Филологическое путешествие в Средиземье. Миф как посредник

Подпишитесь
на наш Телеграм
 
   ×
Братство Кольца. Иллюстрация братьев Хильдебрандт

Произведения Толкина никого не оставляют равнодушным. Кто-то считает их детскими сказками и презирает великовозрастных толкинистов. А кто-то твердо знает, что книги английского профессора изменили его жизнь. Один из самых известных исследователей творчества Толкина, Том Шиппи, который был лично знаком с писателем, убежден, что тот вполне заслуживает звание «автора века». Почему же пальму первенства следует отдать именно создателю «Хоббита» и «Властелина колец»? Том Шиппи подходит к этому вопросу с научной точки зрения.

Одно из открытых заявлений Толкина, с которым можно не согласиться, связано с тем, что его произведение носит религиозный характер. В своем письме, направленном в 1953 году другу-иезуиту, он написал:

Разумеется, «Властелин Колец» в основе своей произведение религиозное и католическое; поначалу так сложилось неосознанно, а вот переработка была уже вполне сознательной. Поэтому я или не вкладывал, или решительно устранял из вымышленного мира практически все ссылки на «религию», на культы и обряды. Ведь религиозный элемент вобрали в себя сюжет и символика.

Первый вопрос, который напрашивается в связи с этой выдержкой из письма: что он имел в виду под словами «в основе своей»? На первый взгляд, «Властелин колец» не является ни католическим, ни христианским, ни вообще религиозным произведением. Как говорит Толкин, ни в персонажах, ни в их сообществах нет почти никакого намека на религиозность, даже там, где можно было бы его ожидать с наибольшей вероятностью. При всей своей похожести на англичан XIX века хоббиты не соблюдают в своей повседневной жизни никакие религиозные обряды. Мы знаем, что они женятся, и можем предположить, что женятся при мерно так же, как современники Толкина. Но у них нет храмов, и в тексте не содержится никаких намеков на то, кто совершает бракосочетание. Мэр, который проводит «гражданский обряд»? Тан? Или кто-нибудь из ширрифов? Далее, у хоббитов сложная генеалогия, но, по-видимому, нет ни надгробий, ни кладбищ — ни церковных, ни каких-либо еще. У гномов надгробия есть — мы видим могилу Балина, сына Фундина, но нам рассказывают (в Приложении A (III), что у гномов много странных верований: судя по всему, они верят в реинкарнацию.

Исходя из общих культурных оснований, можно было бы ожидать, что некая религия, похожая на ту, что была в Древней Англии до обращения в христианство, есть у ристанийцев. В их прошлом действительно присутствуют намеки на существование подобных верований. На границе Ристании находится гора Галифириэн, название которой наверняка образовано от древнеанглийского halig fyrgen (Священная гора). Но мы так и не узнаем, кому или чему она была посвящена. Кроме того, конники очень трепетно относятся к погребению усопших: и павших в бою, и конунгов. Для них насыпают курганы, как для Теодена после битвы на Пеленнорской равнине. В главе 6 книги VI этот обряд подробно описан: ристанийцы кладут конунга вместе с оружием и богатствами в гробницу, возводят курган и объезжают его кругом с погребальной песнью.

«þeoden», древнеанглийское слово, означавшее «принц» или «король»

Но примечательно здесь то, чего они не делают. До наших дней дошло описание реального погребения вождя гуннов Атиллы, которое очень похоже на похороны Теодена, и Толкин ссылается на соответствующий текст в письме к своему сыну Кристоферу. Но в том случае всадники-варвары наносили себе раны, чтобы их вождь был достойно оплакан, орошаемый кровью мужей, а не слезами женщин, а после погребения Атиллы приносили в жертву рабов, участвовавших в обряде, чтобы они сопровождали его в загробный мир. Те варвары были гуннами, но при первом же упоминании англичан в исторических источниках римский историк Тацит сообщает о том, что они приносили человеческие жертвы своей богине Нерте (или богу Ньёрду), отправляя их на дно. В торфяных болотах Южной Ютландии было найдено немало сохранившихся тел утопленников, что подтверждает справедливость этих слов. Однако ристанийцы ничего подобного не делают. Они не христиане, но и на настоящих язычников тоже не похожи.

