на наш Телеграм
Пять лет назад, 22 сентября 2020 г., отошел ко Господу Сергей Хоружий, великий мыслитель, вписавший неопатристическую теологию в постметафизический поворот актуальной мысли; 5 октября 2025 г. ему исполнилось бы 84 года. В память о нем — попытка «саммари», выжимки ряда его текстов о трансгуманизме (лишь одна тема — среди множества промысленных Хоружим). Трансгуманизм — на повестке дня: Хоружий был одним из очень немногих (среди православных — не уникальным ли?) мыслителей, кто не выжимал «хайпа» из этой темы, не производил ни возбужденной хвалы, ни панического отвержения, но в действительности промыслил ее. Это тема была одной из главных в монографии Хоружего «Социум и синергия». Ниже, однако, — выжимка серии текстов Хоружего (докладов на рабочем семинаре-практикуме в Новосибирске и др.), посвященных исключительно трансгуманизму (послуживших базой соответствующих наработок «Социума и синергии»). Их мы объединили в одну электронную книгу.
1/5. Проблема Постчеловека, или трансформативная антропология глазами синергийной антропологии
В фокусе внимания текста — пересечение опыта древних духовных практик и новейших антропологических феноменов.
Текущая антропологическая ситуация отличается небывалой новизной: история знала множество проектов радикальной трансформации Человека, но впервые таковые проекты лишены какой-либо религиозно-онтологической базы.
В отличие от того что можно не редко услышать от консерваторов, трансформация человека — традиционная религиозная тема: мистерии, различного рода религиозные практики себя, духовные практики (в частности та, чьему изучению посвятил себя Хоружий — восточнохристианская — исихазм) ставили задачу трансформации человека, притом как раз таки «эталонным образцом трансформативной антропологической практики на религиозной основе служат … духовные практики».
Уникальность разбираемых текстов в том, что здесь «постчеловеческие тренды» (трансгуманизм и др.) анализируются прицельно в фокусе православного мышления, но — вопреки обыкновению — контекст задается не технофобски-консервативно-эссенциалистский (где эссенциализируется, то есть сакрализуется, фетишизируется наличный состав, наличное состояние человека), а радикально-деэссенциалистский, контекст радикальной трансформации Человека.
«Духовная практика развертывается в наличной антропологической реальности, которая связана фундаментальными предикатами способа существования человека, конечностью и смертностью; на эмпирическом уровне, их источником и гарантом служит генетическая программа Человека, генокод. Онтологический трансцензус /происходящий в духовных практиках, по мнению субъектов этих практик/ предполагает преодоление их»: иными словами, православный теолог не может пройти мимо формального тождества духовных практик и постчеловеческих трендов: и те и те не эссенциализируют наличное состояние человека, а ставят задачу радикального преображения человека, преодоления его наличного состояния.
Да, конечно: в духовной практике полное достижение телоса метаэмпирично (человек достигает восславленного состояния уже только в Царстве Божьем); однако начатки радикальной трансформации вполне эмпиричны, наблюдаемы в здешней реальности: например, «отверзение чувств» актуально, эмпирически начинает то, что в метаэмпирике ожидается как «тело славы».
«Пафос изменения, жажда избыть свою ветхую природу, претворится в иное бытие — эти глубинные стимулы трансформативной антропологии, имея религиозно-мистическую основу, в секулярной культуре умерли»: тема трансформации Человека в модерне — закрыта (исключения в литературе и утопиях незначительны и не предполагали собственно каких-либо практик). Именно традиционные, религиозные общества желали радикальной трансформации Человека и практиковали множество техник того, что ими понималось как реальная, в эмпирике данная таковая трансформация. Подобное модерному, секулярному Человеку не интересно: гуманизм эссенциализиует «человека разумного». Биоконсерватизм (столь часто предъявляемый как религиозная позиция) есть на деле чисто секулярная установка.
В XX в. происходит радикальный слом: взрывной рост постчеловеческих трендов от фантазий научной фантастики до вполне конкретных наукотехнических проектов. Постчеловеческие тренды суть «новый максимум трансформативности после духовных практик. Впервые в истории Человека полнейшая трансформация им самого себя, собственной природы и конституции, становится технически осуществима».
