на наш Телеграм
Ветхий Завет — эти два слова чаще всего рождают у современного человека ассоциации с неким текстом, пришедшим из допотопных времен. Но такой подход обедняет нашу внутреннюю жизнь и даже само понимание евангельского благовестия. Слово Христово прозвучало не в вакууме, оно было произнесено на конкретном языке в конкретной культуре. Священник Александр Сатомский предлагает опыт современного прочтения самых, может быть, ярких книг Ветхого Завета.
Руфь — одна из самых лиричных книг Ветхого Завета. Здесь есть дружба, верность, любовь и простая человеческая история про «малых сих», как их определяет Христос, — про двух слабых женщин, Ноеминь и ее невестку Руфь, оставшихся в жестоком мире без мужчин-заступников.
А еще эта история про то, что сила и слава, а также самые громогласные победы и прорывы часто начинаются с малого и незначительного. Скромная незначительная Руфь — прабабка царя Давида, величайшего героя и царя Израиля, одного из самых известных монархов всех времен.
В те дни, когда управляли судьи, случился голод на земле. И пошел один человек из Вифлеема Иудейского со своею женою и двумя сыновьями своими жить на полях Моавитских (Руфь 1:1).
У книги горестное начало: первая глава повествует о тяжелых испытаниях, выпавших на долю главных героев. Автор сразу уточняет, что все описываемое происходит не в некое мифическое «время оно», а в конкретный период истории Израиля — в эпоху Судей, длившуюся около 450 лет (XVI–IX века до Р. Х.), одну из самых драматичных в ранней истории Израиля.
Книга описывает не лучшие дни Израиля, время отступления. Семья, о которой говорится в стихе, выбрала себе место для переселения. Часто голод пережидали в Египте — житнице Средиземноморья. Решение уйти в Моавитские поля странно, так как это не поля в собственном смысле слова, а скорее засушливые плоскогорья — они тянутся на восток от Мертвого моря, и злачными пажитями их назвать трудно.
Отношения Израиля с Моавом всегда были достаточно напряженными, хотя народы и находились в дальнем родстве друг с другом — Израиль происходил от Авраама, а Моав и Аммон — от Лота, племянника Авраама, зачавшего прародителей этих народов от беззаконного союза со своими дочерями.
Закон о моавитянах чрезвычайно строг (см. Втор 23:3–5), его повторит впоследствии Книга Неемии: Аммонитянин и Моавитянин не может войти в общество Божие во веки, потому что они не встретили сынов Израиля с хлебом и водою и наняли против него Валаама, чтобы проклясть его, но Бог наш обратил проклятие в благословение (Неем 13:1–3). И вот в эти-то неблагословенные моавитские поля бежит от голода семейство некоего человека.
Имя человека того Елимелех, имя жены его Ноеминь, а имена двух сынов его Махлон и Хилеон; они были Ефрафяне из Вифлеема Иудейского. И пришли они на поля Моавитские и остались там (Руфь 1:2).
Автор сразу же вводит имена персонажей, о большинстве которых мы скоро узнаем, что они скончались и не принимают в истории никакого участия. К чему столько подробностей? Почему глава семейства не может оставаться просто «одним человеком», как в первом стихе, но обозначается по имени, равно как и его безвременно умершие сыновья?
Имена играют очень важную роль в этой истории. Ее читатели, говорившие, писавшие и думавшие на иврите, глядя на корни этих имен, без труда определяли скрытое в них послание. Так история семьи приобрела притчевый характер.
Имя Елимелех происходит от двух корней: эль — общесемитское обозначение божества и мелек — царь, то есть «Бог есть царь» или «Бог есть мой царь». Ноеминь производится большинством толкователей от корня ноам «быть приятным», Анна Шмаина-Великанова поэтично переводит имя как «услада». Поражают имена детей двух столь благочестиво названных супругов — Махлон и Хилеон переводятся соответственно «больной» и «кончающийся, уничтожаемый», применительно к человеку — «не жилец».
Известно, что у многих народов, в том числе у славянских, существовала практика называть детей плохими, некрасивыми именами, дабы отогнать от них плохую судьбу. Поэтому вполне возможно, что если имена главных действующих лиц были реальными, то проходным персонажам Самуил дал говорящие имена, чтобы насытить повествование дополнительными нарративами, соотнести историю отдельной семьи с историей Израиля. Неслучайно и указание на город: Вифлеем — байт лехем «дом хлеба»; столь велик был тот голод, что и в плодородном Доме Хлеба не стало хлеба!
…Они были Ефрафяне: это либо указание на клановую принадлежность внутри колена — они принадлежали к колену Иуды, клану Ефраты (это имя жены Халева, см. 1 Пар 2:19, 50–51), либо на их родину: Ефрата — окрестности Вифлеема.