Что до гондорцев, то они уделяют церемониям гораздо больше внимания, чем кто бы то ни было в этой книге. Один из их обычаев напоминает благодарственную молитву перед едой: перед началом трапезы они обращают взор на запад — не только в память о Нуменоре, но «дальше на запад, к нетленному Блаженному Краю, и еще дальше, к Предвечной отчизне». Что характерно, Фродо и Сэм не понимают, о чем говорит Фарамир, и никто не дает им дополнительных пояснений, однако гондорцы верят в валаров — сверхъестественные силы, которые стоят выше людей, но ниже Единого. Вероятно, Толкину непросто было объяснить своему другу-иезуиту, каким статусом обладали эти «полубоги» и чем они отличались от языческих идолов. Кроме того, они являют собой своего рода анахронизм — впрочем, возможно, это было сознательное решение Толкина. Когда в главе 7 книги V Денэтор решает совершить самоубийство (для католика такой поступок, естественно, был вдвойне отвратителен), Гэндальф его отчитывает:

«Не волен ты, наместник, предуказывать день и час своей смерти… Одни лишь [языческие (heathen)] владыки древности, покорствуя темным силам, назначали этот час и, одержимые гордыней и отчаянием, убивали себя, а заодно и родню, чтоб легче было умирать».

Здесь Гэндальф говорит о погребальном жертвоприношении, признавая, что подобная практика существовала и в Средиземье, однако стоит отметить знаковое и в каком-то смысле нелогичное употребление им прилагательного heathen. Как это ни парадоксально, heathen — это слово из сугубо христианского лексикона. Оно представляет собой древнеанглийский аналог латинского paganus (изначально — «сельский, провинциальный», затем «языческий») — «происходящий из pagus (округа) или pays (местности)», но не peasant (крестьянин) в социальном смысле, а деревенщина, живущий в глуши, не знакомый с правилами по- ведения в цивилизованном обществе, — нехристь. Называя кого-то язычником, подразумевает ли Гэндальф, что сам он им не является? И если это так, то кто он тогда? Этот вопрос, как обычно, остается без ответа.

Арвен и Арагорн. Иллюстрация Мэтью Стюарта

Самое глубокое в Средиземье проявление религиозных чувств описано в приложении А (V), в «Повести об Арагорне и Арвен». В ней есть несколько сцен смерти, в том числе матери Арагорна Гилраэни, при этом в них заметно отсутствие так называемого религиозного утешения. Гилраэнь умирает, заявив, что у нее «уже нет сил бороться» с надвигающейся Тьмой. Сын уверяет ее, что «за Тьмой придет рассвет», но она отвечает лишь загадочными поэтическими строками на квенья: «Я отдала свою Надежду [то есть Арагорна] дунаданам и ничего не оставила себе». Является ли упомянутый Арагорном «рассвет» некой надеждой на спасение, обетованием бессмертия? Или он имеет в виду лишь шанс на победу в войне, приближение которой чувствует Гилраэнь? В описании смерти самого Арагорна автор идет несколько дальше. Умирающий говорит своей жене-эльфийке:

«Уйдем в печали, но не в отчаянии. Слушай! Не навек привязаны мы к Кругам Мира, и за ними — больше чем память. Прощай!»

Это предполагает наличие за пределами Средиземья иного мира, а слова «больше чем память» могут указывать на грядущую встречу на некоем аналоге Небес. Однако это завуалированное обетование не убеждает Арвен, которая пожертвовала своим эльфийским бессмертием, чтобы выйти замуж за Арагорна. Пожалуй, самые печальные строки в этой повести посвящены ее собственной смерти в Кветлориэне, на Кургане Горестной Скорби, где она

покоится с тех пор. Мир меняется, дни ее жизни забыты новыми людьми, и золотой эланор не цветет больше к востоку от Моря.

Но вернемся от эмоций к грамматике. Синтаксис английского текста — «there is her green grave, until the world is changed, and all the days of her life are utterly forgotten» — оставляет ощущение двусмысленности. Означают ли они, что Арвен будет покоиться там до тех пор, пока мир не изменится, а сейчас дни ее жизни забыты? Или что Арвен будет покоиться там до тех пор, пока мир не изменится, а дни ее жизни не будут забыты? Если верно второе, то изменение мира уже произошло, и эта фраза означает лишь, что могила Арвен по-прежнему нетронута. Однако первый вариант тоже возможен, и в таком случае в нем читается полунамек на то, что, хотя Арвен еще покоится в могиле и дни ее жизни забыты, мир пока не изменился. Получается, что по ту сторону «тех пор» что-то есть — и в нашем будущем, и в ее.

