на наш Телеграм
В большой истории Церкви было всегда и, возможно, будет противостояние между теми, кого сейчас принято называть «церковными либералами» и «церковными консерваторами». И не всегда это противостояние было мирным. Начавшись со спора между апостолом Павлом и проповедниками христианства, убеждавшими новообращенных язычников делать обрезание по Закону Моисееву, это противостояние пережило все эпохи гонений, рождение и гибель империй и прекратится, видимо, лишь после Страшного суда.
Вот и в наше время в Русской Церкви противоречия между этими двумя течениями настолько обострились, что стали заметны даже светским журналистам. За последние месяцы сразу несколько крупных издательств опубликовали статьи на эту тему. Если даже внешние заметили, то уж тем более это противостояние заметно тем, кто внутри Церкви.
Как и в XVII веке, основной линией раскола между этими двумя условными «партиями» становится язык богослужения. Можно просто спросить, как человек относится к идее перевода с церковнославянского на русский, и сразу становится понятно, кто перед тобой, к какой «партии» он тяготеет.
«Церковные либералы», для которых главной ценностью является идея «свободы во Христе», относятся к догматам, церковным правилам и традициям с довольно утилитарной точки зрения – как к тому, что приближает или не приближает человека ко Христу. При этом они зачастую ставят свой разум, свое личное понимание главным критерием истины, подвергая сомнению как Предание, так порой и само Писание – точнее, определенные его толкования.
«Церковные консерваторы», напротив, склонны к максимальному сохранению и отказу от изменения чего бы то ни было, ревностно охраняя церковное Предание от «модернизма».
Ультратрадиционализм, доходящий до фундаментализма, нередко с сакрализацией даже не самого вероучения, а внешних форм обряда, усвоенного на заре воцерковления и помноженного на неофитскую горячность, плюс (для многих «консерваторов») плохое знание богословия Церкви, ее истории, дает взрывную смесь. А с учетом того, что православие тяготеет к традиционализму по своей форме, именно у церковных консерваторов всегда больше авторитета и возможностей для влияния.
Разумеется, не только язык богослужения является основным из того, что обе партии понимают по-разному. Но и в XVII веке тоже не только, да и не столько никоновская «справа» богослужебных книг стала глубинной причиной раскола. Но и тогда, и сейчас это становится знаменем, главной точкой противостояния.
И как в XVII веке кричали «умрем за единый аз!», так и сейчас слышатся призывы уходить из тех храмов, где хоть слово в богослужении будет на русском. В любой соцсети, в любом блоге поднятие этой темы тут же превращается в поле битвы «священной войны», где стороны скрещивают шпаги в идеологической борьбе. «Вы еретики, обновленцы, вы против православия, вы враги Церкви и Родины, вы хотите отменить наш святой сакральный язык», – только и слышно с одной стороны. «Вы невежи, истории Церкви не знаете, догматов не знаете, развели магию вместо богослужения, вы вообще не христиане, а язычники, вместо Бога святому языку поклоняетесь», – слышно с другой. Непримиримость позиций.
Одни добиваются, чтобы было русское богослужение, другие требуют, чтоб никто не смел ничего переводить на русский, и угрожают расколом, если русский язык зазвучит в храмах. И нет в этих спорах ни мира, ни снисхождения, ни любви. Люди не только не считают друг друга братьями и сестрами во Христе, они уже и причащаться вместе не хотят, разбиваясь на приходы по своим направлениям…
Священноначалие делает все возможное, чтобы удержать ситуацию в рамках. С одной стороны, идут постепенные уступки сторонникам русификации вроде закрывания глаз на аккуратное, но самовольное введение русского языка в богослужении на некоторых приходах, служение архиерейской литургии на русском языке митрополитом Тверским Саввой, разрешение Патриархом чтения Апостола и паремий на русском языке и так далее.
С другой стороны, с самых высоких трибун постоянно звучит успокаивающая ревнителей церковнославянского языка риторика про то, что язык богослужения Русской Церкви – церковнославянский, это наше наследие и сокровище, никто ничего не собирается менять, и никакого русского языка вводить никто не планирует. Священноначалие постоянно напоминает противоборствующим «партиям», что они части одного Тела Христова и что подобный «язык ненависти» недопустим в церковной среде. Помогает, честно говоря, слабо.
Что же со всем этим делать, как решать проблему так, чтобы не разорвать единства Церкви?
