на наш Телеграм
Церковь никогда не искала себе врагов. Но они у нее были и есть. Жестокие и непримиримые. Можно ли уничтожить Церковь и веру, если создать отлаженную систему репрессий? Кто такие «молчуны» 30-х годов? Как черная икра помогала сохранять храмы при Хрущеве? О гонениях на Русскую Православную Церковь в новое время, о том, как она смогла сохраниться и могут ли вернуться страшные времена, рассказал протоиерей Константин Костромин.
Разберемся в терминах
Что такое гонения? Можно ли считать хулиганство группы людей гонением? А если у них есть план действий? Допустим, они захватили власть в стране, но пока не начали активных репрессий, — это уже гонения? Или все-таки нет?
Вот появляется программа: она четко структурирована и начинает последовательно реализовываться. Это уже больше похоже на гонения, верно?
Ключевой момент — цель. Если конечная цель заключается в уничтожении веры как убеждения и Церкви как сообщества, то это выходит за рамки обычного насилия. Ведь чтобы уничтожить и то, и другое, необходимо устранить и тех, кто их исповедует. Чтобы эти идеи больше не распространялись. Гонения неизбежно связаны с гибелью людей — в их основе всегда лежат не просто репрессии, а уничтожение самих носителей веры.
Цели кажутся схожими, но это не так
Казалось бы, христианство и социализм объединяет одна великая цель — справедливость. Но по сути, их пути лежат в разных направлениях.
Посмотрим, к примеру, на притчу о богаче и Лазаре — идеальная иллюстрация для социалистических идей. Но все не так просто. В христианской перспективе вопросы справедливости решаются не на земле, а после смерти. Богатые и бедные получат по заслугам только тогда, когда жизнь земная завершится. Для Церкви социальное неравенство — это не просто проблема распределения ресурсов, а следствие греха, с которым невозможно бороться коллективно.
Церковь всегда говорила: борьба с грехом — дело личное, и она сводится к покаянию. Массовое движение за «справедливость для всех» — иллюзия. Социализм, пытаясь выровнять жизнь людей здесь и сейчас, забывает, что человек — это не только плоть, но и душа. А раз так, путь, который предлагает социализм, с точки зрения Церкви — утопия.
Церковь всегда в обороне?
В середине XIX века социализм стремительно превращался в мощное атеистическое движение. Большевики, меньшевики, эсеры, анархисты — все они выступали против Церкви. Конфликт был неизбежен. Но главный вопрос: кто сделает первый шаг? Кто возьмет на себя инициативу — Церковь или социалисты?
Церковь не спешила. Она занимала пассивную позицию, реагировала только на отдельные инциденты, публикации. А потом грянуло Кровавое воскресенье. События показали: прежний мир трещит по швам, и на сцену выходит новый порядок, где атеизм и социализм — реальные игроки.
У Церкви не было опыта борьбы с социализмом как богоборческим учением. Отдельные публикации XIX — начала ХХ века не давали рецепта, что нужно делать. Попытки начать полноценное изучение социалистических учений и выработать противоядие реализовать не успели. Церковь надеялась, что православное государство сможет удержать ситуацию под контролем. Но мир уже катился в другую сторону.
От эйфории к шоку
Февральская революция 1917-го вызвала скорее эйфорию. Социалисты пытались захватить власть, но в итоге получилось двоевластие. Временное правительство не стало атеистическим. Все, казалось, было не так уж и плохо. Церковь даже поддержала это правительство, надеясь на сохранение своего положения.
Но затем — Октябрь. Большевики взяли власть. Как Церкви вести себя в новой реальности? Никто не знал. Тревога нарастала. Первые выпады против Церкви не были системными. Многие архиереи и священники это понимали, но не знали, ждать ли системного притеснения.
И вот 1922 год. Изъятие церковных ценностей в Петрограде — одна из самых громких и болезненных страниц в истории тех лет. Под предлогом помощи голодающим Поволжья большевики начали изымать золото, серебро и другие святыни из храмов и монастырей. Митрополит Вениамин Петроградский отчаянно пытался договориться: Церковь готова помочь, но без того, чтобы превращать передачу ценностей в насильственное изъятие святынь.
Сегодня — ценности, завтра — храмы, а что потом?
Можно ли считать изъятие церковных ценностей гонением на Церковь? Разве без них Церковь не может существовать? Преподобный Сергий Радонежский служил с деревянной Чашей — и что? Его служба от этого не теряла своей силы.
