на наш Телеграм
Благоверный князь Александр Невский — может быть, нет в русской истории фигуры, более подходящей для иллюстрации отношений Православие/национализм, для иллюстрации того, как аутентично христианские образы/концепты меняются до почти полной противоположности. Иллюстрации того, как нечто изначально православное меняется до такого состояния, что ничего православного уже не остается. Чтобы понять этот процесс, мы собрали несколько материалов.
Хороший старт для нашего дела — две небольшие лекции Романа Шляхтина из его курса «Больные вопросы русской истории»: «Князь Александр Невский как историческая личность» и «Александр Невский в русской культурной памяти». Сначала кратенько о том, что современная историческая наука может нам поведать о князе Александре, затем — кратенько о том, как (кардинально) менялся его образ на протяжении веков. Шляхтин, в частности, рассказывает:
«Житие не описывает Александра как супервоина: он описан как тихий, смиренный, милостивый. «Повесть о житии», написанная сразу после смерти Александра, подчеркивает черты не воина, а смиренного боголюбивого правителя. Но уже в Новгороде XV века, боровшемся с Москвой, пишется новое житие Александра, подчеркивающее заслуги Александра для Новгорода: здесь князь впервые становится лишь поводом для политической идеологии; князя поднимают на знамя уже вполне с политическими целями. Интересно, что в Москве XV века Александр (предок московских правителей) — не князь-воин, а монах-постник, чудотворец. Только в эпоху Ивана Грозного образ монаха-чудотворца сменяется образом святого великого князя, чья мирская/военная/политическая жизнь становится значимой сама по себе. Происходит раздвоение образа Александр: монах и воин. В эпоху Петра происходит окончательная подмена: император, ведя войны и основывая новую столицу на тех землях, где воевал Александр, делает Александра образом своей империи: основание Александро-Невской лавры в Петербурге и пр. Александр Невский приобретает имперский образ, ставится прообразом Петра. Петр — «живое зеркало Александра», как говорил придворный богослов Петра Феофан Прокопович. Александр полностью становится политическим символом — символом государства и войны».
Итак, Империя преобразует образ Александра из православного святого в свой военно-политический символ. Эта национализация продолжается и углубляется — вплоть до окончательного вытеснения всего православно-христианского в эпоху Сталина. Александр Невский становится вполне тем, кем мы его представляем именно в 30-е гг. XX века. И тут все понятно: по мере того как Российское государство отказывалась от православия, оно все больше трансформировало образ Александра: от первых конфликтов московских правителей с Церковью через секуляризацию при Империи и вплоть до гонений при Сталине: все меньше христианского и все больше националистического во всей жизни страны и в частности — в образе князя-монаха Александра.
Лекция филолога и культуролога Александра Ужанкова «Святой благоверный князь Александр Невский» из курса «Древнерусская литература» помогает нам вернуться к первоначальному образу Александра, до имперско-советской подмены святости на национализм. Ужанков, в частности, говорит:
«Ратный и духовный подвиг. Древнерусская история — лишь фон, где происходит главное — спасение души. Особенно явно это видно в «Повести о житии Александра Невского». Александр Невский — еще один пример (из многих в древнерусской истории/литературе), когда князь, пребывая в земной славе, отказывается от нее, принимая схиму: ибо самое главное — спасение души».
Вот, пожалуй, главное: да, «Повесть о житии» (первичный источник о Александре, написанный сразу после его смерти) рассказывает о политике и войне, но они совсем не главный ее предмет. Главный ее предмет — спасение души, святость, никак не государство и война. Венец жизни Александра — отказ от славы и власти, принятие схимы.
Углубить наше понимание аутентичного христианского образа Александра и его националистической подмены помогут тексты выдающегося историка, исследователя русской святости Георгия Федотова.
