Мария же, взяв фунт нардового чистого драгоценного мира, помазала ноги Иисуса и отерла волосами своими ноги Его; и дом наполнился благоуханием от мира.

Ин 12:3

…оставьте ее; она сберегла это на день погребения Моего.

Ин 12:7

Сегодня смерть близка уже так, что ее можно почувствовать, — и все так же неузнаваема, ибо ощущается благоуханием. Сегодня день неразрывно связан со страшным завтрашним — и перед ним так обманчиво-спокоен, так тих, так светел… так ароматен.

У мира стойкий аромат, капли, попавшие на одежду, остаются на ней запахом не один день, и долго после этого вечера, наверное, пахли миром волосы Марии.

Сегодня последний тихий вечер, когда обреченность смерти еще сосредоточена в сердце Христа, а желание Его убить — в замыслах иудейских властей. И между двумя этими замыслами смерти еще нет посредника. Посредник будет — завтра. Страстная среда — перелом к смерти, открытый перелом. Сломается и еще одна жизнь, сломается, как потом сломаются шейные позвонки.

Еще впереди целый долгий вечер и целая долгая ночь, и только завтра — закрутится колесо, закрутится так, что уже не остановить.

Но Он-то знает. Он-то знает, погруженный в Себя посреди пустейшего спора, что завтрашний день неразрывно свяжет два замысла, станет исполнением пророчеств. Он знает, что завтра все уже будет не так.

И Он внутренне готов к смерти, готов настолько, что именно этот тихий вечер, когда еще все последние часы прикровенны, называет днем Своего погребения.

Но пока… пока вечер в доме друзей, и грусть, но окруженная теплом близких людей. Последний мирный закат за иерусалимскими крышами, розово-золотой, текущий в оконца дома, ложащийся на стены, на пол, теплый запах мира на весь дом — запах даже нескольких капель держится долго, долго, дольше, чем осталось самой жизни.