Притом, как бы это не было странно, Постчеловек так до сих пор и не получил научного или философского определения. Реально даны пути к гипотетическому Постчеловеку: генные и компьютерные технологии, а точнее соответствующие «антропотехнологические практики», т. е. разного рода манипуляции на стыке человек / генные технологии, человек / компьютерные технологии. На первом стыке производится «Мутант-тренд», на втором — «Киборг-тренд».
Мы подошли к тому, что кажется важнейшим вкладом Хоружего в проблематику трансгуманизма: «чтобы понять антропологический смысл киборгизации следует полностью отделить технологические аспекты как иррелевантные», «герменевтика постчеловеческих трендов должна рассматривать не технологию, а сугубо — антропологию, ставя лишь такие вопросы: что происходит с сознанием и с целостной человеческой личностью? Что происходит со сферой эмоций, с эстетическими восприятиями? со сферой общения, с социальными измерениями существования? и т. д.»
Пока дебаты о трансгуманизме смещены в сторону технологий, вопроса о Человеке, собственно, не ставится, то есть в сущности дебаты просто-напросто и не начинаются. Надо спрашивать: что происходит с Человеком, с человеческим в постчеловеческих трендах, в соответствующих «антропотехнологических практиках»? — только здесь вообще только и удается нащупать границу между Человеком и Постчеловеком, характеризовать гипотетических существ, могущих появиться вблизи — по эту или уже по ту сторону — этой границы.
А еще прицельней: «что происходит с парадигмой антропологического размыкания», как «определяющим элементом конституции Человека»? Ответ на этот вопрос очерчивает границу человеческого и постчеловеческого. Человек, согласно мысли Хоружего, есть ансамбль своих размыканий, например исихаст, субъект восточнохристианской трансформативной, духовной практики, размыкается (в молитве, умном делании и т. д.) на Троицу; субъект имперсональных (азиатских — индийских, дальневосточных) духовных практик размыкается (в ряде своих специфических техник) на безличный абсолют; иной субъект размыкается на энергии бессознательного и т. д. и т. д. — Различие размыканий производит различий «конституций» Человека, т. е. различно конституирует его.
«Эмпирический человек не был неизменным никогда и никогда не будет, покуда жив». Всегда человек ставил задач трансформации себя; с другой стороны он всегда создавал те или иные технологии. Создание технологий и попытки трансформации себя принадлежит к определению человека. Неизбежно было, что эти две деятельности встретятся: и вот они наконец встретились в постчеловеческих трендах.
Могут ли они встретиться и в сфере духовных практик? — «Априори вопрос открыт»! — здесь Хоружий открывает интереснейшую проблему возможных духовных практик Мутантов и Киборгов и пр. гипотетических фигур постчеловеческих трендов. На какого рода размыкания будут способны Мутанты и Киборги; будут ли они способны на онтологические размыкания, т. е. на совершение духовных практик?— смогут ли молиться Мутанты и Киборги? — вот подлинно нетривиальный, подлинно интересный, подлинно важный вопрос. — Если смогут, то, несмотря на все трансформации, мы будем иметь дело с формами Человека — существа, способного к прохождению духовных практик, к размыканию на онтологически Другое, на Инобытие, на Божество.
Все возможные негативные явления, угрозы в этой области могут находится в области антропологии, а отсюда правило: никакого негативного отношения к технологиям самим по себе (как, разумеется, и восторженных). Главное, чтобы антропология не редуцировалась к технологии. В этой проблематике необходимо реактулизировать патристический «принцип пользование/злоупотребление»: пользоваться, вообще говоря, можно всем — в тех рамках и до тех пор, пока это не приводит к тем или иным злоупотреблениям. Еще и еще раз: дело не в технологиях самих по себе, а в том, как человек их применяет. Ударение надо ставить на «стратегию выбора стратегий»: не прогресс наукотехники опасен, а редукция Человека: опасны мороки (пока еще только гипотетические существа) человека как компьютера из мяса, разума как машинного интеллекта и т. п. монстров, что рождаются не из наукотехники собственно, а в рамках определенных антропологических трендов, в рамках определенных стратегий Человека относительно себя самого.