В статье «Н. А. Клепинин. “Святой и благоверный великий князь Александр Невский”» Федотов затрагивает евразийско-белогвардейско-
Истинный же образ Александра Невского находим в книгах Федотова «Святые Древней Руси» и «Русская религиозность». В «Святых» мы можем прочитать:
«Основной мотив подвига — даже единственный, выдвигаемый здесь [в «Повести о житии Александра»] — иной: это самоотверженная любовь к народу, готовность отдать свою душу “за други своя”. Этот мотив господствует в житиях князей — воителей за русскую землю. Среди них первое место бесспорно принадлежит Александру Невскому.
Древнее житие — конца XIII или начала XIV века — представляет оригинальное произведение, не имеющее агиографических образцов.
Об отношении Александра к русским князьям, о татарской помощи в борьбе с соперниками, о наказании мятежных новгородцев, словом, о том, что могло бы омрачить славу национального героя напоминанием о спорных вопросах его политики, — в повести-житии не говорится ни слова.
Религиозный элемент повести неразрывно слит с героическим. “Тако бо Бог прослави угодника своего, яко много тружеся за землю русскую, и за Новгород, и за Псков, и за всю землю русскую, живот свой полагая за православное христианство”.
Церковь не канонизует никакой политики — ни московской, ни новгородской, ни татарской, ни объединительной, ни удельной. Об этом часто забывают в наше время, когда ищут церковно-политических указаний в житии Александра Невского».
А в «Религиозности» читаем:
«Парадоксальный пример исторического богословия мы находим в «Житии Александра Невского». Мистические истины, на которых основывается христианское учение, а именно Воплощение и Воскресение Христа, запросто включаются в цепь исторических событий. Август и Константин ставятся в один ряд с Адамом и Авраамом. Это значит, что вся история, без различия — священная или мирская, имеет религиозный смысл. Бог имманентно присутствует в истории. Поэтому любое историческое событие приобретает свою собственную ценность. Исторический мир грандиозен и исполнен смысла.
Если рассматривать участие в войне как общественное служение, как акт самопожертвования, угодный Богу, то исчезает противостояние воинского и монашеского идеалов. Все князья желают принять монашеский постриг перед смертью, потому что этот обряд, подобно крещению, дает отпущение грехов, а не потому, что они чувствовали особое аскетическое презрение к мирской политической деятельности.
В течение всего русского Средневековья существовало четкое разграничение между законной «грозностью» правителя и жестокостью, которая всеми осуждалась. Жестокое наказание, на которое Александр Невский обрек новгородцев за восстание (отсечение языков и ушей), донесенное до нас летописью, не упоминается в житии князя.
Идея общественного служения остается господствующим идеалом этого периода; ни деспотическое правление, ни эксплуатация в личных целях не считаются оправданными. Хороший князь служит своей земле и своему народу, а не управляет ими. Даже жития святого Александра Невского, пытающиеся возвысить его до уровня древних героев и римских императоров, подчеркивают его жертвенное служение своему народу».
Итак, выделим самое главное: «Повесть о житии» не канонизирует никакой политики, скорее она выдвигает некий идеал политики: справедливость, служение народу как не-управление, не-эксплуатация, не-деспотия. История, «мир», политика не отвергаются, но понимается как поле, где действует Бог, и где должны действовать христиане. И все же любая политика, война тем паче, повязана с грехом, и поэтому Александр — ради искупления грехов — отказывается от власти и становится монахом.
