на наш Телеграм
14 июля Ингмару Бергману исполнилось бы 105 лет. По этому поводу собрали для вас 12 его главных фильмов.
Бергман стоит в одном ряду с такими надрывно религиозными творцами, как Достоевский, Тарковский, Кьеркегор. Алексей Герман говорил, что обрел веру после просмотров фильмов Бергмана. Приведем кусочек диалога Любови Аркус и Александра Сокурова:
— Мне казалось очевидным, что в фильмах Бергмана единым непрерывным содержанием идет его нескончаемый диалог с Создателем. […] Бергман, с его способностью к вопросам и ожиданию ответа, с его как бы «хождением под Богом» всегда, представлялся мне художником глубоко религиозным.
— […] я не думаю, что у Бергмана есть мотив сомнения. Он, мне кажется, никогда не усомнился в существовании Создателя. Не сомнение, но отчаяние от невозможности понять устройство мира, место человека в этом мире. Ведь создание мира, так же, как и проблема искусства, это одно и то же.
Приведем еще цитату кинокритика О. Сурковой:
У Бергмана мистика — это театральность, шутовство, эта мистика призвана сорвать маску и показать, что за ней истерзанный, больной, одинокий, не имеющий никакой надежды человек. Где тогда Бог? — спрашивает Бергман. За что мы столько страдаем? Он взыскует Бога, но не слышит его. […] У Бергмана — пустые небеса, разверзшиеся над землей, и несчастный человек, запутавшийся в своих грехах. […] У Бергмана присутствие Бога — это некий результат, поскольку Бергман — реалист и человек сомневающийся.
«Сквозь тусклое стекло», или «Как в зеркале» (1961) — первая часть «трилогии веры». История о душевнобольной девушке, которой кажется, что ее посещает Бог.
Кинокритик С. Кудрявцев писал о фильме:
Это первая часть так называемой «трилогии веры» выдающегося шведского режиссера Ингмара Бергмана, в которую входят еще «Причастие» и «Молчание». Вообще-то сам Бергман протестовал против их тематического объединения в трилогию, считая, что произведения все-таки не связаны друг с другом. А в качестве названия этого фильма были использованы слова из философского высказывания святого апостола Павла в Первом послании к коринфянам. Ведь героиня картины, молодая девушка Карин, истово верящая в Бога, одержима именно из-за невозможности постичь его до конца, приблизиться «лицом к лицу», проникнув «сквозь тусклое стекло», устранив неясную границу, которая препятствует полному и абсолютному познанию. Ее наваждение в итоге приобретает болезненную форму, поскольку усугублено страшным одиночеством и непониманием в семье, собственными нереализованными сексуальными комплексами, ощущением чуждости и враждебности целого мира, а конкретно — холодного равнодушия природы отдаленного острова, где все семейство во главе с писателем Давидом проводит лето. Для Карин словно смещается в сознании иная грань — между реальностью и бредом, когда в исступленном ожидании Бога, его гласа с небес она слышит загадочные, необъяснимые звуки и видит вожделеющего паука. «Тусклость» непреодолимого стекла заставляет воспринимать действительность в мрачном, уродливом преломлении. Тьма проецируется как бы вглубь человека, который теряет представление о самом себе и лишается рассудка. В трактовке Ингмара Бергмана проблема веры фактически начинается с постижения собственного мира, еще не познанного, не открытого в себе. Во второй части мудрого афоризма апостола Павла предпослано: «теперь знаю я отчасти, а тогда познаю подобно, как я познан». Поиск Бога или истины невозможен прежде, чем человек не понял самого себя, других людей и жизнь вокруг, пока не причастился данной ему реальности, не осознал высшее предназначение своего пребывания на этом свете. Вот почему вторая часть условной трилогии, дающая хоть какую-то надежду на выход из тупика отчаяния, будет называться «Причастие»…
«Причастие» (1962; название англоязычной версии — «Зимний свет») — вторая (центральная) часть бергмановской «трилогии веры». Священник, овдовев, теряет веру в Бога. «Какой абсурдный образ!» — говорит он, смотря на распятие. Через тяжелую хладность и пустоту в конце он все же сможет сказать Богу: «Свят, свят, свят еси. Всемогущий Боже. Исполнены небо и земля славы Твоей»…
«Молчание» (1963) — заключительная часть «трилогии веры». Никакой из фильмов Бергмана не вызывал столько критики, если не прямо отвращения и омерзения. Фильм действительно страшный. Однако сейчас вряд ли кто-то будет спорить с тем, что «Молчание» — безусловный шедевр, и в своей новаторской технике и в своей философской глубине. К тому же, если сделать усилие и вдуматься, поймешь, что «Молчание» — фильм светлый, радостный.