«Стратегия выбора стратегий»: любой разговор о любой технологии бессмысленен, если не определена та антропологическая стратегия, внутри которой только и могут быть осмыслены те или иные (позитивные ли, негативные ли) последствия той или иной технологии; и что действительно нам необходимо (как виду, как роду Адама) так это «стратегия выбора стратегий» — та логика (концептуальная, ценностная) согласно которой вообще только и можно говорить здесь о каких-либо стратегиях.
Суть: нужно избежать «карнавального матча Трансгуманисты против Биоконсерваторов». И те и те — не правы, не поднимаются на нужную стратегическую, теоретическую высоту; необходима аналитика Человека в различнейших его проявлениях и динамиках: и только отсюда — аналитика его технологических практик: не «технологий» как таковых (как нечто обособленно их просто и не существует), а технологических практик человека: того, что делает с собой Человек в этих практиках.
«Человека неотвратимо ждут радикальные изменения». И вполне возможно, что «парк новых технологий — часть ресурсов обновления». — Обновления Человека, а не его конца.
«Дискуссия, где взвешиваются все Pro et Contra в проблеме Постчеловека и решается судьба Человека, превращается в карнавальный матч «Трансгуманисты против Биоконсерваторов», в котором обе команды стоят одна другой по узости и примитивности видения.
…А между тем, независимо от исхода матча, Человека неотвратимо ждут радикальные изменения. Если он сумеет осмыслить заново свою «человечность», точно определив, чему в ней надлежит быть строго хранимым, а чему – меняться и обновляться, – эти изменения еще могут стать не крахом Человека, а его обновлением. А парк новых технологий – стать частью ресурсов обновления.»
2/5. Аналитика размыкания человека как методология диагностики антропологических трендов
Размыкание, открытость-к характеризует способ бытия человека вообще: например, сознание, перцепции суть размыкания (сознание к сознающемуся им, чувства — к чувствуемому им и т. д.). Человек есть ансамбль его размыканий; тут принципиальны конститутивные размыкания — те, где закладывается конституция (основоустройство) человека. Предельные (граничные) размыкания Человека очерчивают антропологическую Границу (о-предел-ение Человека).
Человек как размыкание, а не как сущность — основание постклассической, постметафизической антропологии Хоружего: антропологии православной, ибо она была Хоружим изведена из аскетического наследия православия. Человек здесь — не субстанционален, не самодостаточен, не понимается в горизонте метафизики наличия, а определяется через другое себе — к тому, чему он размыкается: к Богу ли (онтологически Другому), фигурам бессознательного) и т. д.
Антропотренд есть некоторая антропологическая реальность (такие-то практики, проявления человека) заметная социально, оказывающая воздействие на общество.
Диагностика антропотренда есть распознавание, на какой «топике» Границы этот тренд осуществляется, что позволяет понять какой человек (какой конституции и пр.) — осуществляет этот тренд. Диагностика отвечает на вопрос: что за Человек (какой конституции) стоит за данным антропотрендом?
Радикальные тренды суть те, где человек «достигает пределов своего сознания и естества, доводит себя до последней черты, до беспредела». Степень радикальности большая, если включается телесность, меньшая, если только сознание (то есть радикальность определяется по включенности уровней человека). Хоружий приводит следующие примеры радикальных антропотрендов:
- психотехники ранжируются от пытающихся ориентироваться на прототип той или иной духовной практики через его вульгаризацию, упрощение к гибридизациям разных элементов разных духовных практик и далее к подлогам, подменам, муляжам духовных практик (Кастанеда, «интегральный традиционализм», мн. др.);
- «кислотные практики», где употребление разных нарковеществ создают разные субкультуры, то есть некоторые антропотренды;
- «экстремальные телесные практики»: профессиональный спорт (представляющий целую систему разнообразного воздействия на телесность и психику человека) и т. п.; современное искусство, работающее с телесностью (здесь часто культивируют агрессию, трансгрессию); практики изменения конституции тела (генетические эксперименты);
- виртуальные практики: мероприятия поп- и рок-культуры с симуляцией патологических явлений и т. п.; выходы в киберпространство;
- «психоделический тренд» (вводится в следующем тексте) — гибрид духовных и виртуальных практик, где далеко не в полной мере, играючи приобретают впечатления от некоторого неповседневного духовного (или имитирующего его) опыта;
- постчеловеческие тренды: через изменение конституции тела — Мутант-тренд, через синтез с машиной — Киборг-тренд;
- суицидальный терроризм, представляющий собой (помимо прочего) продукт деформации духовной практики через вторжение энергий бессознательного превращающие ее (практики) в феномен агрессии и трансгрессии (в православии это называют «прелестью»).
