на наш Телеграм
Грядущее воскресенье — первое великопостное — Неделя Торжества Православия. Мы знаем, что этот день ознаменован победой над всеми ересями, что создан специальный чин анафемы. Но почему же Синодик, где записаны все, кто «против», после установления «торжества» все пополняется и пополняется? Почему однажды побежденная ересь всплывает в индивидуальном сознании и мешает просто жить, любить Христа и ближнего?
Мой любимый момент из первого «Терминатора». Гость из будущего Кайл Риз закладывает динамит в бензовоз, на котором Шварценеггер преследовал Сару Коннор и Кайла, ее защитника.
Грузовик взрывается, кадр охвачен огнем, на фоне пожарища главные герои целуются, вроде все хорошо, человечество спасено. Но вот из пламени выходит металлический монстр — оказывается, органические ткани на Т-800 сгорели, но стальному эндоскелету высокие температуры не страшны. Преследование возобновляется, до окончательной победы над злом еще далеко.
Это стандартный драматический ход для боевиков и триллеров: ложная развязка обманывает, приуготовляя наблюдателя к более яркому финалу — более яркому в том числе и потому, что наблюдатель только что был разочарован или напуган псевдофиналом.
Православный исторический нарратив построен на ложных развязках. Вначале «по молитве их [то есть апостолов]… исполнились все [верные] Духа Святаго, и говорили слово Божие с дерзновением. У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа…» (Деян 4:31–32).
Очевидно, что «одно сердце и одна душа» — это не только общие переживания и общая собственность, о чем далее идет речь в 4-й главе Книги Деяний, но и общая вера, некий набор истин, признание которых совершенно необходимо для спасения. Но вот в обществе верных появляются люди, которые эти самые истины интерпретируют на свой лад. Потому что лично Христа не видели и апостолов слушали плохо, зато у них за спиной личный тяжелый рюкзак культурного наследия — эллинского или иудейского.
Если они талантливы и речисты, то вокруг них собирается фан-клуб, предлагающий верующим некое альтернативное христианство. Потом приходит православный лесник и мудрым словом разгоняет сторонников «лжеименного знания».
Яркий пример из II века: священномученик Ириней Лионский, написавший огромный труд против ереси гностиков. В IV веке к мудрому слову присовокупился репрессивный аппарат государства, но сюжетная линия от этого не изменилась. Вроде разбили ариан под Никеей и Константинополем, глядь, с востока лезет несторианство (Несторий и правда родился на юго-востоке нынешней Турции). Победили Нестория — возникает многоочитое монофизитство, с разновидностями которого пришлось то спорить, то договариваться весь VI век.
И, конечно, победа над иконоборчеством в IX веке, по поводу которой и была установлена Неделя Торжества Православия, — это типичная ложная развязка. В этот день празднуется победа над иконоборчеством и другими ересями, причем победа именно окончательная. И особая роль праздника в литургическом календаре, и создание чина, предполагающего «комплексную» анафему еретикам, и сама история установления торжества, когда «расцвела Православная Церковь и обновилась подобно орлу, согласно Писанию, а все еретики во всей вселенной подверглись унижению вместе с ересиархом» (Продолжатель Феофана) — указывают на то, что никаких ересей как бы уже нет и быть не может. Сложившийся исторический нарратив подыгрывает этой версии: победой над иконоборчеством заканчивается эпоха Вселенских соборов, а все, что после нее, — мелкие нестроения. С главным мы разобрались.
Однако откроем тот самый Синодик, который читается в Неделю Торжества Православия, и увидим, что он пополнялся неоднократно — в XI, XII, XIV веках. А каждая Поместная Церковь вносила в него своих национальных еретиков — вроде гетмана Мазепы и Льва Толстого.
Выходит, что никакого торжества православия в IX веке не было? Конечно, не было. Еретик — этот терминатор православного исторического нарратива — восстал и продолжает преследовать правильно верующую Сару Коннор.
Речь, конечно, не о том, что с нами на одной планете живут гностики — например, мандеи в южном Ираке — и мы должны их опасаться. Как раз наоборот, мандеев нужно беречь и охранять как уникальное культурное явление. А беречься — гностического хода мысли, который воспроизводится в XXI веке столь же исправно, как во II или в XI (в Синодике в Неделю Православия есть несколько анафем богомилам — гностикам Средних веков).
Мы делим людей на духовных, душевных и телесных. Васе доступны духовные озарения, Петя ходит в церковь Бортнянского послушать, а Коля думает только о еде. Но ведь это гностическая ложь: особенности характера изменяемы и уж, конечно, ничуть не мешают человеку быть субъектом богообщения.
Мы легко отдаем весь мир или одну из его частей во власть дьявола, полагая, что он — бог мира сего, реальная, хотя и временная, альтернатива Богу.
Брак изначально греховен. Все прекрасное — источник соблазна. Журналистика — сплошная грязь. Христианская политика невозможна. Конечно, дьявол прячется в деталях любого дела, и потому у любого дела своя техника духовной безопасности. Но из этого как раз и следует, что гностики неправы: правила поведения, которые помогают избегать греха, придуманы явно не сатаной.
Мы часто (хотя бы и подсознательно) считаем человеческую Христа чем-то иллюзорным. Мы ищем тайных знаний, которые недоступны «народным массам», толпящимся в храме. Мы верим в безличные «энергии любви», которые действуют только в нашей общине, а в другой не действуют. В общем, мы часто те же гностики, хотя понятия не имеем, кто такие Василид и Вардесан.
Гностики (кто не понял) — это только пример того, как однажды побежденная ересь всплывает в индивидуальном сознании, мешает жить нормальной христианской жизнью, мешает просто жить, любить Христа и ближнего. Сбросив органическую оболочку институциональности, ее вполне осязаемый железный скелет идет по пятам верующего разума.
Но мы верим в то, что человек способен вовремя нажать нужную кнопку, и духовный пресс опустится, и злой фонарик погаснет.