Федотов пишет, что акт канонизации и написание жития — не «история» и не «идеология», но некое дело Церкви, где она учит нас, чему надо следовать, на что равняться, чему подражать, что свято. Святость — вот что интересует жития, а не «исторические факты». Поэтому споры об «исторической правде» в нашу эпоху смещены куда-то совершенно не в ту сторону. Да, «Повесть о житии» просто пропускает грешные моменты в жизни Александра — потому что ей нужно передать святость, идеал. Споры о том, были ли Невская битва, Ледовое побоище важными событиями или незначительными стычками, была ли ордынская политика Александра верной и мудрой, или была подлым коллаборационизмом, и как нам понимать действия Александра в связи с его братом и мятежом новгородцев — все подобные споры бьют мимо цели, они происходят уже в изначально извращенном пространстве. Церкви в «Повести о житии» важна святость, важны определенные идеалы. Это просто забыто, забыты святость и особая логика этих идеалов; все национализировано-объязычено, все происходит уже в пространстве патриотизма, войны, государства, борьбы с Западом, евразийства и пр. глупостей — или глупостей противоположных (западничество, либерализм и пр.). Обе спорящих стороны («Александр — герой», «Александр — кто-то противоположный герою») изначально не правы, ибо спорят в пространстве, параметры коего просто не совпадают с параметрами пространства «Повести о житии». «Повесть» не говорит о грехах, потому что они ей неинтересны; она говорят о святости, потому что она ей интересна. Спорщикам же святость неинтересна. Сами ценности спорщиков, их картина мира, их логика — совсем другая логика, чем у «Повести»; и логики эти несовместимы.
Основная книга по нашей теме — «Александр Невский в русской культурной памяти: святой, правитель, национальный герой (1263–2000)» Фритьофа Беньямина Шенка. Здесь исследуется как менялся (кардинально) образ Александра Невского от его канонизации до наших дней. В этом процессе выделяются следующие периоды: сакрализация (XIII–XIV вв.), россиизация (XV–XVII вв.), этатизация (XVIII в.), национализация (XIX в.), свержение (1917–1937 гг.), советизация (1937 г.), экранизация (1938 г.), «Александр призван» (1939–1945 гг.), консолидация и критика (1945–1985 гг.), плюрализация памяти (1985–2000 гг.). Сложно не понять эти этапы как этапы деградации и забвения всего христианского в образе Александра. Шенк об аутентичном образе Александра пишет:
«Святые — живое доказательство присутствия Бога на земле. В «Повести о житии» на передний план выходит не биографическое, а сакральное измерение текста. Вопрос о том, за какие религиозные заслуги, за какой подвиг Александру была открыта дверь в чин святых, уже давно занимает историков. Александр стал отцом-основателем особого типа православных святых князей, заслуживших свое положение прежде всего светскими деяниями на благо сообщества («общественными служениями»). Однако возникновение нового типа отношений между светскими действиями и благочестием не получило дальнейшего развития. Напротив, духовные и мирские черты синтетического образа Александра в дальнейшем вновь распалась на составные части: образы святого монаха и князя».
Так — в начале; в конце, в наши дни этот образ забыт, царствует образ политика/полководца, где имперские, евразийские и сталинистские черты слиты в одно: это «постмодернистский», националистический образ Александра — причем в этом образе слиты все виды национализмов (и «православный», и имперский, и советский, и евразийский).
Но, конечно, интереснее всего здесь та новация, которую находит Шенк (конечно, не только он один) в «Повести о житии»: здесь нет ни манихейского «ухода из мира», ни освящения политической сферы, ее абсолютизации. Здесь есть некий синтез, некий идеал христианской политики, который смогла выдвинуть Русь и не смогла воплотить Россия. Как образ Александра раздваивается на «монаха» и «воина», так и вся страна раздваивается: православие вылетает куда-то далеко «из мира», из действительности, а действительность (политическая) дехристианизируется, национализируется (объязычивается).
После всех этих текстов мы можем под конец представить две крайние точки в долгой истории образа Александра. Безусловно, великий — но не христианский, а советско-националистический — фильм Сергея Эйзенштейна «Александр Невский», шедевр, интересный тем, что отображает сразу два предательства — как фильм о святом — предательство христианства, ибо ничего специфически христианского здесь нет, есть просто русский национализм (язычество), и как фильм советский — предательство советского проекта, большевизма, революции, марксизма — ибо ничего марксистского, революционного здесь нет — есть просто тривиальный национализм.
А вот первая точка, точка истины, и на ней — как энтелехии наших заметок — мы и закончим: «Повесть о житии и о храбрости благоверного и великого князя Александра» (читайте в хрестоматии «Библия и русская литература»). Совсем маленький, чудесный, красивый — и главное, конечно, — благочестивый, православно-христианский текст.