Важным здесь представляется описание многих из этих практик как виртуализаций, гибридизаций, симуляций тех или иных духовных практик.
«Определить … парадигму конституцию человека, описать личностные структуры и т. д. … означает провести диагностику … предметно и детально … реконструировать человека, чьим проявлением служит диагностируемый феномен». Оппозиция телосов духовных практик служит тут ориентиром: «личное бытие-общение» в христианских духовных практиках (Бог-Любовь, Троица) или «имперсональное бытие-небытие» в азиатских духовных практиках (нирвана и т. п.). Последнее описывается в частности через отключение всех эмоциональных активностей. Классическая йога, например, четко и ясно говорит о аннигиляции личностной идентичности и самосознания (ум без экзистенциального центра: интересно, что через эту формулу можно описать и разум картезианского, а не паскалевского типа, мышление без личности: машинный интеллект, гипотетический результат «оцифровки» человеческого сознания). Тут Хоружий очень интересно ставит в прямое сродство «расчеловечивание» постчеловеческих трендов и телос имперсональных духовных практик: оттого и входят в резонанс, отличаются динамикой роста практики ведущие к Постчеловеку и разного рода практики на основе азиатских духовных практик: «глубинные тенденции» у них одни. Тут — ключ ко многим современным феноменам.
«Американские сознание на буддийском каркасе»: так Хоружий описывает складывающуюся тут антропоситуацию. Человек психотехник производится в редукции буддийских практик к психологии, мирскому поведению (буддизм минус религия, минус философия). «Бизнес-стратегии и буддийские практики расчеловечивания могут находить меж собой богатую общность»: феномен, многажды оказывавшийся в фокусе критической теории (Жижек, др.). Отключение эмоций и этики, отрешенность доставляемые психотехниками на буддийской базе очень помогает в бизнесе.
Резкую критику всех этих трендов не нужно принимать за тривиальный консерватизм. За критикой — радикальная мысль: трансгуманистский тренд несмотря на видимость — вовсе не радикален: он лишь длит и интенсифицирует гуманизм, снова ставит на прогресс наукотехники (что — модерная, секулярная установка): тут нет никакой новизны. (В частности картезианский дуализм протяженного и мыслящего можно теперь, задним числом понять как модель Мутант- и Киборг-трендов: Декарт понимал живые тела, животных как биомеханизмы: Мутант-тренд реализует эту модель, тогда как Киборг-тренд, проект оцифровки сознания реализует понимание Декартом мыслящего как бестелесного. Таким образом трансгуманизм целиком и полостью находится еще в картезианском, модерном горизонте, т. е. философски, концептуально, антропологически консервативен.)
Кризис Человека (неясность куда, как, зачем себя двигать) толкает его к технологиям: подоплека трансгуманизма в его антропологическом примитиве, нехватке собственно антропологических стратегий: отсюда падение в стратеги чисто технологические: пусть-де технология просто заменит антропологию. Иными словами мы тут — в православной мысли Хоружего — обнаруживаем постгуманизм — критику трансгуманизма (как переразвития гуманизма) в пользу утверждения плюральности Человека, его уже всегда неэссенциальности, множественности «технологий» себя в антропологическом смысле, а не наукотехническом. Человек как таковой всегда был тем и есть тот кто ставил и ставит задачи трансформации себя в различных технологиях и стратегиях: наукотехника тут, собственно, мало что привносит подлинно (концептуально, стратегически) нового, а трансгуманизм, напротив, уничтожает саму эту проблематику выбрасывая антропологические технологии (духовные практики и т. п.) и некритически ставя на наукотехнические технологии.
Суть в том, что в трансгуманизме нет никакого «созидания себя»; трансгуманизм есть «капитулянтский извод уходящей, устаревающей формации Человека Безграничного /Модерного, Секулярного Человека, не размыкавшегося ни на какую топику антропологической Границы, а мнившего себя субъектом безграничного экспансии — «прогресса»/. Игнорируя интегральные задачи антропологии … этот тренд — запоздалый плод чисто наукоцентристского миросозерцания». Это совсем не консервативная, а преодолевающая и (био)консерватизм, и трансгуманизм, постгуманистская критика.
