на наш Телеграм
Очередная и самая высокая волна пандемии на подъеме. Новости приносят все более жуткие цифры вновь заболевших. С другой стороны, вряд ли повторится ситуация весны 2020 года, когда закрывались храмы и миллионы верующих оказались отлучены от соборной молитвы и самое главное — от причастия Тела и Крови Христовым. Поэтому возможно спокойно порассуждать о том, можно ли заразиться от Чаши со Святыми Дарами. Тимур Щукин убежден, что в самой постановке вопроса заключаются три ошибки: политическая, моральная и богословская.
Недоброе свидетельство от внешних
Церковь в сегодняшней ситуации находится в том же положении, что и мелкие заведения общепита. Она менее влиятельна, чем владельцы алкомаркетов, которые ни на один день не прекращали свою работу (ну да, у нас нет закона о торговле алкоголем в Интернете, поэтому «Ароматные миры» и «Красное и белое» превратились в рассадники заразы) и, с точки зрения правительства, менее важна для экономики, чем строительная отрасль, которая также никак не притормозила в пандемию. Но Церковь, с точки зрения чиновника, обладает существенным недостатком: она (в лице отдельных представителей) почему-то уверена, что в некоторых ситуациях закономерности тварного мира на нее не распространяются.
Я пока не говорю о том, права в этом отношении Церковь или нет, но очевидно же, что подобное убеждение ей вредит. Чиновник может предписать кафе торговать рогаликами навынос, может и вовсе закрыть на пару недель, но потом, убедившись, что булочник напуган, пойдет на некоторые послабления. Конечно, владелец кафе ради выгоды может сколько угодно нарушать санитарные нормы, но ни один предприниматель, если он вообще верит в существование вируса, не станет утверждать, что через рогалики и кофе не передается заражение. Поэтому для чиновника он под меньшим подозрением, чем настоятель церковного прихода, который в проповеди может рассказывать прихожанам о том, что «в храме заразиться невозможно».
Причастие как маленький подвиг
«Безвредность» Причастия противоречит самой сути христианского подвига. Если приближаться ко Христу для нас безопасно, почему тогда большинство апостолов умерли не в своей постели, почему пострадали мученики, почему переполнены мартирологи XX века? Более того, мы знаем, что некоторые мученики никогда не были крещены, никогда не причащались, но были приняты Господом благодаря только тому, что умерли ради Него. Выходит, что сама смерть стала для них Причастием Христу.
Если Причастие всегда «безвредно», оно оказывается некой точкой в мироздании, где христианин пребывает в ситуации не чаемого, но уже осуществившегося телесного спасения.
Мы и правда в некотором смысле уже спасли свое тело, причастившись Христу, но спасли в эсхатологической перспективе. Чтобы добраться до этого послемирного горизонта, нам нужно пережить множество скорбей, смерть и то таинственное, что следует за ней. Евхаристия соединяет нас со Христом, но мы ведь не оказываемся на ту долю секунды, когда принимаем Дары, в ином физическом измерении. В том и заключается тайна Евхаристии, что она приобщает нас Иному миру, никак не изменяя закономерности мира сего, ни на миг не «выключая» эти закономерности.
Эту тайну следует принимать во всей ее противоречивости: с одной стороны, Тело и Кровь — это нетленные тело и кровь Христа; с другой, это хлеб и вино, не теряющие свойств хлеба и вина. Хлеб остается мягким и душистым, вино остается кисло-сладким и немного пьянящим. А еще, будучи физическими объектами, они могут принимать в себя различные микроорганизмы, бактерии и вирусы. Задача священника и дьякона — следить за тем, чтобы этого не происходило. Но это вопрос гигиены, а не богословия.
Но что в сущностном смысле следует из того, что хлеб и вино — объекты материального мира? То, что, будучи включенной в причинно-следственную последовательность падшего мира, Евхаристия вполне может быть причиной болезни и других неприятностей. Самый простой пример: алкоголь в Крови Христовой может быть опасен для бывших алкоголиков и, например, для тех, кто принимает лекарства, несовместимые с алкоголем. Если на полном серьезе на самом высоком церковном уровне обсуждается идея причащения пациентов реабилитационных центров безалкогольным вином, это означает, что Кровь Христова вполне может быть причиной болезни. Причем тут-то речь идет о самой Крови, о самой ее физической субстанции, материальной форме, а не о вирусе, который по определению является самостоятельным существом.