Хоббиты и Том Бомбадил. Иллюстрация Роджера Гарланда

Можно отметить, что Том Бомбадил разделяет это убеждение: он велит умертвию отправляться туда, «где врата всегда закрыты, / Пока мир не исцелится». То есть мир будет исцелен, будет изменен, а затем врата отворятся, и (возможно) воскреснут мертвые. Мудрейшие обитатели Средиземья (Гэндальф, Арагорн, Бомбадил) имеют некое представление об этом будущем воскресении, о жизни после смерти, но никогда не заявляют о нем открыто; кроме того, Арвен и Гилраэнь — а уж тем паче хоббиты — не разделяют их убеждение. Теоден, как и Торин в «Хоббите», исповедует некий культ предков, согласно которому мертвые уходят к праотцам, однако эта вера характерна лишь для самых знатных героев. Теоден и вовсе может иметь в виду лишь то, что он будет похоронен рядом со своими предшественниками и что его курган вознесется рядом с другими в Эдорасе.

Таким почти полным отсутствием религии общества Средиземья отличаются от всех известных нам человеческих обществ. В этом смысле его действительно можно назвать Нетландией. Более тактичным (и более приемлемым для католика) вариантом было бы утверждение о том, что Средиземье — это некое чистилище, обитатели которого, как некрещеные праведники или языческие философы у Данте, считаются не язычниками и не христианами, а чем-то средним.

Кроме того, Толкин не единственный писатель, выбравший местом действия такой аналог чистилища. Автор поэмы «Беовульф» опустил примерно те же подробности (погребение Беовульфа проходило как у Теодена, а не как у Атиллы) и тоже один-единственный раз употребил анахронизм hæðen (языческий) по отношению к данам-идолопоклонникам (об этом Толкин говорит в своей лекции 1936 года). Возможно, параллель с «Беовульфом» способна указать на задачу, которую ставил перед собой Толкин, и на его намерения, а также пролить некоторый свет на этот парадокс «в основе своей католического произведения», в котором ни разу не упоминается Бог.

Многие люди отмечали и еще больше — ощущали, что «Властелин колец» в той или иной мере представляет собой «мифическое» произведение. Однако слово «миф» имеет несколько значений. Одно из них, которое точно актуально в данном случае, связано с представлением о том, что основная задача мифа состоит в устранении противоречий, в посредничестве между несовместимыми явлениями и в объяснении таких явлений.

Для наглядности приведем пару примеров. Христиане, как и последователи других монотеистических религий, верят в Бога, Который является одновременно всемогущим и милостивым. При этом никто, даже Боэций, не может не заметить, что в мире существуют незаслуженные страдания, безнаказанное зло, невознагражденная добродетель. Противоречие между ними устраняется с помощью мифа об Адаме и Еве, райском саде и грехопадении человечества, который объясняет, что зло является плодом человеческого непослушания и существует для того, чтобы люди могли пользоваться свободой воли, свободой сопротивляться или поддаваться искушениям, без которой они были бы рабами, а не чадами Божьими. Это объяснение приводят тысячи христианских богословов, Мильтон в «Потерянном рае», а за ним и К. С. Льюис, который в 1943 году изложил сюжет «Потерянного рая» языком ХХ века в своем романе «Переландра».

В то же время, если верить скандинавской мифологии в пересказе Снорри Стурлусона, получается, что его предки-язычники уповали на защиту богов, таких как Тор, однако (в отличие от христиан) считали их не всемогущими и даже смертными. Пределы их силы описаны в мифе о путешествии Тора и Локи к королю великанов, где Тор старается изо всех сил, однако не может победить сначала Утгарда-Локи, затем Мирового Змея и, наконец, Элли (Старость). Обе эти истории — и о райском саде, и о путешествии Тора — основаны на некоем противоречии в вере и призваны его объяснить.

Однако для Толкина внутреннее противоречие, составляющее природу мифа, было повседневным явлением. Будучи профессором англосаксонского языка, английского языка и литературы, почти каждый день своей трудовой жизни он читал, преподавал или приводил в пример такие произведения, как «Беовульф», «Старшая Эдда» или «Младшая Эдда» Снорри Стурлусона, которые так или иначе имели неоднозначный статус в христианстве. Почти все они были записаны христианами, такими как автор «Беовульфа» и исландец Снорри (как минимум два столетия спустя). Но в некоторых случаях они могли быть написаны язычниками (как многие из поэм «Старшей Эдды») или имели явно языческое содержание (как «Младшая Эдда»), или повествовали о героях, которые, как было известно и самому автору-христианину, жили в языческие времена, а значит, наверняка были язычниками (как Беовульф).