Вот в чем проблема с воображением (речь здесь конечно только о воображаемых, мысленных экспериментах) Мутантов, Киборгов, Постлюдей: ставка на технологию полностью затмевает собственно антропологию: что за существо, каких параметров на выходе производится? Если в пост-состоянии отсекаются сфера эмоций, эстетического восприятия, этики, интерсубъективные проявления, социальная жизнь ради усиления тех аспектов разума, что сходны с машинным разумом и способны с ним войти в симбиоз — то это будет просто-напросто не Человек. Привлекательность Киборг-тренда объясняется именно непониманием, что делать с Человеком как таковым и устаревающим модерным культом техники: все еще теплится надежда на то, что техника решит проблемы. Де-факто трансгуманизм за мнимой радикальностью скрывают убогий устаревший гуманизм, который антропологически и так был узок, ограничен, никчемен (Человек субъект (техно)прогресса). Трансгуманизм просто-напросто не достигает уровня неклассической антропологии, актуальной мысли.
В диагностики Киборг-тренда нужно не предаваться восславлению/проклятию наукотехники, а следующими антропологическими вопросами. — «Живое» ли и «существо» вообще ли явится продуктом оцифровки сознания? (лишенный биоорганизма файл) — «хард» тут играет роль чего-то вроде тела; «софт» — психики: итак, живое (материально обменивающееся информацией, энергией и веществом с окружающей средой автономное, обладающее сенсорикой, сущее), но не биологическое: а если же оцифрованное сознание сохраняет характер самовоспроизводящейся, развивающейся самоотносящейся системы — то получаем и самосознающее существо. Как формулируется в следующем тексте: «разные варианты Постчеловека могут находится в разных преемственных отношениях с самим человеком». Их — разных постчеловеческих существ — размыкания определят их антропотопики, т. е. и способность к духовных практикам, т. е. и религиозное отношение к ним.
3/5. К науке управления антропологическими трендами
Задача из научной фантастики: человек управляет изменениями, происходящими с ним. Управление или «органическое» — изнутри общества (самоуправление обществом своими антропотрендами), или извне — властью, «авторитарное». Хоружий приводит три крупных примера из истории управления антропотрендами.
В Античности тренды практик себя вырабатывали различные средства конкуренции между собой — косвенное управление.
В Византии духовные практики были интегрированы в религиозную традицию = т. е. в инстанции власти, применяющих насилие к конкурирующим трендам = антропология поглощена религией/власть: «механизмами власти и средствами насилия».
Третий пример — тоталитаризм:
«Разумеется, тоталитаризм являет примат того или иного социального, коллективного начала — нации, партии, государства. Но важно то, что в данном случае социоцентризм принимает тотальную форму — форму абсолютного принципа, который должен быть проведён, внедрен любыми средствами и на всех уровнях реальности вплоть до уровня индивидуальной личности … антропологическая реальность должна быть тотально подчинена всепроникающему тоталитарному принципу»: тоталитаризм развивает «техники переделки человека».
Главным орудием тут оказывается механизм насильственной синергии: «раскачка», приведение сознания в состояние неравновесия — страх репрессий, угрозы, мощные эмоциональные образы в пропаганде и т. п. дестабилизирует психику — а перманентный поток внешней энергии — постоянно работающая пропаганда — активирует спонтанную перестройку сознания: его подстройку к заданной пропагандой норме. Притом тоталитарная редукция человека сближается с постчеловеческим трендом по признаку расчеловечивания. Человек встраивается в механизмы, машины власти, что сопровождается деградацией его личностных структур.
Здесь находим, может быть, лучшую формулировку по интересующей нас тематике: «в этих /постчеловеческих/ трендах человек не трансформирует себя, не развивает никаких практик себя»: здесь развивается технология, но не антропология: вот в чем суть. На поверку в постчеловеческих трендах человек раскрывается в научно-технологических практиках: то есть этот тот же самый гуманизм, секуляризм, модерн. Постчеловеческая стратегия «подсказывается не ситуацией Человека как такового, а ходом научно-технического развития, открывшимися технологическими возможностями». В трансгуманизме нет собственно антропологической стратегии, а есть редукция Человека к технике: «отказ от дальнейшей работы самопреобразования и саморазвертывания». Здесь следует акцентировать: Хоружий критикует трансгуманизм не с эссенциалистских, биоконсервативных позиций, а с позиций де факто постгуманистских: за отказ от трансформации Человека (продление гуманизма, ставку на наукотехнику никак нельзя считать таковой), за «антропологическую капитуляцию».