Однако тут все сложнее. Ценности — это не просто материальные предметы. Для Церкви они несут духовный смысл, а для государства — это всего лишь тактический актив. Но митрополит Вениамин видел гораздо дальше. Он понимал, что это изъятие — лишь начало.
Сегодня они забирают золото. Завтра — храмы. А послезавтра что? Запретят собираться даже по квартирам? Митрополит видел: впереди не только конфискации церковного имущества, но и угроза самому существованию Церкви.
И он понимал, чем это закончится. Независимо от того, признает ли он вину или нет, — его ждет расстрел. Гонения начались именно в этот момент. Стало ясно: удар наносится не только по святыням, но и по самой вере.
Ничего личного, только интересы государства
А потом на сцену вышел Троцкий. Он разработал настоящую программу уничтожения Церкви — не стихийную, а четкую, государственную. Все серьезно: комплексные меры, долгосрочные планы, насилие и убийства. Но самое коварное — идея разделить саму Церковь на два лагеря: обновленцев и консерваторов, «тихоновцев». Цель? Столкнуть их, чтобы они сами друг друга уничтожили.
Перспектива обновленческого движения хорошо показана в романе Владимира Войновича «Москва 2042». Отец Звездоний — священник, который не верит в Бога, — это идеальный образ обновленцев. Вера для них — лишь декорация, они верят во власть. С таким подходом Церковь не просто раскалывалась — она разваливалась изнутри.
Как работала система
Но власти не могли просто начать арестовывать священников. Нужно было создать настоящий репрессивный аппарат. Законы, обвинения, судебные процессы, приговоры — все это нужно было организовать, да еще так, чтобы выглядело легитимно. Священникам часто вменяли контрреволюционные деяния.
Система строилась годами. И к 1934 году работала по единой схеме от Минска до Владивостока. Священников судили «по-настоящему»: конкретные обвинения, свидетельские показания, перекрестные допросы. Все выглядело законно и предсказуемо. Казалось, у Церкви нет шансов.
Эпоха Большого террора
К 1937–1939 годам ситуация еще ухудшилась. Большой террор привел к шаблонности приговоров и следственных дел. Документы часто писались под копирку, допросы не проводились, а подписи отсутствовали. Именно тогда механизм, заложенный Троцким, заработал как часы. Вина больше не требовала доказательств — все стало лишь формальностью.
Годы войны: от уступок к новым репрессиям
С 1940 года начались изменения. Из лагерей стали выпускать священников и архиереев, хотя, конечно, с ограничениями — владык не могли назначать на кафедры. К началу Великой Отечественной войны на свободе было всего около восьми архиереев. Кажется, что это послабление? Не совсем.
С начала 1943 года репрессии стали более адресными. В это время активно арестовывались католические священники, особенно те, кто был связан с Польшей. А также немцы и французы, которых подозревали в связях с католической церковью и правительством Виши. Арестовывали более адресно. Война диктовала свои правила.
Последние годы Сталина
После 1948 года политика снова ужесточилась. Репрессии набирали обороты — к 1952–1953 годам Сталин готовил новый виток арестов. Сохранились некоторые документы, списки. Однако сегодня неясно, была ли это попытка уничтожить Церковь или просто «чистка» – изоляция нежелательных элементов путем ссылки.
Диссиденты — не диссиденты
Хрущевские гонения на Церковь — тема неоднозначная. Хотя Хрущев публично заявлял о борьбе с «пережитками прошлого», это была не классическая репрессия. Скорее попытка контролировать и ограничивать религиозную активность.
Хрущев сосредоточился на борьбе с диссидентами. Интересно, что многие из них были атеистами. Хотя, когда они выступали против государственной идеологии, иногда становились «верующими». Борис Успенский метко подметил: диссидент всегда выступает против власти. Если государство поворачивается лицом к религии, диссидент немедленно становится атеистом. И наоборот.
Многие известные «диссиденты» того времени были тесно связаны с системой: Евгений Евтушенко, Владимир Высоцкий, Юрий Любимов — обладатель премий от НКВД и КГБ. Грань между настоящим диссидентством и конформизмом была зыбкой. Это порождает вопрос: насколько их критика власти была искренней, а насколько частью политической игры?
Черная икра и закрытие храмов
Церковь не заигрывала с диссидентским движением. Не было ни сил, ни желания. Годы относительной легализации приучили, что лучше не раздражать советское государство, жить с ним одной жизнью. Чиновники отдела по делам Русской Православной Церкви (потом — по делам религий) ценили такое положение. Ломать его не было выгодно никому. Хрущев собирался «показать по телевизору последнего попа», но и его сподручным этого уже не очень хотелось.
