на наш Телеграм
Все ли мы знаем о древнерусских святых? Почему-то монахи иногда были яркими общественными деятелями, князья чуть ли не массово канонизировались, страстотерпцы Борис и Глеб стали наиболее почитаемыми, а в лике мучеников, напротив, не был прославлен почти никто. О загадках и ребусах древнерусской святости рассказывает церковный историк протоиерей Константин Костромин — кандидат богословия, кандидат исторических наук, проректор по научно-богословской работе Санкт-Петербургской духовной академии. Смотрите ролик или читайте расшифровку:
Первый наш разговор будет посвящен первым русским святым — святым благоверным братьям Борису и Глебу, сыновьям святого князя Владимира — крестителя Руси. Эти два первых русских святых имеют необычный эпитет святости — страстотерпцы. Не секрет, что страстотерпцев в Русской Церкви очень мало. Более того, их мало не только в русской традиции, но их вообще, в принципе, практически не знает христианская церковная традиция. Что это за феномен такой — страстотерпцы? Почему этих страстотерпцев в начале было только двое? И последующие князья, которые очень часто погибали на поле боя, в домашней обстановке, будучи преданными своими близкими людьми, в монастырях, становились какими угодно святыми, преподобными, благоверными князьями, но не страстотерпцами. Наш разговор сегодня об этом уникальном эпитете.
Святые страстотерпцы, само слово подсказывает нам, это те, которые испытали страсть, то есть страдание. Акцент сделан на конце жизни, в результате которого случается неестественная смерть. Не та, о которой мы молимся за богослужением, прося у Бога кончиной безболезненной и мирной. Напомню совсем кратко сюжет, связанный со святыми Борисом и Глебом.
Умирал их отец, святой князь Владимир. Сыновья в целом были готовы начать борьбу за власть. Некоторые начали ее за несколько лет до кончины отца, их старший брат Святополк начал ее буквально накануне, как и другой родной брат Ярослав Мудрый. И это была традиция. К этому времени все известные нам смены власти на Руси происходили именно насильственным путем. В результате, наверное, гибели Олега произошла смена власти в пользу Игоря, даже не родственника.
Князь Игорь, как известно, погиб, пытаясь собрать дань с древлян. Фактически тоже насильственная смерть. Святополк погиб, возвращаясь с неудачного похода на Византию, в том числе, вероятно, с элементами заговора. Брат князя Владимира Ярополк был убит самим князем Владимиром в борьбе за власть. Сыновья князя Владимира готовились к такой же смене власти. И когда святой князь Владимир скончался, они начали эту борьбу. И два их брата отказались в ней участвовать. Этот демонстративный отказ от участия в борьбе за власть демонстрировал что-то совершенно необычное, непривычное в политической культуре Руси. Привнесение туда христианского начала. И это очевидно предложившая Святому Борису начать эту самую борьбу дружина отцовская, с которой он шел искать в степи печенегов, но, правда, не нашел. Естественно, она покинула святого Бориса, поскольку она не нашла в нем отзыва на то, чего хотели они. Они хотели поставить того князя, которого они любили, которому привыкли слушаться.
Борис, отказавшись от борьбы за власть, покинутый дружиной, с малой дружиной, остался в нескольких десятках километров от Киева, примерно километрах в 15–20 на реке Альте, поджидая, в общем, свою смерть. И когда убийцы добрались до него, они добрались до него в момент совершения богослужения, чтения и пения утрени, они не встретили сопротивления.
Они встретили готовность к смерти, хотя памятники, посвященные Борису и Глебу, доносят до нас в какой-то степени плач его о своей молодости, о том, что он, конечно же, не хочет расставаться с жизнью, но готов это сделать, если этого захочет старший брат.
Гибель его брата Глеба оказалась еще более трагичной. Она сопровождается в сказании о Борисе и Глебе подлинным плачем о юности о неготовности умирать, о том, что убийцы могли бы пощадить его, поскольку они идут резать его как ягненка перед смертью. И при этом Глеб все равно практически добровольно подставляет свою шею своему собственному повару, который напал на него в лодке, видя, что преследователи рядом. Подобного рода смерть для князей не только предшествующей эпохи, но и начиная с XII века, кажется, довольно обыденной. Конечно, не каждый князь умирал на поле боя или будучи отравлен или зарезан какими-нибудь убийцами, но ситуация с Борисом и Глебом чем-то явно отличается от ситуации с последующими князьями, ряд из которых погибли насильственной смертью.
Георгий Петрович Федотов, замечательный русский философ, культуролог, русский эмигрант, мыслитель русского зарубежья, попытался сопоставить понятие «страстотерпчество» с понятием «кенозис». Это сложный термин греческий, который обозначает что-то вроде самоуничижения. Он предполагает лишение чего-то, он предполагает отказ от чего-то. В данном случае самоуничижение подобно Христу. Христос мог избежать смерти, Он мог уйти из Иерусалима, Он мог не попадать в руки первосвященников, он мог в конце концов сделать то, на что подталкивали его апостолы, начать сопротивляться. Они были вооружены в Гефсиманском саду, как известно. В конце концов, Ему предлагали даже созвать легион Ангелов для того, чтобы бороться за Себя. И тем не менее Христос отказался это делать. Он знал, что Его подвиг находится за гранью смерти, и, соответственно, с победой над смертью, через вкушение этой смерти в тот момент, когда никто не хотел бы ее.