«Отказ от себя», «отбрасывание прежнего строя сознания и существования» входит в «радикальную аутотрансформацию», «претворение в Инобытие», совершаемой в христианской аскезе, входит в целенаправленную антропологическую стратегию выстройки себя (обожение, становление богом по благодати) — но именно такая стратегия отсутствует в трансгуманизме. Суть в том что «отказ от себя» постчеловеческих трендов «не интегрирован ни в какое дальнейшее созидание себя» — в отличие от духовных практик.
Мутант-тренд — вариация «Безграничной /секулярной, технопрогресистской/ антропоформации», которая «давно устарела»: «этот тренд — запоздалый плод чисто наукоцентристского миросозерцания, абсолютизировавшего научный прогресс и видевшего назначение человека в служении его интересам»; «в немалой мере эти черты разделяют и другие постчеловеческие тренды».
Киборг-тренд — гибрид Безграничной и Виртуальной (вхождение в кибер-пространства) антропоформаций. Если все содержания психики оцифровываются и переводятся в киберпространство, то получаем уже не «организм»: «существо» ли? — «требуется анализ»: «сознание и в новом модусе своего существования должно будет сохранить черты самовоспроизводящейся и развивающейся системы, а также обладать предикатами самоотнесения, т. е. быть самосознанием» и т. п. — если так, то произведенное нечто можно будет пытаться квалифицировать как человеческое, однако, наоборот, констатировать, что перед нами уже не Человек, мы могли бы, если бы «отсечению или по меньшей мере кардинальной деформации имели подвергнуться не только телесность Человека, но и сфера его эмоций, эстетические восприятия, область этики, интерсубъективнве проявления и социальная жизнь» и т. д.
«Усиленное развитие получают стороны сознания, объединяющие его /Киборга/ с машинным разумом; в полном спектре способностей и активностей Человека они составляют весьма узкий спектр». Такая стратегия базируется на «примитивной», «архаической» антропологией гуманизма (секуляризма и т. д.), не знающего альтернативность, плюральность Человека: «кройка гуманоидов по лекалам технологического, а не антропологического свойства». Если такой Киборг будет произведен, то это будет не неким новым словом, но закономерным следствием гуманистской, секулярной, модерной установки (человек как существо «разумное», где «разум» понимается крайне узко).
4/5. Управление антропологическими трендами: подступы к проблематике
Переходя от диагностики трендов к управлению ими, мы переходим из области антропологии в область социологии, что требует создания «интерфейса антропологического и социального».
Хоружий предлагал на роль институтов управления антропотрендами «функциональные органы гражданского общества» создаваемые в ходе общественного консенсуса: неформальные невластные неадминистративные институты, общественные движения, сетевые форумы, флешмобы. Если духовные практики представляют собой искусство управления собой, духовные традиции — сообщества практик себя, то гражданское общество было бы чем-то вроде духовной традиции, совпавшей со всем обществом. Такого примера история не знала и близко.
Государство, религия (в отличие от духовных практик) представляют собой «механизмы власти», «средства насилия». Т. е. Хоружий мыслит тематику управления антропотрендами в оппозиции невластного управления с помощью органов гражданского общества и властного управлением государством; два полюса, две противоположности.
Главное средство управления антропотрендами государства, как мы уже видели — «насильственная синергия», внедрение в сознание следующего послания Большого Брата: 1. азы тоталитарной догмы в качестве истины и блага; 2. угроза уничтожения в случае неприятия догмы; 3. гарантия счастья в случае ее приятия. Взлом сознания, внедрение под сильнейшим давлением в него этого послания производит синергетический эффект спонтанной подстройки сознания под послание: синергия энергий сознания и энергий государства. «Государство — благо, враг государства — монстр, монстров государство уничтожит, верным подданным дарует безопасность» — перманентное излучение этого послания вызывает стихийную перестройку психики субъекта. Мощными идеологическими средствами, негативными импульсами, эмоциональными месседжами и пр. и пр. сознание выведено из равновесия, перенагрето, что провоцирует спонтанную перестройку: сознание стремится занять комфортное, стабильное состояние в новых условиях: согласится с посланием. Так тоталитарное государством производит управляемую трансформацию человека.