Начнем с конца. Как следовало относиться к героям, принадлежащим к последней категории? Один из общеизвестных фактов по поводу «Беовульфа» состоит в том, что в конце VIII века, незадолго до уничтожения викингами Линдисфарнской обители, англосаксонский богослов Алкуин написал ее настоятелю гневное письмо, призывая его запретить монахам слушать рассказы о языческих героях — в частности, о некоем «Ингельдусе» (очевидно, он имел в виду второстепенного персонажа поэмы «Беовульф» — Ингельда, короля хадобардов). Он сформулировал свое мнение в форме вопроса, на который сам же и ответил:

Ибо какое отношение имеет Ингельд ко Христу? Дом мал, и не может вместить их обоих. Царь Небесный не станет сообщаться с заблудшими язычниками, которых называют королями, ибо вечный Владыка царит на Небесах, а заблудший язычник стенает в аду.

Так ли это? Если да, то такие поэмы, как «Беовульф», должны были бы изыматься из приличных монастырских библиотек (и, вероятно, многие из них действительно постигла эта участь). Но такое решение практически полностью уничтожило бы профессию Толкина и главное увлечение его жизни, поэтому примириться с ним он бы никак не смог. Кроме того, совершенно ясно, что, хотя автор «Беовульфа» ни разу не упоминает в своем произведении Христа, сам он был христианином ничуть не менее ревностным, чем его соотечественник Алкуин: просто они расходились во мнениях по поводу места язычников, особенно тех, кто (в отличие от викингов, которые уже готовились к наступлению на Линдисфарнскую обитель) не отверг Благую Весть, а просто никогда о ней не слышал и не причинял христианам никакого вреда.

Можно сказать, что вся поэма «Беовульф» служит для примирения противоречивых мнений, чем очень похожа на «Властелина колец». Оба произведения были написаны искренне верующими христианами, но ни в одном из них нет никаких характерных примет их веры; причем Толкин пошел еще дальше и не оставил в своей работе вообще ни одного упоминания религии ни в какой форме. В каждом случае смерть героев обставлена весьма двусмысленно. Уход Арагорна, как и гибель Беовульфа, оставляет смутное ощущение надежды или будущего утешения, однако ни в одном из произведений эта надежда не выражена в явном виде, и хотя оба описания смерти полны достоинства, они омрачены печалью и неопределенностью по поводу будущего.

Аулэ и Семь Праотцев. Иллюстрация Теда Несмита.
А́улэ (кв. Aule) — один из валар, великий кузнец, владыка земной тверди, гор и металлов. Тайно создал гномов

В «Беовульфе» присутствуют не только содержащие неясную угрозу упоминания «тьмы» или «мрака», но и намеки на нечто вроде валаров — ибо хотя героя Скильда в утешение данам посылает Бог, в путешествие по морю его отправляют существа, известные лишь как «они», которые наверняка исполняют волю Бога, но при этом, возможно, наделены сверхчеловеческой силой. Наконец, оба произведения разрешают одно и то же противоречие посредством медиации, чуждой таким ретроградам, как Алкуин. Следует ли непременно верить в то, что все, кто жил до пришествия Христа или между Его воплощением и проповедью Евангелия, обречены и не имеют надежды на спасение? Ни Толкин, ни древнеанглийский поэт, чье имя не дошло до наших дней, не выражают по этому поводу никакого мнения и даже не упоминают об этом вопросе, но оба изображают языческий или дохристианский мир с большой симпатией, не показывая его неприглядную сторону — ни рабство, ни человеческие жертвоприношения, ни языческих богов. В их книгах совмещается несовместимое — язычество и праведность. Будет ли носитель обоих этих качеств осужден за унаследованное от предков язычество или спасен за личную праведность? В Средиземье (как мы видим, в это название вложено сразу несколько смыслов) этот вопрос не должен и даже не может подниматься.

Из книги «Дж. Р. Р. Толкин: автор века. Филологическое путешествие в Средиземье»

Поделиться в соцсетях

Подписаться на свежие материалы Предания

Комментарии для сайта Cackle