В своей статье «Зачем нужен перевод богослужения?» я описал четыре основные группы тех членов нашей Церкви, которые хотят перевода богослужебных текстов. Но невозможно такой объемный вопрос в полноте описать в одной статье. Кроме разницы в целях, среди этих групп есть еще и разное понимание, каким должен быть сам перевод, как он должен быть сделан. Вовсе не все сторонники перевода богослужения хотят, чтобы перевод был сделан именно на разговорный русский язык, пусть и высокого стиля.
Довольно большая группа сторонников понятного богослужебного текста по своим позициям близка к хорошо богословски образованной умеренной части консерваторов, искренне любящих церковнославянский язык богослужения за особый стиль, за особую богослужебную красоту, которую они в русских переводах не чувствуют, не видят. Среди сторонников перевода есть и те, чья концепция перевода заключается в довольно мягкой адаптации лишь тех частей, которые содержат уж совсем устаревшие слова и выражения, где слепое следование греческому синтаксису делает текст непонятным. Фактически эта группа предлагает следовать заветам святителя Феофана Затворника и святителя Тихона (Беллавина) и выполнить новый перевод на более понятный церковнославянский язык с минимальной русификацией. В истории переводов такой труд, к примеру, выполнял епископ Августин (Гуляницкий) в 1883–1885 годах.
Чтобы показать, что такое новый адаптированный славянский текст, приведем пример выдержек читаемого Великим постом Великого канона Андрея Критского:
Понедельник первой седмицы, Песнь 3:
«На горе спасайся, душе, якоже Лот оный, и в Сигор угонзай» – церковнославянский оригинал.
«На гору спасайся, душе, яко же Лот оный, и в Сигор потщися укрытися» – перевод еп. Августина (Гуляницкого).
Песнь 4:
«Дел Твоих да не презриши, создания Твоего да не оставиши, Правосуде, аще и един согреших, яко человек, паче всякаго человека, Человеколюбче, но имаши, яко Господь всех, власть оставляти грехи» – церковнославянский оригинал.
«Да не презриши творения твоего, да не оставиши создания твоего, Судие праведный. Аще и един согреших, яко человек, паче всякого человека, Человеколюбче; но, яко Господь всех, имаши власть оставлять грехи» – перевод еп. Августина (Гуляницкого).
Песнь 6:
«Яко юница душе разсвирепевшая, уподобилася еси Ефрему, яко серна от тенет сохрани житие, вперивши деянием ум, и зрением» – церковнославянский оригинал.
«Рассвирепевши яко юница, душе, уподобилася еси Ефрему; яко серна, от тенет спасай жизнь, окрыливши ум деятельностью и созерцанием» – перевод еп. Августина (Гуляницкого).
Как видим, церковнославянский язык остается практически неизменным, но замена некоторых слов, порядка слов и окончаний делает текст понятным. Именно о переводе епископа Августина, ознакомившись с ним, святитель Феофан Затворник писал: «Перевесть не на русский, а на славянский язык. Опыты уже деланы были… И благоговейно, и понятно». И при этом звучит вполне «по-славянски» привычно. Я уверен, что если заранее не говорить, что это перевод, а просто начать читать этот или подобным адаптированный богослужебный текст, то очень многие даже не заметят, что есть изменения.
Вторым подходом к созданию понятного богослужебного текста является не перевод на русский, а изобретение нового, церковнорусского языка богослужения. В этом подходе оставляются максимально неизменными все привычные славянские выражения, молитвы, но происходит практически полный отказ от греческого синтаксиса с заменой на синтаксис русский. При этом все понятные славянские слова остаются без перевода, меняются только окончания на русские. Текст получается торжественным, «церковным», но полностью понятным.
Прекрасным образцом такого перевода, идеальным вариантом церковнорусского языка, мне кажется, является перевод того же Великого канона, выполненный митрополитом Никодимом (Ротовым).
Приведем пример переводов тех же стихов канона, но уже в переводе владыки Никодима.
На горе спасайся, душа, как Лот, и устремляйся в Сигор.
Дел Твоих не презри, создания Твоего не оставь, Судие праведный, ибо если я один согрешил, как человек, более всякаго человека, но Ты, Человеколюбче, как Господь всех, имеешь власть отпускать грехи.
Рассвирепев, как юница, душа, ты уподобилась Ефрему; как серна от сетей, спасай жизнь, окрылив ум деянием и созерцанием.