Сразу, с самого начала «Повести о житии» вы находим идеал христианской политики: отец Александра назван благочестивым, человеколюбивым, милостивым и «прежде всего кротким» (!) правителем. Кроткий и милостивый политик! — да возможно ли такое? — московские цари, петербургские императоры, советские генсеки и постсоветские президенты не таковы: и поэтому-то именно и извращают образ Александра Невского. И сам Александр был «милостив без меры» (без меры!). «О таких сказал Исайя-пророк: “Князь хороший в странах — тих, приветлив, кроток, смиренен — и тем подобен Богу”. Не прельщаясь богатством, не забывая о крови праведников, сирот и вдов по правде судит, милостив, добр для домочадцев своих и радушен к приходящим из чужих стран. Таким и Бог помогает, ибо Бог не ангелов любит, но людей, в щедрости своей щедро одаривает и являет в мире милосердие свое», — пишет автор «Повести о житии»
Тихость, приветливость, кротость, смирение, непрельщенность богатством, память о сиротах и вдовах («неимущих», «попавших в трудную жизненную ситуацию»), правосудность, милость, доброта, радушие («к приходящим из чужих стран»!) — вот несколько характеристик христианского политики. Вот урок «Повести о житии» — урок, который был забыт в пользу «противостояния с Западом», «евразийства», «патриотизма», «войны», «государства» и пр. И пора бы нам его уже все же попытаться выучить. Тихая, кроткая, смиренная, милостивая политика — не оксюморон ли это? «Повесть о житии» учит, что нет, не оксюморон, а то, что и должно быть. Не битвы и не Орда — а «милость без меры» — вот на чем бы надо нам сосредоточить свое внимание, вспоминая Александра Невского.
Но еще немного об этом чудном тексте. Автор «Повести» явно любуется Александром: князь — красивый, сильный, храбрый, но и плачущий при молитве. «Повесть», разумеется, совсем не милитаристская, война описывается в ней как эффект «опьянения безумием и гордостью», хотя и отмечает автор, что сердца Александровых воинов были как «сердца львов». Автор радуется и «великой славе» Александра и богатству его земли — упоминая, конечно, что тот «любил нищих». И при красоте, силе, храбрости, славе Александр ставится «монахом, ибо имел безмерное желание принять ангельский образ» — и это его высшее достижение, венец его жизни. Да, Александр воюет с немцами, шведами, литовцами и одновременно подчиняется Орде — но это лишь случайные исторические факты, сами по себе ничего не говорящие — важные лишь мотивацией Александра (как ее описывает «Повесть»): князь все делает, чтобы избавить «людей своих от беды». «Избавить людей от беды» — вот принцип, вот логика христианского политика (а не, скажем, «слава Отечества» и т. п.), применяемая в каждом случае по-своему, по-разному: в одном случае обороняться, в другом — признать власть захватчиков: лишь бы уберечь людей от беды.
Все это сливается в один цельный, многомерный образ: радость и любование молодостью, силой, красотой, отвагой — молитвенностью, смирением, кротостью, плачем — нищелюбием, милосердием, действенной активной политикой помощи людям. Образ и не манихейски-мироотрицающий и не военно-государственнически-
Много было в истории разных правителей, которые делали то и это; и спорить об этом — скука смертная. Сами по себе факты бессмысленны, ничего нам не говорят. Гораздо интереснее и душеполезнее прочитать этот текст не как скучный «исторический источник», а как послание, обращенное к нам, ко мне, разглядеть его смысл для нас здесь и сейчас. Хорошо, красиво, благочестиво (!) быть молодым, отважным, «удалым», деятельным, активным — и все это не мешает, совсем не противоречит — вот главное — кротости, смирению, тихости, милости, но, напротив, при синтезе того и другого мы получаем православно-христианский идеал «мирского» служения людям, народу, «сиротам и вдовам», активного преобразования жизни вокруг, борьбы с опьяненными безумием и гордыней. Вот чему нас учит благоверный князь Александр.