Отношения между государством и Церковью в те годы сводились к прагматическим компромиссам. Советская власть могла закрывать храмы. Но формальные идеологические установки отступали в кулуарных соглашениях. Митрополиты, например, делали уполномоченным по делам религии символические подарки, в частности, дарили черную икру. А те, в свою очередь, подписывали необходимые документы и иногда даже предотвращали закрытие храмов.
Разделение понятий: политика и гонения
Гонения — это все-таки активные действия, направленные на уничтожение Церкви и преследование ее деятелей. Политика государства, даже если она недружественна, не всегда доходит до такой стадии. Внешние уступки и дипломатические шаги создают видимость относительного спокойствия. Но реальные механизмы давления могут действовать незаметно.
Сегодня подобные процессы можно наблюдать на Украине, где, несмотря на отсутствие массовых репрессий, религиозная ситуация остается напряженной.
Исторические параллели и различия
История не повторяется дословно, но иногда напоминает дежавю. В Советской России появилась обновленческая церковь, которая пыталась встроиться в игру с государством, реформируя богослужения и каноны. Сейчас на Украине наблюдается что-то похожее: идеи реформ в церковной жизни, создание «своей» церкви, которая бросает вызов канонической УПЦ (Московского патриархата).
Но тут есть важный нюанс. Если в Советской России обновленчество было политическим проектом, то в сегодняшней Украине церковные процессы больше связаны с национализмом.
Если события продолжат развиваться по этому сценарию, через несколько лет мы можем увидеть настоящие гонения на Церковь. Остается только верить в промысл Божий и надеяться, что все сложится по-другому.
Почему советской власти не удалось справиться с Церковью?
Когда Церковь становится неотъемлемой частью общества, ее невозможно уничтожить, не нанося ущерба самому обществу или значительной его части. Это ключевое условие ее выживания. Вспомним профессора Преображенского из «Собачьего сердца». Хотя этот персонаж и не христианин, он вызывает ассоциации с реальными учеными вроде Ивана Петровича Павлова — верующего профессора и академика. Такие фигуры, как Павлов, олицетворяют не только науку, но и духовную опору, которую невозможно просто «убрать». Если государство начинает борьбу с Церковью, оно неизбежно сталкивается с необходимостью уничтожения таких людей. Но это связано с риском — слишком велико их значение для науки, для людей. Да и мировое сообщество не останется равнодушным.
Власти вынуждены мириться с их существованием какое-то время, хотя никто не может сказать, сколько это продлится. Эти люди не исчезают в одночасье: одни уходят в тень, другие просто молчат о своей вере.
Примером могут служить сотрудники Института истории материальной культуры, среди которых было немало верующих. Многие из них когда-то учились или преподавали в духовных академиях. Однако на партийных собраниях они хранили молчание и, скорее всего, не посещали церковь. Но их внутренний мир оставался скрытым. Такие «молчаливые» ученые 1930-х годов впоследствии стали основой преподавательского состава Ленинградской духовной академии после ее открытия в 1946 году: профессора Константин Сборовский, Василий Четыркин, Александр Макаровский. Церковь, глубоко укорененная в обществе и опирающаяся на таких людей, не может быть уничтожена.
Церковь — это мы
Однако вопрос остается открытым: должны ли мы воспринимать все эти события как гонения или как неизбежный процесс в истории Церкви? Не буду никого предостерегать. Пусть каждый руководствуется своей христианской совестью и сознанием. Но, думаю, главное — постоянно расширять свой духовный кругозор. Не ограничиваться только чтением советов священников в сложные моменты жизни. Погружайтесь в богословскую литературу, следите за тем, что происходит в Церкви.
Церковь — это не только президент или патриарх, архиерей или настоятель. Их роль важна, но настоящая сила Церкви — это мы, простые верующие. Если однажды наступят новые испытания, Церковь устоит не благодаря иерархии, а благодаря каждому из нас. В этом великом ряду все равны — и бабушки и дедушки, и дети и взрослые, и священники, и монахи и епископы.
Протоиерей Константин Костромин — кандидат богословия, кандидат исторических наук, проректор по научно-богословской работе Санкт-Петербургской духовной академии.
Текст записала Ольга Лебединская по беседе «Крест и тени: гонения на христиан в новое время».
