на наш Телеграм
Воспоминания о священнике, центром жизни которого был Христос…
Вчера за поминальной трапезой я поделился своими воспоминаниями о том, как я познакомился с о. Александром. Это было летом 1987 года, а предшествовал этому долгий путь поиска смысла жизни и ответов на вечные вопросы «русских мальчиков», главный из которых — есть ли Бог? Путь, который тогда прошли многие из моих ровесников. Искали мы ответы на свои вопросы главным образом в русской литературе у Достоевского, Толстого, Пушкина. Но мне повезло — так получилось, что я познакомился с человеком, у которого в домашней библиотеке были не только книги русских классиков, но и книги русских религиозных мыслителей. Это был С. С. Хоружий, физик, математик, философ, человек широчайшей гуманитарной эрудиции и к тому же православный христианин. Так я стал читать труды В. Соловьева, Н. Бердяева, С. Булгакова. Читать-то я читал, но помогало это мне не очень. То есть я понимал, что если для людей, книги которых я читал, бытие Божие бесспорно, то так оно и есть, и в какой-то момент я уже твердо знал, что Бог есть, но как мне в Него поверить? Я пытался найти аргументы для своего разума, но все было тщетно. И вот тогда С. С. дал мне почитать «Столп и утверждение Истины» о. Павла Флоренского, книгу, которая меня буквально заворожила, я даже сфотографировал весь этот 800-страничный том, и не мог с ней расстаться. Там тоже много чего было для моего ума, а главное было написано в самом начале этой большой и сложной книги: «Церковность — вот имя тому пристанищу, где умиряется тревога сердца, где усмиряются притязания рассудка, где великий покой нисходит в разум… Но жизнь церковная усвояется и постигается лишь жизненно, — не в отвлечении, не рассудочно… Что́ такое церковность? — Это — новая жизнь, жизнь в Духе…
Вкус православный, православное обличье чувствуется, но оно не подлежит арифметическому учету; православие показуется, но не доказуется. Вот почему для всякого, желающего понять православие, есть только один способ — прямой опыт православный. Рассказывают, что плавать теперь заграницею учатся на приборах, — лежа на полу; точно также можно стать католиком или протестантом по книгам, нисколько не соприкасаясь с жизнью, — в кабинете своем. Но, чтобы стать православным, надо окунуться разом в самую стихию православия, зажить православно, — и нет иного пути».
И вот тогда я поставил перед С. С. вопрос, для меня просто наиважнейший: как мне окунуться в эту стихию православия, как получить опыт церковной жизни? Ведь не идти же в любой храм? Я не раз там бывал, но ни с какой новой жизнью, жизнью в Духе там не встречался. С. С. был очень рад моим вопросам и сказал, что он знает, куда идти, и дал мне почитать книгу некоего А. Боголюбова «Сын Человеческий», а после того как я ее прочитал, сказал, что может меня познакомить с ее автором, который некогда крестил его самого. Так я познакомился с о. Александром, который стал для меня олицетворением опыта, стихии православия. Иногда его как бы противопоставляют Церкви, и это понятно, уж очень он был ярким, талантливым человеком, но это противопоставление — большая ошибка. О. Александр был настоящим, верным сыном Православной Церкви, ее украшением, если так можно сказать.
И потому мне всегда было так странно слышать вопрос, который часто ставили передо мной, зная, что я был лично знаком с о. Александром: «Как Церковь относится к о. Александру Меню?» И не только потому, что сама постановка такого вопроса не совсем корректна. Церковь состоит из очень разных людей, и эти разные люди могут по-разному относиться к тем или иным спорным вопросам. Удивительно было то, как такой вопрос вообще может возникнуть, в особенности если вопрошающий что-то знает об о. Александре.
Посудите сами, как может Церковь относиться к священнику, 30 лет прослужившему в храмах Московской епархии Русской Православной Церкви, закончившему Московскую Духовную Академию и защитившему там диссертацию, награжденному почти всеми священническими наградами. Но главное, написавшему десятки книг и издавшему их тогда, когда не то что писать, а даже читать было опасно.
Как Церковь может относиться к священнику, ставшему апостолом, а затем и добрым пастырем для сотен людей тогда еще Советского Союза, т. е. страны победившего атеизма. Да, там в СССР, как вспоминает С. Аверинцев: «Были светильники, не угасшие и под спудом, они оставались. Был подвиг, подвиг молитвенный, подвиг страдания. Были прекрасные духовные руководители для очень сплоченного, но неизбежно замкнутого, все более немноголюдного круга верных. Но миссионерство, но проповедь, расширяющая круг своего воздействия, обращающаяся к обществу, каково оно есть, к выпускникам школ и вузов, — помилуйте, о чем вы говорите?.. Вы что, не понимаете, что этого не может быть, просто потому, что этого быть не может?..»