Возьмем более широкий контекст. Вред человеку может причинить сам факт причащения. Советский гражданин, если он только входил в храм во время богослужения, уже оказывался под подозрением. А если он приступал к исповеди и причащался, то это почти гарантировало ему проблемы на работе, в университете, визит скучных людей в серых пиджаках и т. п. Виновато ли в этом причастие? Нет, виноват коммунистический режим. Но ведь не виновата Евхаристия и в предполагаемом распространении вируса. «Виноват» сам вирус и законы его эволюции, которые, так уж получается, несут другим живым существам болезни и смерть.
Впрочем, если эта смерть является «пропуском» (как в случае древнего мученика) ко Христу, то мы должны радоваться ей. То есть не ей самой, а возможности совершить подвиг в нашей жизни, в которой, казалось бы, нет места христианскому подвигу.
В мирное мы жили время. Наши города были наполнены храмами, в которых служили образованные священники. На одной улице магазин христианской книги, на другой — духовно-просветительский лекторий, на третьей — православный вуз. Христианские фильмы, поэзия, музыка на любой вкус. Верующего не зовут на арену, его приглашают в приходской клуб выпить чаю и побеседовать о Евангелии…
И тут приходит коронавирус, которому все равно, на какой посуде жить — на тюремной плошке, на фарфоровой вазе в музее или на евхаристическом сосуде. Но мы, прихожане такого-то храма, доверившись Богу, причащаемся из одной Чаши. Ради Христа мы хоть немного, но рискуем, хоть немного, но подражаем мученикам. Мы на крест не просимся, потому что носим маски и моем руки, но и с креста не сходим, потому что не отлучаем себя от Литургии.
От духовного индивидуума к духовному социуму
Мы не всегда понимаем, что значит то исцеление, которое несет Таинство Евхаристии. Святые Отцы трактовали его не как непосредственное воздействие Даров на тело (как действует лекарство), а как очищение телесных последствий тех грехов, которые живут в душе, через очищение души.
Ведь и у тех, которые живут еще в теле, дар, хотя сообщается чрез тело, но первоначально входит в существо души и чрез душу переходит на тело. Вот на это и указывает блаженный апостол, когда говорит: прилепляяйся Господеви един дух есть (1 Кор 6:17), так как главным образом в душе бывает это единение и сопряжение. Ибо там собственно человек; там и освящение от добродетелей и от человеческого старания; там и то, что грешит и что имеет нужду в исцелении дарами. Что же касается тела, то в нем все бывает от души. И как от злых помыслов, исходящих от сердца, оскверняется оно, так оттуда же и освящение ему, освящение как от добродетели, так и от таинств. А иногда случаются и телесные болезни, которых причина заключается в злонравии души. Чтобы показать это, Спаситель восставил тело от болезни тем, что исцелил душу больного, то есть разрешил ее от грехов.
Праведный Николай Кавасила. Изъяснение Божественной Литургии
Грех входит в душу, душа воздействует на тело — а греховное действие всегда противно природе — и приносит душе сиюминутные и долгоиграющие страдания. Прародительский грех «награждает» человека смертностью, общей тенденцией организма к разрушению, теми болезнями, в которых человек не виноват. А личные грехи не только мультиплицируют болезненный эффект самого первого греха, но и привносят нечто от себя. Исцеляющая сила Евхаристии заключается в совершении таинства с верой, с молитвенным принятием ее истинности. Вино и Хлеб — это подлинно Воскресший Христос. Но только если мы верим в это, если очищаем душу этой верой и собственным обращением ко Христу, мы получаем возможность стать по благодати тем, чем Христос является по природе. Действенность Причастия целиком и полностью определяется нашим расположением.
Причастие возможно и в «бестелесной» форме. Праведный Николай Кавасила писал о том, что и души умерших причащаются, поскольку «имеют вечного Иерея, Который бывает для них всем этим [чинопоследованием Евхаристии]». Преподобный Анастасий Синаит говорил о том, что праведник «как духовный, духовными очами приносит жертвы». Когда поздние исихасты писали о «непрестанном причащении», они имели в виду непрестанную соединяющую со Христом молитву, а не бесконечную Литургию в храме.
Но если возможно чисто «духовное» причастие, то и освящение души происходит в некотором смысле автономно от принятия Тела и Крови. И по логике приведенного выше отрывка из прав. Николая Кавасилы, «духовное» Причастие исцеляет тело не благодаря своей материальной форме, а благодаря «духовной составляющей», благодаря тому, что очищает душу от греха. Важно подчеркнуть, что такое исцеление — вовсе не цель Причащения Христу. Это лишь «побочный эффект» освящения души.