(В скобках: соответственно одно из главных средств тоталитарной власти — удержание человека в полях ее медийного излучения. Соответственно противодействие состоит в исходе из самих этих полей, вывод сознания из под ударов излучения: оборудование для себя иных источников иной по природе информации (тут тема «духовного чтения» и т. п.), настройка своих эмоций в альтернативный режим (не-подключение к агрессии и пр.), выстраивание альтернативных практик (кротость, милосердие и т. п.). Нужно рассинхронизироваться с насильственной синергией, не усиливать резонанс. Здесь лежит ключ к понимаю отвержения христианами жертвоприношений, «мирских» активностей и т. п.: все это выходы из полей излучений Града Дьявола, пользуясь термином бл. Августина.)
Тоталитаризм диагностируется в свой черед как расчеловечивающий тренд, подобный в этом имперсонализирующим практикам и постчеловеческим трендам.
Вслед оппозиции двух видов инстанций управления (гражданское общество и государство) Хоружий формулирует «матрицу управления Фуко-Ленина». Фуко в области практик себя, а Ленин в области политики сформулировали трехчастную матрицу управления: 1.) уровень основных принципов, ценностей; 2.) уровень «оснащения» (Фуко), «партии» (Ленин); 3.) уровень практики. Важнейшим оказывается второй, опосредующий основных принципов и ценностей и практики уровень — как раз тот, что вообще часто упускается из виду (например, именно здесь происходят столь дезориентирующие проблемы вроде: как религия имеющая на первом уровне веру в Бога-Любовь производит на третьем — инквизицию? как учение, имеющее на первом уровне ценности свободы, равенства и братства, производит на третьем — концлагеря? Ответ: на уровне оснащении-партии произошла подмена). Такую матрицу необходимо построить для управления постчеловеческими трендами.
Диагностика последних показывает, что антропология тут, собственно, игнорируется: нет никаких стратегий в личностной, экзистенциальной стихии, просто слепо делается ставка на чудодейственность технологий, которые как-то сами решат проблемы Человека: тут антропопрактики производятся от способностей и ресурсов технологии (предел отчуждения): «примат технологии … захватывая всю сферу … целей … ценностей … сам феномен технологии принимается с абсолютным доверием как самоценность и самоцель», «главный постулат лежащий в основе всех постчеловеческих стратегий и трендов, постулат о превосходстве постчеловеческой формации над человеком — никогда всерьез не был обоснован»; на деле этими трендами движет «усталость»: отказ от собственно антропологической проблемы в пользу слепой ставки на наукотехнику, неспособность сформулировать проблемы и цели Человека в собственно антропологической терминологии.
Сказанное (критика, аналитика) составляет концептуальный фонд управления постчеловеческими трендами (первый уровень), который надо перевести в оснащение (второй уровень).
5/5. О матрице управления виртуальными практиками и трендами
Матрица Фуко-Ленина соединяет «опыт антропологических практик себя и политических практик революционного действия». Оснащение — центральный уровень матрицы — посвящен претворению логоса в этос, теории в практику.
Пример виртуальной практики: поп- и рок-«действа», которые виртуальны поскольку обещают полную личностную самореализацию, но не могут ее дать — дают лишь ее симуляцию; речь тут идет о мощном воздействии на психосоматику: поп- и рок-«действа» отчасти (т. е. виртуально) играют роль экстатических культов — не являясь ими; фрустрация от неполноты получаемого опыта ведет к бунту и карнавалу, психоделике: «развязываются разрушительные стихии». (Вообще в позднем капитализме продается много услуг, претендующих на что-то вроде предельного опыта, но не могущих его дать: хотя бы в силу игрового характера предлагаемого опыта, дискретности покупки, крайнего краткого срока потребления услуги и т. п.)
Аналогичные виртуальные практики Хоружий понимает и то, что в современном искусстве претендует на «тотальность», но опять-таки лишь только инсценируют ее, играют, симулируют ее: «практики виртуальной тотальности». «Актуальное искусство» в этом смысле — оксюморон: «художник жаждет актуальности, но может творить лишь виртуализации».