Как Церковь может относиться к священнику, собиравшему, когда стало возможно открыто проповедовать Слово Божие, многочисленные аудитории и обратившему тысячи людей от безбожия к вере. И ведь он был тогда, в конце 80-х, не просто один из немногих, кто это делал, а просто один. И не только потому, что был одаренным проповедником (таких было среди его собратьев немало), а потому, что готовился много лет к этой возможности — призывать людей ко Христу. Как он сам говорил в те годы: «Сейчас чувствую себя подобным стреле, которую долго держали на натянутой тетиве». «Горе мне, если не благовествую» (1 Кор 9:16) — эти слова ап. Павла о. Александр безусловно мог сказать от себя.
Как Церковь может относиться к священнику, который завершил свой земной путь как мученик, будучи коварно убит ранним воскресным утром по дороге в храм?
Все это вопросы, как мне кажется, риторические. И все же они не перестают волновать православных даже спустя годы после кончины о. Александра. Попробуем понять, с чем могут быть связаны эти сомнения.
Самому о. Александру не раз приходилось отвечать на вопрос: не еретик ли он? Не желая тратить драгоценное время на неважные темы, он отвечал примерно так: «Все это пустые домыслы. Я никогда не защищал учений, которые были бы осуждены церковью. В православии присутствует дух свободы и допускаются различия в так называемых «теологуменах», богословских мнениях. Но порой люди, которые забывают об этом, выдают неугодные им мысли за ересь. Только и всего».
Впрочем, мне известен, по крайней мере, один текст о. Александра (письмо к Е. Н. от января 1971 г.), где он достаточно подробно и последовательно отвечает на рецензию его книги «Сын Человеческий», написанной, естественно, в частном порядке некой православной дамой. По мнению рецензента, книга о. Александра «не отражает соборного сознания» и «насквозь проникнута рационализмом», а также «толстовством», «арианством». «докетизмом» и т. д. Я бы не хотел повторять его аргументы в свою защиту, надо сказать, что эту его оппонентку, насколько мне известно, они удовлетворили. Да и уже после гибели о. Александра было сказано и написано немало слов в его защиту. Я бы хотел подумать над вопросом: почему эта защита ему была нужна и при жизни, и после его смерти.
Конечно, было бы слишком легкомысленно думать, что неприятие о. Александра, его книг и идей со стороны некоторых православных сводится к банальной зависти, тупости, отсталости. Наверное, встречается и это, но говорить про это неинтересно и бесполезно, ибо зависть и тупость были и, увы, будут всегда, и с этим трудно что-либо сделать. Но главное мне видится в другом — в непонимании сути служения о. Александра.
Да, несомненно, о. Александр был крупным библеистом. Может быть, не все знают, а я это слышал лично от о. Александра, т. к. был вместе с ним летом 1988 года в Ленинграде (он попросил меня помочь привезти в Ленинградскую Духовную Академию свой «Библиологический словарь» для защиты докторской диссертации), так вот «Словарь» не был допущен к защите, несмотря на доброжелательное отношение Ленинградского митрополита Алексия, будущего Патриарха, под предлогом, что такой труд не мог написать один человек. О. Александр, несомненно, был богословом, философом, историком, выдающимся пастырем и духовным наставником. И в этой сфере, наверно, с чем-то из его богословских суждений можно спорить, что-то не принимать, кому-то могут оказаться неблизкими его пастырские подходы. Это нормально. Но важно всегда помнить. что главным делом жизни о. Александра было — свидетельство о Христе.
Все мы знаем слова апостола: «Иных Бог поставил в Церкви, во-первых, Апостолами, во-вторых, пророками, в-третьих, учителями; далее, иным дал силы чудодейственные, также дары исцелений, вспоможения, управления…» (1 Кор 12:27, 28). О. Александр имел силу чудодейственную, об этом есть множество свидетельств его духовных чад, мог и исцелять, духовно уж точно, имел дар учительства и пророчества, но главный его дар — это Апостольство. Какова же главная черта апостольского дара? Лучше ап. Павла никто не скажет: «И когда я приходил к вам, братия, приходил к вам возвещать свидетельство Божие не в превосходстве слова или мудрости. Ибо я рассудил быть у вас незнающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого» (1 Кор 2:2). Ап. Павел был мужем ученейшим, но всю свою ученость он положил у ног Христа, потому что без Христа она ни на что не годна. Так и о. Александр все свои поистине энциклопедические знания и многообразные таланты использовал только для одного — для проповеди Христа. Его часто спрашивали: «Что для вас важнее: литературный труд или служение в Церкви?» И он отвечал: «Я не разделяю это. Я пишу, чтобы рассказать людям о Христе».