Итак: две сестры (символизирующие Жизнь и Познание) находятся в глубоком конфликте и непонимании — настолько глубоком, что всякий диалог меж ними невозможен («Молчание»). Они борются за любовь ребенка, сына одной из них. Втроем эти герои попадают в незнакомый город, где идет война и говорят на непонятном им языке, в огромный пустой отель. Проиллюстрируем «смысл» картины высказываниями кинокритика С. Кудрявцева и самого Бергмана.
Сергей Кудрявцев:
«Молчание» — безусловно, трагический фильм, истинная, классическая трагедия о молчании Бога, непостижимости Истины, безысходности Бытия, исчерпанности человеческих чувств, о мире на «краю бездны», если уже не за ее пределами, то в какой-то ирреальной, несуществующей квазидействительности, которая составлена из обломков, осколков, обрывков слов, фрагментов судеб исчезнувшего света. […] «Молчание» заключает «трилогию веры», начатую фильмами «Как в зеркале» и «Причастие». Его герои уже ни во что не верят, оказываясь «с той стороны зеркального стекла», отчаявшись преодолеть грань, которая отделяет мрак от света, прошлое от будущего. Они помещены в вывернутое наизнанку настоящее, в некое Чистилище, откуда ведом путь не в Рай, а лишь в Ад. И все-таки гений шведского искателя Абсолюта не столь сумрачен и жесток, чтобы окончательно разувериться в феномене самой жизни, которая мучительно преодолевает свое «низкое», натурное происхождение и устремляется к высотам Духа.
Бергман:
Из всех злоключений и конфликтов, печальных условий, в которых находится человек, в «Молчании» выкристаллизовывается лишь маленькая чистая капля чего-то иного — внезапный порыв, попытка понять несколько слов на чужом языке, это нечто странное, но единственное, что остается. Только это и позитивно.
«Седьмая печать» Бергмана — фильм (здесь кроме самого фильма — и его сценарий), который Алексей Герман назвал «лучшим на земле». Из рецензии О. Сурковой:
У Бергмана мистика — это театральность, шутовство, эта мистика призвана сорвать маску и показать, что за ней истерзанный, больной, одинокий, не имеющий никакой надежды человек. «Где тогда Бог? — спрашивает Бергман. — За что мы столько страдаем?» Он взыскует Бога, но не слышит его. […] У Бергмана — пустые небеса, разверзшиеся над землей, и несчастный человек, запутавшийся в своих грехах. В «Седьмой печати» герой Бергмана играет со смертью в шахматы, пытаясь отсрочить смерть и увидеть доказательства существования Бога при жизни. […] У Бергмана присутствие Бога — это некий результат, поскольку Бергман — реалист и человек сомневающийся.
Диалог Смерти и Рыцаря, один из центральных в бергмановском фильме «Седьмая печать»:
Смерть: Умирать, однако, не хочешь.
Рыцарь: Нет, хочу.
Смерть: Чего же ты ждешь?
Рыцарь: Я хочу знания.
Смерть: Гарантий захотел?
Рыцарь: Назови как угодно. Отчего Бог так жестоко непостижим нашим чувствам? Отчего надо ему скрываться за дымкой невнятных посулов и невидимых чудес?
Смерть не отвечает.
Рыцарь: Как поверить верующим, когда и себе-то не веришь? Что будет с нами, с теми, кто хочет верить, но не может? И что будет с теми, кто и не хочет и не умеет веровать?
Рыцарь умолкает и ждет ответа, но никто не говорит, никто не отвечает. Совершенное молчание.
Рыцарь: Отчего я не в силах убить в себе Бога? Отчего он больно, унизительно продолжает жить во мне, хоть я его кляну, хочу вырвать его из своего сердца? Отчего, вопреки всем вероятиям, он издевательски существует и я не могу от него избавиться? Ты меня слышишь?
«Персона» — один из величайших фильмов Бергмана (здесь сам фильм и киноповесть). Сам режиссер ценил из всего своего творчество больше всего именно «Персону» (и еще «Шепоты и крики»):
Я достиг своего предела, что свободно прикасаюсь к бессловесным тайнам, выявить которые способен только кинематограф.