Как видим, здесь меньше привычного церковнославянского языка, но и назвать это «разговорным русским», да и просто «русским переводом» не получается. Это именно новый богослужебный язык. Церковнорусский. Именно такой язык, по моему мнению, и есть естественное, логичное развитие богослужебного языка.
Язык – это живой организм, он изменяется, развивается. Наш обычный русский язык не возник на пустом месте, он корнями вырастает из славянского языка. И богослужебный язык Церкви также все время изменялся.
Лишь искусственное замораживание после реформ патриарха Никона и особенности позднего Синодального периода привели к фиксации богослужебного языка в том виде, в каком мы его знаем. Мы можем наследие славянского языка, богатое красотой и смыслами, обогатить возможностями прекрасно развитого инструментария высокого стиля русского языка. Языка проповедей святых, языка нашей великой русской богословской науки. Чтобы и сохранить, и сделать его доступнее нам, сегодняшним.
К сожалению, именно для создания такой славянизированной версии адаптированного текста сделано сегодня не так много. Сюда можно отнести часть переводческих трудов поэта Анри Волохонского, перевод Псалтири за авторством Е. Н. и И. И. Бируковых, переводы митрополита Ионафана (Елецких) и, частично, труды игумена Силуана (Туманова). Но в целом работа в этом направлении переводов только начата. И именно в этом направлении работает наша группа энтузиастов портала НаследиеСвятых.рф.
А третье направление переводов – переводы собственно на русский язык. Тут тоже есть разные подходы: практически дословный перевод с греческого, как у иеромонаха Амвросия (Тимрота); ритмизация перевода, как у священника Василия Адаменко (в постриге – иеромонаха Феофана) или священника Георгия Кочеткова; творческие поэтические переложения – такие, как переводы Псалтири Сергея Аверинцева, ритмизованные переводы митрополита Ионафана (Елецких) и научная строгость переводов Н. И. Кедрова.
Много разных подходов. Проблема одна. Это всё – именно русский язык, который больше чем за 100 лет переводческих трудов Русской Церковью упорно не принимается, и это нужно просто признать.
Так стоит ли настаивать и доводить до конфликта там, где можно пойти на компромисс? Может, нужно немного отступить и поговорить о достижении возможного? Очевидно, что точкой диалога должна стать именно разумная адаптация славянского текста к пониманию современного человека. Создание переводов на славянский же язык – как точки диалога с адекватным и образованным крылом консерваторов. Создание церковнорусского, торжественного языка с минимальной правкой всех мест привычного славянского и переводом только того, что действительно непонятно. И вот уже имея такой корпус текстов, можно говорить о разрешении на миссионерские богослужения на этих версиях перевода.
Не русский перевод богослужения, который стал маркером и красной тряпкой для ревнителей, но «новый церковнославянский перевод, с исправлением ошибок» и «славянизированный перевод». Нужно постоянно акцентировать вопрос на том, что никто не предлагает этот язык как основной для богослужения Церкви. Что данные переводы необходимы исключительно для проведения миссионерских богослужений, для служения на миссионерских приходах. А основным языком богослужения в Церкви должен оставаться церковнославянский.
Никакого иного выхода, кроме такой последовательности действий, для сторонников перевода я просто не вижу.
Будем же помнить слова апостола Павла: «Берегитесь однако же, чтобы эта свобода ваша не послужила соблазном для немощных. И от знания твоего погибнет немощный брат, за которого умер Христос. А согрешая таким образом против братьев и уязвляя немощную совесть их, вы согрешаете против Христа» (1 Кор 8:9; 11–12).
И «церковные консерваторы» такие же верные чада Церкви, как и мы. Более того, многие из нас за время своей жизни в Церкви успели побывать в обоих «лагерях», и автор этих строк в том числе. И там, и там любят Церковь, и все хотят ей блага, хоть и видят его несколько по-разному. Отто Бисмарк говорил: политика есть искусство возможного. Давайте же добиваться того, что возможно.
Очевидно, что добиться разрешения на использование в богослужении адаптированного церковнославянского текста или славянизированного церковнорусского будет намного легче, чем вызывающий конфликты разговор о русском богослужении. Никакие резкие и жесткие перемены в церковной жизни до добра не доводили. Все должно быть постепенно, разумно, по срединному царскому пути.
Мир в Церкви намного дороже наших даже самых праведных чаяний.