Святому легче быть здоровым, но и святые болеют. Действительно, куда важнее, что Причастие спасает целого человека — его душу и тело — от «грядущего гнева». И если телесное здоровье здесь и сейчас противоречит спасению, то это повод пожертвовать телесным здоровьем. Или, как в случае коронавируса, рискнуть им.
В «зримой» Евхаристии важно вовсе не то, что она «исцеляет», что она дезактивирует бактерию или вирус, и вообще как-то воздействует на наше тело. Индивидуальному телу парадоксальным образом довольно и духовной составляющей Евхаристии. Но дело, однако, в том, что человек — это не только индивидуум, состоящий из души и тела. Это существо социальное, которое и со Христом соединяется не само по себе, а как часть и выражение «нового социума», каковым является Церковь, церковная община. Тот же прав. Николай Кавасила пишет:
Для Церкви Христовой они [Тело и Кровь] — истинная пища и питие, и, причащаясь их, она не превращает их в человеческое тело, как какую-нибудь другую пищу, но сама превращается в них, потому что лучшее пересиливает худшее. Так и железо, сообщившись с огнем, само становится огнем, а не огонь делает железом. И как в раскаленном железе мы обыкновенно видим не железо, но огонь, оттого, что свойства железа совершенно закрываются огнем, так если бы кто мог увидеть и Церковь Христову в том самом виде, как она соединена со Христом и участвует в плоти Его, то увидел бы ее не чем другим, как только Телом Господним.
Учение о Евхаристии противоречиво. С одной стороны, Причастие материальным Телу и Крови в Предании называется чем-то безусловно необходимым для спасения. С другой стороны, многочисленные высказывания Святых Отцов говорят о возможности «духовного» причастия, да и в самой материальной Евхаристии подчеркивается существенность духовного элемента и вторичность материального.
Этот парадокс разрешается смещением фокуса с индивидуума на социум. Если в человеке спасается только то, что отличает его от других людей, тогда ему не нужно ни в каком смысле с этими людьми соединяться. Ему достаточно знания, что эти люди тоже спасаются. Если же в нас спасается и то, что роднит нас с ближними, то это спасение возможно и благодаря некоторому душевному общению, и благодаря материально-телесному соединению нас со Христом и друг с другом. Тела святых, составляющие Церковь, становятся в Евхаристии Телом и Кровью Господа. Но если нетленность Тела Христа после Воскресения не противоречит тленности (по крайней мере, в этой жизни) тел святых, почему она противоречит тленности, разрушимости Святых Даров? И если эти Дары по нашей вере дарят нам нетление, почему нас должны волновать сопряженные с этим трудности?
«Безопасное» причастие, биология и индивидуализм: подведем итоги
К теории «безопасного» причастия у меня три претензии. Во-первых, она показывает православных христиан в странном свете, представляя их людьми, которые уверены, что законы биологии на них не распространяются. Во-вторых, эта теория антиаскетична: она убеждает христианина, что причастие Христу не сопряжено ни с какой опасностью. В-третьих, она предполагает, что Причастие исцеляет тело само по себе, а не посредством душевного очищения, которое, в свою очередь, влияет и на тело.
Теория эта основывается на индивидуалистическом понимании материальной формы Евхаристии, на том представлении, что она нужна для обеспечения бытия конкретного земного человека, бытия «индивидуалиста». Если вокруг бушует эпидемия, теория убеждает его, что вот на этом пятачке мироздания никакого вируса нет или он обезврежен. «Везде суббота, а вокруг меня четверг». Если ко Христу приближаться опасно во всех прочих случаях, земному индивидууму важно, чтобы из этого правила было исключение. Страшно! Если для всего в этой жизни требуется душевная работа, то пусть хотя бы Причастие исцеляет само по себе, без моего участия.
Но если христианин мыслит себя «одним из многих», он мыслит ту физическую точку, на которой находится, такой же, как и прочие точки в мире. Он радуется опасности, потому что она позволяет ему почувствовать человеческое в человеке, почувствовать страх, слабость, боль, смерть и преодолеть их. Наконец, он ждет от Евхаристии не исцеления индивидуальных болезней, а соединения со Христом и прочими людьми во Христе.