Бергман, «Картины»
Актриса Элисабет неожиданно замолкает на сцене. Психиатр не может вывести ее из этого молчания. Вместе с сиделкой Альмой она едет на море. Там в молчании Элизабет Альма начинает рассказывать «банальную» историю своей жизни, нескончаемую исповедь. Приведем несколько цитат из «Картин» Бергмана (здесь мы совместили и слова из сценария, и из комментария Бергмана):
И мне казалось, что каждая интонация моего голоса, каждое произносимое мной слово было ложью, упражнением в пустоте и тоске. Существовал единственный способ спастись от отчаяния и краха. Замолчать. За стеной молчания обрести ясность или, во всяком случае, попытаться собрать еще имеющиеся возможности […] Фру Фоглер жаждет правды. Она искала ее повсюду, и порой ей казалось, будто она нашла что-то прочное, что-то долговечное, но внезапно земля ушла из-под ног. Внешний мир обрушивается на Элисабет Фоглер и в больничной палате. Правда растворилась, исчезла, или в худшем случае превратилась в ложь. Мое искусство не в состоянии переварить, преобразить или забыть того мальчика на фотографии. И объятого пламенем мужчину, страдающего за веру.
Здесь пользователь найдет как сам фильм, так и киноповесть.
«Земляничная поляна» — безусловный шедевр, один из величайших фильмов за мировую историю. Крайне сложно написать что-то вразумительное ни о чисто кинематографических аспектах (в свое время новации «Поляны» стали откровением), ни о «содержании» фильма. «Земляничную поляну» можно просто «не понять», но трудно не увидеть ее совершенство; трудно не быть ею захваченным. Отметим только общие места. 78-летний профессор Исаак Борг едет на вручение премии. Во время поездки происходят встречи с разными путниками, мы видим всю жизнь Борга, его сны. Про что этот фильм? Человек перед лицом смерти осмысляет прожитую жизнь; недостижимость истины; раскаяние, искупление; преображение; много света.
«Шепоты и крики» — один из шедевров Бергмана. Женщина умирает. Вокруг нее собрались две сестры и служанка Анна. Они вспоминают свое радостное детство, полное любви и света, противостоящее несчастному настоящему, их нынешней ненависти и мраку. Только Анна еще любит свою хозяйку и соединяет сестер, всем служит. По Евангелию: «кто хочет между вами быть бо́льшим, да будет вам слугою» (Мф 10:43). Об этом хорошо писал Ю. Арабов (только, кажется, напрасно сюда вплетший Марфу):
Образ Анны в процессе развития сюжета приобретает вселенские мистические черты. Она — единственная из персонажей картины — молится Богу, пусть и несколько механически, по-домашнему, кусая после молитвы яблоко… Она все время рядом с умирающей Агнес, она согревает ее остывающее тело своим, единственная из всех не испытывая при этом ни подлого страха, ни брезгливости. Но главное — она постепенно становится передаточным звеном, медиумом между душой умершей женщины и душами живых ее сестер, устраивая им очную ставку. Этот разговор с остывающим телом, которое плачет от тоски и холода небытия, есть одна из величайших сцен мирового кинематографа. Лучше этого не снимешь и не придумаешь. Сестры признаются умершей Агнес, что никогда не любили ее, что им противна ее смерть, ее гниение… Пустота их душ особенно обнажена в этой сцене. Если Мария в исполнении Лив Ульман, доминанта которой — страсть, еще как-то сочувствует покойнице, то Карин (Ингрид Тулин), олицетворяющая разум, вообще отказывается принимать за факт воскресшую на мгновение сестру. Страсть бесплодна, а разум слеп. Остается лишь любовь, которая «видит» поверх физического времени и пространства, которая беседует и с мертвыми, и с живыми, всех примиряет и все лечит. Это Божественное начало и воплощено Бергманом в служанке Анне, она же евангельская Марфа, заботящаяся обо всех и потому, по Бергману, благословенная. Способ художественной лепки персонажей этого фильма, когда страсть, разум и любовь являются доминантами отдельных человеческих образов, говорит нам, скорее всего, о том, что речь идет об одном человеке. Три сестры есть три части одного целого или полноценного человека, это и сделано Бергманом в самом финале «Шепотов и криков», когда все три сестры оказываются на одних качелях, а раскачивает их служанка Анна. Анна, таким образом, и служанка, отвечающая за все в этом доме, и духовный пастырь (вместо священника она находится рядом с умирающей), и ясновидица, вхожая в иные миры, и заступница людей перед Богом (молитва в первой трети фильма).
«Осенняя соната». Смысл картины, как нам кажется, полностью покрывают слова самого режиссера: «Ненависть сцементировалась: дочь не может простить мать. Мать не может простить дочь. Прощение — в руках больной девочки». Кроме самого фильма вы здесь найдете и сценарий к нему.