Еще одна характернейшая черта апостольства — целеустремленность, которая, как правило, приводила апостолов на Крест, к мученической кончине. И все, кто знал о. Александра, отмечают эту черту его характера. На вопросы анкеты, которую некогда заполнял его любимый мыслитель В. Соловьев, он отвечал:
«1. Главная черта вашего характера? — Устремленность.
2. Какую цель преследуете в жизни? — Служение делу Божию.
3. В чем счастье? — В исполнении этого служения.
4. В чем несчастье? — Не выполнить его».
Дело Божие о. Александр не просто понимал в желании делать что-то доброе и хорошее, жить по совести, богословствовать или быть, как сейчас скажут, воцерковленным человеком. Дело Божие для человека — это стать соработником Богу на земле, а для этого необходима Встреча с Ним через Иисуса Христа. Вот как об этом главном он писал своему другу о. Сергию Желудкову: «Принадлежность к так называемой «Церкви доброй воли» — великая вещь. Но это не все, далеко не все. Иначе нам не нужно было бы и христианство. А оно есть не просто «добрая воля», оно есть Встреча с Богом через Христа и участие в Его вселенском деле. Верить Ему, жить Им это не значит теоретически решить все вопросы. Но значит — решить главный. Положа руку на сердце, скажу Вам, что при всем моем интересе к философии и богословию для меня все теоретические проблемы не так важны. Софиен ли мир? Что такое предопределение? Что такое Вознесение? И так без конца. Интересно, существенно, увлекательно. Но это то, без чего можно прожить. А вот без Бога, без Христа жизнь есть мука или самообольщение. Мир создан Богом (как? пусть решают теологи), все осмысленно и полно таинственного значения (подробности? предоставим это мудрецам), я ответственен перед своим Создателем, я погибаю, но спасен Им. Он призывает к Себе, Он призывает к крещению, Он создает Церковь, Он воздвигает Чашу. Все прочее ВТОРИЧНО. И кризис наступает лишь тогда, когда мы отступаем от Него, от Его заповедей, от Его Церкви, когда мы изменяем вере в Него».
Христос — главное, все остальное вторично. Христианство, как писал о. Александр, имеет сосредоточие своей веры во Христе. Им измеряет и оценивает все (Откр 1:8). Казалось бы, такая установка естественна, единственно возможна для любого христианина. На деле мы видим, что это далеко не так. И как часто то место, которое должен занимать в жизни христианина Христос, занимает кто-то или что-то другое.
Главной книгой о. Александра, к которой он возвращался так или иначе в течение всей жизни, был «Сын Человеческий», книга о Христе. Его большой 6-томный труд по истории дохристианских религий «В поисках Пути, Истины и Жизни» — это тоже книги о Христе, Который и есть Путь, Истина и Жизнь. Точнее, о поиске человечеством Спасителя, об обретениях, сомнениях и заблуждениях на этом пути. И не надо думать, что эти сомнения и заблуждения были свойственны исключительно людям, жившим до пришествия в мир Спасителя. Нет, и сегодня, спустя 2000 лет, люди зачастую спотыкаются о те же камни, попадают в те же ловушки, соблазняются теми же идолами, что и жители Месопотамии, Древней Греции или Древнего Израиля. Вот почему эти книги о. Александра не только имеют исторический и культурологический интерес, но несомненно и пастырское, апологетическое значение.
В своем пастырском служении главное для о. Александра было привести человека ко Христу, не просто к Богу или Православию, а именно ко Христу. Вот почему он неустанно повторял своим духовным чадом, что жизнь православного человека должна стоять на трех основаниях: 1. Ежедневная молитва. 2. Ежедневное чтение Священного Писания и размышление над прочитанным. 3. Еженедельное участие в таинстве Евхаристии.
Все это — молитва, чтение Писания, исповедь и Причастие — является средоточием нашего опыта личного пребывания со Христом. Хотя, конечно, этот опыт не сводится только к этому. Есть еще и дела милосердия, и вообще служение ближним, и творчество, и несение скорбей, и многое другое. Но главное, чтобы все это делалось ради Христа и со Христом, а не ради своего самоутверждения, самоуспокоения и т. д. Я лично всегда поражался, что о чем бы я со о. Александром ни говорил — о своих сомнениях, планах, радостях или бедах — он всегда заканчивал беседу краткой, но очень содержательной молитвой ко Христу, где все, о чем мы говорили, присутствовало и было принесено Ему, нашему Спасителю.
