на наш Телеграм
Великий пост перевалил экватор. Тимур Щукин в преддверии Недели Марии Египетской попробовал взглянуть на житие этой святой с неожиданной стороны.
Житие преподобной Марии Египетской в прошлом году стало едва ли не главным текстом, который обосновывал возможность уединенной жизни, жизни вне церковной общины, вне постоянного участия в богослужении, вне любой религиозной социальности. Мария Египетская оказалась символом изоляции и «удаленки». Ее пример утешал тех, кто в прошлом апреле встретил закрытые двери, придя на пасхальную всенощную, и оправдывал тех, кто эти двери закрыл.
В общем, самым ценным в жизни преподобной в ковидный год оказалась ее экстраординарная способность не иметь отношений с людьми, общаться только с Богом. Все понимали, что это недостижимый идеал, но, по крайней мере, этот идеал имел право отражаться в каждодневной реальности.
Однако в главном великопостном житии есть и иной смысл, совершенно противоположный. Есть там и указание на то, насколько ценна для христианина, да и вообще для человека, социальность, насколько важно участвовать в ее ритуалах — в прямом и переносном значении этого слова, в повторяющихся действиях, имеющих значение не только для тебя, но и для общества.
Судите сами. Мария Египетская, как мы знаем из жития, захотела войти в один из храмов Иерусалима во время праздничного богослужения в день Воздвижения Честного Креста Господня. Потому что именно там собиралось максимально большое количество людей. Они были нужны Марии для понятно чего, но нам важно не это, а то, что их было много, что они собрались для участия в пышном общественном богослужении. Марию «не допускала» войти в храм «какая-то Божественная сила», мешала присоединиться к многолюдному действу. Это будущую преподобную ужаснуло, потрясло, внутренне перевернуло.
Подчеркивается, что другие люди спокойно входили в храм, и только она не могла переступить порог, не могла стать частью, если угодно, толпы. Порог храма оказался одновременно тем порогом, который отделял индивидуальное от общественного.
Второе, что произвело впечатление на Марию, была икона Богородицы в притворе, к Которой она обратилась с молитвой и получила прощение. Икона, особенно храмовая, — это проявление общественного в религиозной жизни. Перед одним и тем же образом молятся сотни и тысячи людей, молятся о чем-то своем, но, предлагая личную просьбу, благодарность, хвалу, присоединяются к веренице верующих. Икона объединяет, как, впрочем, и любой другой элемент общественного богослужения.
Далее, «подбодренная верою и убежденная в милосердии Богородицы», Мария вошла в храм, увидела крест, облобызала его, «постигла тайны Божии» и «поняла, что Бог не отринет кающегося». В данной части повествования герой достиг своей цели — присоединился к церковному социуму, слился, совпал в своих действиях с ним. Именно это стало знаком, выражением прощения. Гнев Божий, наказание выражается через изъятие из социума, через духовный остракизм. Прощение — через возвращение.
К пустынному уединению, к многолетней жизни вдали не только от людей, но и от всего производимого ими, Марию Египетскую привели три вещи. Страх перед религиозным одиночеством; встреча с иконой как символом литургического социального единства; участие в общественном богослужении, переживаемое как нечто подлинное.
Шок, пережитый преподобной, был связан с социальным отвержением и принятием. Именно этот шок дал Марии столько энергии, столько силы, что хватило до глубокой старости и смерти. Вероятно (мы в области догадок), она испытала настолько глубокие переживания, что не смогла бы вместить их вторично. Отшельник избегает храма не только потому, что богослужение, общение с другими людьми разрушает радость уединения, но и потому, что острее других переживает радость общения.
Удивляться тут нечему. Один умный священник как-то объяснил мне на пальцах, почему обряд венчания должен быть пышным, почему на свадебный пир (я утрирую) нужно потратить все деньги, почем следует гулять три дня, не просыхая. Потому что на уровне костного мозга, на уровне растительной души жених или невеста должны почувствовать, что это событие отделяет прошлую жизнь от будущей, что теперь они совершенно другие люди, что возврата назад нет. Поэтому так ярко обставляются у язычников обряды инициации, поэтому иудеи с такой помпой отмечают обрезание, католики — первое причастие, а люди светские — защиту диссертации. Именно поэтому общественное богослужение облачено в золото и парчу, торжественно и прекрасно.
Религиозный обряд разделяет жизнь на до и после. После каждого причастия, даже после каждого молебна, она, эта жизнь, уже не должна быть прежней. Мы должны становиться какими-то другими. Это не всегда срабатывает — ну так и пышное венчание не предохраняет от развода.
Выходит, что Мария Египетская — символ не только уединения, но и той пользы, которая бывает от встречи двух и более христиан во имя Того, Чье имя они носят. Эта встреча — мощный инструмент против порока, против душевной расслабленности. Настолько мощный, что не всегда правильно прибегать к нему слишком часто. Но и настолько ценный, что невозможно от него отказаться.