Виртуальный Человек вместо «единой связной системы представлений, картины мира» имеет «набор отдельных несвязных блоков», он «ни в чем окончательно не убеждён и не испытывает никакой в том необходимости».
Хоружий формулирует «критерий достаточной виртуальности»: не испытывать необходимости в убежденности, связности, законченности, систематичности, полноте: их в формации Виртуального Человека нет не только как данности, но и как заданности. Не система убеждений, но некоторое подвижное множество отрывков разных убеждений; «виртуальная политическая реальность».
Лаканоленинизм Жижека, аналитика цинического сознания Слотердайка, шизоанализ Делёза-Гваттари могли бы составить «концептуальный план виртуализированной матрицы Фуко-Ленина». На уровне оснащения она имеет не идеологию, а постидеологию — не связную логическую систему убеждений, а набор элементов, лишенный логических связей. Здесь господствуют политтехнологии: «честная игра» и «открытые стратегии», прямое объявление целей, отстаивание ясных позиций более невозможны за их отсутствием. Отсюда их оснащение состоит в «техниках провоцирования нужной реакции и позиции с помощью самых разных воздействий … только на (и зачастую и не столько) на разум человека но и на его эмоции … перцепции. … голословные декларации, слоганы, реклама, пиар» и т. п. Притом эти воздействия точечны, единовременны, ситуативны: «сингулярные провоцирующие воздействия любой природы».
Иными словами, здесь Хоружий диагностирует то, что известно как популизм, постправда и т. п. Виртуализированная политика представляет собой бессвязную последовательность ситуаций для которых создаются точечные события. Здесь участвуют уже не единомышленники и соратники, участники идеологических организаций, а ситуативно собранные множества под определенное событие: множества не было до и не будет после: «мерцающие сообщества», часто и просто виртуальные сообщества возникшие и функционирующие в киберпространстве. «Фрагментация и плюрализация социума» — «большой современный тренд». Медиа из строго партийных, политических, новостных виртуализируются во все что угодно: конец «правды», конец традиционной журналистики и т. д. Тут более не требуются достоверность и даже правдоподобность: достаточно выброса пакета аудиовизуальной информации, сопровождаемого эмоциональным всплеском («постправда» — это то, что тебя задевает и потому наделяемая теми атрибутами, что некогда принадлежали «правде»). Тут, конечно, более нет и универсальной, для всех, политической истины: «виртуализация политики», «постполитика». Постполитика устраняет универсальность (здесь Хоружий опирается на аналитику Жижека).
***
Спрашивается: какое это имеет отношение к проблематике трансгуманизма? Кибертехнологии, создаваемые ими виртуальные пространства, оказываются частным примером процессов виртуализации, захватывающих все большие социо- и антропо-пространства. Человек распадается; Мутант- и Кибер-тренды, неспособность выстроить антропологические стратегии — часть того же процесса. Так Хоружий помещает исходную проблематику в широкий культурный, социальный, политический контекст.
Интересны и кажется важным переплетение здесь технологических и культурных процессов; интересен и важен и политический аспект: кто управляет антропологическими трендами? кто управляет трансформацией Человека? кто производит и контролирует Киборгов и Мутантов? сама судьба Человека в чьих оказывается руках: его собственных (через самоуправлением органами гражданского общества) или же государства (механизмов власти, средств насилия)?
Хоружий во всей этой тематике крайне консервативен, критичен: все описанные процессы (трансгуманистские тренды, тренды виртуализации и пр.) он считает остро опасными, угрожающими самому бытию Человека («антропологическая капитуляция», «эвтаназия Человека», «видовой суицид»). Он, однако, видит путь отвода этих угроз и выдвигает проект «возвращения Онтологического Человека», т. е. возобновления восточнохристианской Духовной Традиции (исихизма), которое даст необходимые в нынешнем кризисе Человека ориентиры, ценности, смыслы, развернет судьбу Человека в противоположную сторону. И вот что интересно: в этом проекте возобновления исихазма «парк новых технологий» может из поля угроз стать одним из ресурсов обновления. Указанный проект находим уже в книге «Социум и синергия».