Итак, главное для о. Александра, сутью его служения было — поставить человека перед лицом Вечного, он был уверен, что это не категория потустороннего мира, Вечность уже здесь и теперь. «И Евангелие есть прежде всего весть о Царстве, а Царем в нем является Он Сам — Иисус Назарянин, Который пришел в мир, учил людей, Который умер на кресте, как последний преступник, Который победил смерть и, явившись ученикам, сказал им: «Дана Мне всякая власть на небе и на земле. Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам; и вот Я с вами во все дни до скончания века. Аминь». Так Он сказал. И эти слова непреложны, потому что не учение, не книга, не скрижаль, а опыт Христа, сила Христа остаются с нами. Он воскрес для того, чтобы быть с нами здесь и теперь, сегодня».
Теперь я хотел бы вернуться к вопросу, поставленному мной в самом начале: почему дело о. Александра, его служение Богу, как он его понимал, т. е. проповедь Евангелия, Радостной вести о Христе не всегда находило понимание даже среди собратьев по вере? Потому что, как видится мне, для многих его собратьев Христос не является главным сокровищем веры, и это место занимают обрядовые формы благочестия, предания «старцев», догматическая непогрешимость, национальная идентичность, духовные скрепы, да мало ли что еще мы можем найти в тысячелетней истории православной церкви в России. Все это вещи несомненно достойные, но вторичные, а главное — Христос и Его Евангелие.
Но это все, если можно так сказать, субъективные причины непонимания сути служения о. Александра. Но были и причины другого ряда. Сам о. Александр как-то заметил, что «все его богословские интересы вращаются вокруг апологетики».
Да, к богословию о. Александра можно и нужно подходить критически, но нельзя забывать, что это было апологетическое богословие, а оно, несомненно, имеет как свои задачи, так и особенности их решения. В энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона в статье об апологетике писалось, что «о русской апологетике говорить почти не приходится…, лучший апологет христианства у нас Владимир Соловьев». Эта ситуация была в начале ХХ века, позднее появились книги, формально не связанные с задачами апологетики, но по духу именно апологетические, о. Павла Флоренского, о. Сергия Булгакова, С. Франка, Н. Бердяева и других представителей так называемого «русского религиозного возрождения ХХ века». С точки зрения строгой православной догматики можно предъявить немало претензий к этим мыслителям. Но главное, что они были верными чадами Русской Православной Церкви и, оставаясь свободными и оригинальными мыслителями, немало сделали для защиты христианской веры, убедительно показали тупиковость и пустоту современного безрелигиозного мировоззрения, тем самым расчищая людям дорогу к вратам Церкви. Вот как об этом деле их жизни говорил прот. С. Булгаков в прощальном слове при погребении своего друга П. Б. Струве:
«В один и тот же урочный час русской истории мы вступили на общий путь, исходя из мрака безбожия. Которым мы сами были обольщены, его исповедуя от лица лжеименного знания. И мы единовременно, каждый по-своему, его преодолели в искании живого Бога, на путях мысли, знания и веры, принося всенародное покаяние, о котором сказано Предтечей Христовым: «Покайтесь и веруйте в Евангелие» (Мк 1.15). И мнилось тогда, что нам суждено было стать предтечами духовного возвращения блудных сынов в лоно Отчее в кругах русского просвещения. Призыв к этому возвращению стал тогда жизненным делом численно немногих крестоносцев, которые подъяли крест борьбы с духовным равнодушием и предрассудками, царившими в образованных кругах».