И умер Елимелех, муж Ноемини, и осталась она с двумя сыновьями своими. Они взяли себе жен из Моавитянок, имя одной Орфа, а имя другой Руфь, и жили там около десяти лет. Но потом и оба [сына ее], Махлон и Хилеон, умерли,и осталась та женщина после обоих своих сыновей и после мужа своего (Руфь 1:3–5).
Кратко, скупо сообщается о тяжком горе: сначала о смерти главы семейства, а через десятилетие — о смерти обоих сыновей. Похоже, как минимум в мужской части семейства истинная религиозность отсутствовала, об этом свидетельствует не только переселение семьи, по воле отца, в земли язычников, но и вступление его сыновей в брак с дочерями народа, которые, по слову Бога, переданному через пророка Моисея, никогда не смогут войти в общество Господне — присоединиться к народу Израиля. И вот, как отторгнувшие себя от Бога и Закона, они отторгаются от жизни.
Имена невесток Ноемини также говорящие: Орфа, по всей видимости, происходит от ореп «затылок»; мы увидим, что при всей ее благонамеренности в итоге Орфа «покажет затылок», то есть уйдет от Ноемини. Имя Руфь, возможно, восходит к корню «насыщение, напоение» — рвиа, и его носительница всей своей жизнью являет полноту и щедрость.
Из всего семейства Елимелеха остатком праведных является Ноеминь. При этом участь ее до крайности незавидна. Неслучайно Ветхий Завет в своих социальных нормах прописывает необходимость помогать самым слабым и незащищенным — сиротам, вдовам и пришельцам, людям, лишенным родных, не имеющих в родстве мужчины, который защищал бы их и содержал. О них должна позаботиться община.
И встала она со снохами своими и пошла обратно с полей Моавитских, ибо услышала на полях Моавитских, что Бог посетил народ Свой и дал им хлеб. И вышла она из того места, в котором жила, и обе снохи ее с нею. Когда они шли по дороге, возвращаясь в землю Иудейскую, Ноеминь сказала двум снохам своим: пойдите, возвратитесь каждая в дом матери своей; да сотворит Господь с вами милость, как вы поступали с умершими и со мною! да даст вам Господь, чтобы вы нашли пристанище каждая в доме своего мужа! И поцеловала их. Но они подняли вопль и плакали и сказали: нет, мы с тобою возвратимся к народу твоему (Руфь 1:6–10).
Время всякой вещи под небом (Еккл 3:1), — говорит премудрый Екклесиаст. Время гнева Божия прошло, настает время Его милости — в стране Иудейской кончился голод, и об этом услышали даже в Моаве.
В этой небольшой истории маленьких людей есть два великих действия Бога. При множестве человеческих предприятий, описанных в книге, Бог, упоминаемый здесь под именем, которое Он открыл Моисею у неопалимой купины, — Яхве, дважды действует открыто и оба раза изливает благодеяния. Первый раз — в начале повествования, дав хлеб народу, и второй раз — в самом конце книги, благословив Руфь, а в ее лице и Ноеминь, ребенком.
Восточная почтительность предполагала как нечто само собой разумеющееся проводы свекрови до границ страны, но переселение молодых моавитянок в Израиль видится Ноемини совершенно бессмысленным предприятием. Относительно своей собственной судьбы она, как мы увидим ниже, не питает никаких иллюзий, но невесткам желает благополучия.
Отношения свекрови и невесток могут складываться очень по-разному, даже если они принадлежат к одному народу, а уж когда в семейном котле варятся бытовые традиции и мировоззрения разных народов, шансы на мирное сосуществование невелики. Достаточно вспомнить супругу кроткого патриарха Исаака — Ревекку, которая прямо заявляла мужу: я жизни не рада от дочерей хеттейских (Быт 27:46) — иноплеменных снох, приведенных в дом старшим сыном Исавом.
Здесь же мы видим редкое взаимопонимание между снохой и невестками, выросшее за годы мирной жизни их семей — да сотворит Господь с вами милость, как вы поступали с умершими и со мною. Потому Ноеминь и отсылает их не в «дом отца», а в «дом матери» — чрезвычайно редкое для Ветхого Завета словосочетание, по-видимому указывающее на будущее замужество, приготовление к браку и в этом смысле упоминаемое в Бытии (24:28) и Песни Песней (3:4).
В этом фрагменте мы впервые в книге встречаем ее важнейший термин — хесед, «милость», краеугольный камен всего повествования.
Ноеминь же сказала: возвратитесь, дочери мои; зачем вам идти со мною? Разве еще есть у меня сыновья в моем чреве, которые были бы вам мужьями? Возвратитесь, дочери мои, пойдите, ибо я уже стара, чтоб быть замужем. Да если б я и сказала: «есть мне еще надежда», и даже если бы я сию же ночь была с мужем и потом родила сыновей, — то можно ли вам ждать, пока они выросли бы? можно ли вам медлить и не выходить замуж? Нет, дочери мои, я весьма сокрушаюсь о вас, ибо рука Господня постигла меня (Руфь 1:11–13).