По всей видимости, ситуация с Борисом и Глебом связана именно с этим моментом, с добровольным претерпеванием страданий, уничижением, самоуничижением, абсолютно добровольным, ради чего-то более высокого, того, что ждет их после смерти. Первый же результат, который мы видим после смерти Бориса и Глеба, это прекращение борьбы за власть. То есть прямой непосредственный результат гибели, преображающий историю. Ни одна последующая гибель князей, сколь бы трагичной она ни была, не приводила к таким быстрым, реальным, долгоиграющим и внушительным, ярким христианским результатам. Соответственно, вот это самое посмертие, причем земное посмертие Бориса и Глеба, это один из главных элементов их особенного подвига. Но не только он. Мы помним, что еще одним страстотерпцем на Руси стал святой князь Димитрий Угличский, который погиб тоже в юном возрасте: может быть, не в столь юном возрасте погибли Борис и Глеб, по всей видимости им было все-таки лет около тридцати.
Димитрий Угличский не смог своей гибелью предотвратить Смутного времени. Но и в ситуации с Борисом и Глебом, и в ситуации с Димитрием Угличским мы видим два момента, которые очевидны. Это то, что их посмертие, земное посмертие, оказалось связано с некой политической борьбой, которая в результате привела к преображению. Борис и Глеб были фигурами, которые очень внимательно и даже страстно обсуждались древнерусским обществом. В течение столетия после их смерти, а если быть более точным, примерно через тридцать лет после их кончины началось, и примерно лет через шестьдесят после этого прервалось на подъеме их бурное и осмысленное почитание. И это почитание выразилось в появлении целого ряда памятников, посвященных Борису и Глебу. Это сказание чудес Святым мученикам Роману и Давиду, чтения Бориса и Глеба, сказания Бориса и Глеба, проложное житие, посвященное Борису и Глебу, служба святым Борису и Глебу и несколько более мелких памятников, в основном связанных с летописанием.
Это говорит о том, что феномен Бориса и Глеба осмыслялся и в осмыслении преображал русскую политическую действительность. Действительно, на последующие два поколения князей, потомков Ярослава Мудрого и потомков сыновей Ярослава Мудрого, не проводилась борьба за власть на Руси. Более того, князья из христианских побуждений, как мы видим из поучения князя Владимира Мономаха, не хотели бороться за власть. Они были готовы поступать по образцу Бориса и Глеба. Ситуация с святым благоверным Димитрием Угличским похожа. Его фигура во время Смутного времени была яблоком раздора между сторонами. Его использовали сторонники Василия Шуйского, его противники, его использовали сторонники самого царевича Димитрия или Лжедмитрий, ставший царем. Его использовала мать — инокиня Марфа. Но в конечном счете именно память о том, что невинный ребенок, погибший в тот момент, когда этого никто не ждал, который чисто теоретически мог стать гарантом спокойствия в России, в тот момент, когда умирала княжеская династия, именно этот ребенок был использован политическими силами в своих интересах, и эта несправедливсть в какой-то степени остановило русскую смуту и позволило собрать ополчение Минина и Пожарского, остановить братоусобную войну, восстановить патриаршество, восстановить царскую власть и постепенно восстанавливать в России традиционный порядок.
В еще большей степени, чем ситуации с Димитрием Угличским, в истории святых страстотерпцев Бориса и Глеба важен момент непротивления злу силой. Он прочитывается в всех памятниках, посвященных Борису и Глебу. И впоследствии становится если не путеводной звездой для последующих русских святых, погибших насильственной смертью, то же по крайней мере становится одним из элементов русского мировоззрения. Он проходит красной нитью через многие произведения русской литературы, ярко проявляясь в творчестве Александра Сергеевича Пушкина и Федора Михайловича Достоевского, и тем более Льва Николаевича Толстого, который, как известно, предал этой идее настолько абсолютную форму, что она вывернулась как бы наизнанку, когда героизм, страстотерпчество, превратился в слабость непротивления.
И в этом виде он оказался не принят как оборотная сторона русской философии, и против которой так восставал русский философ русского зарубежья, современник Георгия Петровича Федотова, в какой-то степени его оппонент — Иван Александрович Ильин. И в нежелании понять подвиг страстотерпчества Иваном Александровичем Ильиным, в стремлении утвердить им идею противления злой силой мы и видим главный нерв проблемы или темы святых страстотерпцев Бориса и Глеба, которые показали должную меру непротивления — героизма, осмысленности своего подвига и подражания Христу, который должен являть христианин.
Данный цикл роликов является совместным проектом с Санкт-Петербургской духовной академией.