«Девичий источник». Юную девушку насилуют и убивают. Ее отец-христианин жестоко мстит, понимая при этом всю радикальную нехристианскость мести, понимая, что, совершая месть, он отпадает от Бога. «Подставь другую щеку» — вся трагедия этой заповеди в мире, где дочерей насилуют и убивают.
Критик М. Брашинский писал в статье «Опороченный источник», в частности, следующее:
Озабоченный моральными дилеммами Бергман отдал свою боль и свое видение отцу (М. фон Сюдов), в свою очередь раздвоенному между отвергнутым языческим богом и непонятным Богом христианским. В черно-белом «Девичьем источнике» властвует дихотомия. Убитая по дороге к мессе белокурая девственница католичка Карин противопоставлена темноволосой беременной язычнице Ингери. Последняя остается жить, чтобы оплакать и, возможно, обратиться. Хотя убийцы — безбожники, Бергман упорно настаивает на нехристианском характере мести. Таким образом, «Девичий источник» выглядит историей потерянной и обретенной через покаяние веры. […] Мир «Девичьего источника» сотворен из дерева и холста. Огонь и вода сражаются за человеческую душу. Этот мир не знает середины, и ею обитатели не знают компромиссов. Дождь предвещает всемирный потоп, а отдельное увечье влечет за собой кровопролитие. Этот мир снят Свеном Нюквистом строго фронтально, он населен воронами и лесными духами, он полон знаков и позволяет природе говорить с человеком. В нем нет ничего важнее ритуала. Фильм, легендарное время которого простирается от восхода до восхода, начинается с костра и молитвы Одину и кончается молитвой христианскому Богу. Между двумя молитвами мы видим один из самых потрясающих ритуалов, когда-либо снятых в кино: омовение отца перед жертвенным убийством. Отец хочет стать христианином, но первобытный языческий мир ему противится. Иначе этот мир можно определить как мифологический — в пространстве мифа идеально сходятся все измерения «Девичьего источника».
Отец в «Источнике» говорит Богу:
Ты видел это. Господи, Ты видел это. Смерть ребенка невинного и месть мою. Ты позволил это. Я не понимаю Тебя. Я не понимаю Тебя. И все же я прошу у Тебя прощения. Я не знаю, как мне еще успокоиться, примириться с тем, что своими руками я сделал. Я не знаю, как жить по-другому.
«Сцены из супружеской жизни» — может быть, лучший фильм о браке. Первоначально телевизионный мини-сериал, один из центральных фильмов Бергмана. Шесть сцен из двадцатилетней жизни супругов. Благополучная жизнь семьи разрушается под действием аборта, лицемерия, неверности. Однако в последней «сцене» супруги получают второй шанс. Здесь мы разместили как прокатную, так и телевизионную версии фильма.
«Фанни и Александр» — один из лучших фильмов Бергмана (первоначально телевизионный мини-сериал). Два ребенка — Фанни и Александр — из-за смерти отца лишаются своего райского детства и ввергаются в водоворот жестокого мира. Как говорится в фильме:
Мир — это разбойничий притон, над которым опускается ночь. Скоро наступит время воров и убийц. Зло освобождается от своих оков и как бешеная собака набрасывается на мир. Все мы будем отравлены, все без исключения, — и мы, Экдали, и все остальные. Никто не спасется, ни Хелена Виктория, ни малышка Аврора, сидящая на коленях у Аманды. (Плачет.) Так будет.
Смерть отца, потеря рая, падший мир, страдающая невинность и слабость… В конце, однако, — пир, трапеза любви.
Здесь представлены прокатная и телевизионная версии фильма «Фанни и Александр» и сценарий фильма.
И неожиданно: экранизация Честертона — «Лицо». «Магия» — единственная пьеса Честертона. Любимая — Бергмана. В город, населенный филистерами и лжецами, приезжает группа фокусников. Город «в волшебство не верит». Фокуснику придется доказать, что его магия — подлинна.
Фокусник: Мы начали с волшебной сказки. Но есть ли у меня право воспользоваться этой волшебной сказкой? Разве эта волшебная сказка не подошла к концу раз и навсегда?
Патриция: Да. Эта волшебная сказка раз и навсегда подошла к концу. (Смотрит на него слегка загадочно). Очень трудно закончить волшебную сказку. Если вы оставите ее в покое, она будет тянуться бесконечно. Наша волшебная сказка закончилась тем единственным способом, которым может закончиться волшебная сказка. Этот единственный способ таков — волшебная сказка теперь уже не волшебная сказка.
Фокусник: Я не понимаю вас.
Патриция: Она стала явью».
Раздел Бергмана — кажется, почти все фильмы и книги шведского режиссера, доступные в Рунете.