Это дело, духовную битву с безбожием, и продолжил о. Александр. И хотя в отличие от своих предшественников он никогда не был во мраке безбожия и не обольщался лжеименным знанием, он продолжил их борьбу с духовным равнодушием и предрассудками, царившими в образованных кругах именно на путях мысли, знания и веры. И время, которое выпало на долю о. Александра, было несомненно более сложное, чем у его учителей. Время, как говорил С. Аверинцев: «Великого Отступничества, когда верных оставалось очень, и очень мало, и каждый из верных непосредственно ощущал на себе отяжелевшую руку князя мира сего». Время, когда как в апостольские времена, христианство вновь стало religio illicita (недозволенной религией). Как и в апостольские времена, христианство объявили ненужным и вредным заблуждением и, как и тогда, не могло не появиться «стремление всех усердных и способных сыновей новой религии перевести истины веры на язык разума, т. е. господствующих воззрений эпохи, с одной стороны, а с другой (в эпоху гонений) — доказать представителям власти, что христианство воспитывает не разрушителей, а надежных членов государства и общества» (словарь Брокгауза и Ефрона). Думаю, что-либо доказывать представителям власти, в отличие от апологетов первых веков христианства, о. Александр не хотел, а вот перевести истины веры на язык разума, сделав тем самым эти истины более понятными для своих современников, было делом его жизни. Дело это очень непростое. И о. Александра не раз упрекали в «рационализме», видя в этом сильное влияние «западного» богословия. К «западной» традиции христианства о. Александр относился очень внимательно, считая, что нам многому можно у них поучиться. Но в данном случае, я думаю, его «рационализм» был связан не с пленением «западным богословием», которое и правда нередко было у православных богословов ХIХ века, а с его апологетической установкой. Вот что он писал в уже упомянутом мною письме к Е. Н.:
«Что Вы разумеете под рационализмом? Если это означает признание прав разума в познании и осмыслении высших истин, то Вам, конечно, известно, что Церковь никогда не порицала разум и не проповедовала иррационализм. Иррационализм и мистика очень часто бывают внецерковными и темными. Вспомните Шопенгауэра, Ницше, оккультистов. Между тем разум человека есть образ и подобие Божественного Логоса, и поэтому Церковь, говоря о Его воплощении, употребляет знаменательные слова: «воссия мирови свет Разума». Об этом же «просвещении Разумом» говорится и в чине Богоявленского водосвятия. Сверхразумность и антиномичность в христианстве не есть иррационализм или простая неразумность. Доказательством тому могут быть хотя бы апологеты, александрийские и каппадокийские Отцы, столь часто в своих писаниях апеллировавшие к разуму».
После страшных гонений 20-50-х годов ХХ века таких «усердных и способных сыновей» в Русской Православной церкви осталось немного, одним из них и был о. Александр Мень. Очевидно, что переводить истины веры на язык разума адекватно очень непросто, это путь сложный и даже опасный. Апологет всегда ходит как бы по лезвию ножа. Но судить о его деле, как и о всяком деле, мы, по слову Евангелия, должны по плодам, т. е. по тем людям, кому он помог отойти от безбожия, равнодушия, неоязычества и встретиться со Христом.
И во время служения о. Александра и сегодня нередко можно услышать мнение, что о. Александр является источником всевозможных соблазнов и ересей. Я помню, как мне в конце 80-х один впоследствии очень известный московский священник говорил, что на лекции о. Александра ходить можно, но надо непрестанно читать Иисусову молитву, дабы не соблазниться. И вот сегодня, спустя 25 лет, я задаюсь вопросом: так ли много тех, кто соблазнился из-за о. Александра или впал в ересь? Не исключаю, что таковые имеются, даже у святого праведного Иоанна Кронштадтского были «последователи», которые кощунственно извращали его слова и учение, но разве сравнимо их количество с теми, кто благодаря его проповеди и молитве стал верным чадом Православной Церкви?
Наверное, и у о. Александра были недостатки и ошибки в его трудах, наверное, какие-то его суждения по тем или иным вопросам были очень дерзновенными, непривычными для большинства православных, вполне возможно, что влияние на него западной богословской традиции было очень значительно. В связи с этим мне бы хотелось привести слова иеромонаха Серафима (Роуза) о блаженном Августине, которого он защищал от нападок «сверхправильных» православных (эти слова могут быть адресованы и многим оппонентам о. Александра):
«Да, страдал блаженный Августин «западным» отношением к богословию и, вследствие этого, чрезмерным доверием к заключениям нашего подверженного ошибкам разума, но это настолько свойственно каждому человеку, живущему сегодня, что неразумно делать вид, будто эта проблема чья-то, а не прежде всего и более всего наша собственная. Когда бы только все мы имели хоть часть того глубокого «православия сердца» (выражение свят. Тихона Задонского), которым блаженный Августин обладал в величайшей степени, мы бы гораздо менее были бы склонны преувеличивать их ошибки и недостатки, действительные или воображаемые».
О. Александр очень почитал блаж. Августина, особенно близки ему были слова святителя: «В главном — единство; в спорном — свобода; во всем — любовь». Иногда приходится слышать, что время о. Александра прошло, я же уверен, что это не так, и сегодня о. Александр нужен нам, нашей Церкви как никогда, ибо сегодня мы более, чем когда-либо, нуждаемся в единстве, свободе и любви. А обрести это мы сможем только тогда, когда будем видеть главное в своей жизни — Христа Спасителя.
