапевтична. Сопереживая его героям, можно заново прожить собственные тяжелые жизненные ситуации. И освободиться от их излишнего эмоционального груза.
В фильме «Плохой хороший человек», снятом по рассказу «Дуэль», в финале мы видим лодку. Она плывет от берега к пароходу. Гребцы стараются, гребут. А лодка будто стоит на одном месте — волны ее отталкивают к берегу. Но почему-то она все-таки подплывает к пароходу.
Так же и с человеком. Трудно ему идти против волн. Но если будет трудиться, грести — дойдет, достигнет своей цели. Чехов был в этом убежден. Его рассказы об этом — о последовательном труде над собой.
Протоиерей Александр Рябков — настоятель храма святого великомученика Димитрия Солунского в Коломягах (Санкт-Петербурге), автор и ведущий программ на радио «Град Петров».
Текст подготовлен по беседе «Чехов и Христос: тайны веры неверующего писателя»