Слова Ноемини — описание закона левиратного брака. Сама эта форма брака получает название от латинского levir «деверь, брат мужа»; о левирате сказано в Книге Второзаконие: Если братья живут вместе и один из них умрет, не имея у себя сына, то жена умершего не должна выходить на сторону за человека чужого, но деверь ее должен войти к ней и взять ее себе в жену, и жить с нею, — и первенец, которого она родит, останется с именем брата его умершего, чтоб имя его не изгладилось в Израиле (Втор 25:5–6). Эта практика восходит к патриархам — мы видим ее, например, в семействе Иуды (в истории Иуды и его невестки Фамари много общего с историей Руфи, подробнее об этом позже).
В данном случае подобное развитие событий невозможно, и Ноеминь говорит снохам, что с ней не нужно идти, от нее нечего ждать, она не может дать им новых сыновей и устроить их семьи. Важно, что во всем происшедшем Ноеминь видит руку Господа — воздаяние за неверно совершенные поступки.
Они подняли вопль и опять стали плакать. И Орфа простилась со свекровью своею [и возвратилась к народу своему], а Руфь осталась с нею. [Ноеминь] сказала [Руфи]: вот, невестка твоя возвратилась к народу своему и к своим богам; возвратись и ты вслед за невесткою твоею. Но Руфь сказала: не принуждай меня оставить тебя и возвратиться от тебя; но куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом, и твой Бог — моим Богом; и где ты умрешь, там и я умру и погребена буду; пусть то и то сделает мне Господь, и еще больше сделает; смерть одна разлучит меня с тобою. [Ноеминь,] видя, что она твердо решилась идти с нею, перестала уговаривать ее (Руфь 1:14–18).
Здесь мы впервые слышим о религиозной жизни в семьях сыновей Елимелеха. Оказывается, Орфа, возвращаясь в дом матери, возвращается и к своим богам. Значит, поселившись в доме одного из сыновей Ноемини, она ушла от своих богов, прилепилась к Богу Израиля, и теперь оставляет Его. Святитель Павлин Ноланский замечает:
Руфь идет за свекровью, которую Орфа бросает, — в одной вероломство, в другой изобилует вера: первой родина более жизни, второй — более Бог.
Хотя последнее утверждение, скорее, поэтическое преувеличение: изначально Руфь стремилась не к Богу, она принимает решение идти в Израиль, не желая расставаться с Ноеминью. И в этой преданности чувствуется решимость Руфи разделить со свекровью все — от крова до Бога Небесного.
И шли обе они, доколе не пришли в Вифлеем. Когда пришли они в Вифлеем, весь город пришел в движение от них, и говорили: это Ноеминь? Она сказала им: не называйте меня Ноеминью, а называйте меня Марою, потому что Вседержитель послал мне великую горесть; я вышла отсюда с достатком, а возвратил меня Господь с пустыми руками; зачем называть меня Ноеминью, когда Господь заставил меня страдать, и Вседержитель послал мне несчастье? И возвратилась Ноеминь, и с нею сноха ее Руфь Моавитянка, пришедшая с полей Моавитских, и пришли они в Вифлеем в начале жатвы ячменя (Руфь 1:19–22).
По тому эффекту, который произвело возвращение в Вифлеем Ноемини с невесткой, можно предположить, что семья Елимелеха была в городе не из последних. Но по удивленным возгласам — это Ноеминь? — можно понять, что та Ноеминь, которая предстала перед горожанами, мало похожа на их прежнюю знакомую. Да и сама она так считает — действительно, это уже почти не она, слишком много несчастий ей пришлось пережить за последние годы. Я вышла отсюда с достатком — имеется в виду как достаток финансовый, так и полнота семьи, но Бог вернул ее обратно пустой. Неслучайно ее невестку зовут Руфь — «наполненная»; Ноеминь пока не видит, не замечает, что совсем не пустой и не на посмешище вернул ее Бог в родной город, но желая вновь наполнить жизнью.
Пока же Ноеминь вместо «Услады» сама себя именует Марою — от мара «горечь». Интересно, что, воз можно, именно от этого корня происходит имя Богородицы: Мария — Мирьям. И можно проследить, что как известная часть жизни Ноемини полна потерь и лишений, так и Марии богоприимец Симеон предрекает: тебе самой оружие пройдет душу (Лк 2:35). И как в конце Ноеминь получит великое утешение, так и Мария будет утешена более всех матерей земли воскресением Своего Сына в славе и величии.
Из книги «Свитки. Современное прочтение знаковых текстов Библии». — М.: Никея, 2023
Чтобы знакомиться с материалами цикла раньше других, можно подписаться на нашу великопостную рассылку.
