Поиски Христа в европейской живописи. Музейные заметки из Парижа

Янина Солдаткина

Доктор филологических наук, профессор кафедры русской литературы МПГУ.

Подпишитесь
на наш Телеграм
 
   ×

Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы. 

Ап. Павел, Послание к Римлянам, 1:20

Рассматривая галерею Его изображений в веках, мы больше узнаем об авторах и эпохах, чем о Его сущности. А потому Его образ – всегда выбор какой-то наиболее характерной, наиболее волнующей для эпохи черты – или проблема такого выбора. В частности, русский человек ХХ века, то подчеркивая Его сострадание, то теряя Его сакральность, бежит к Нему как к некоему стержню, нравственной максиме для смерти или для жизни, единственно верной в сломленном и перевернутом мире.

В 2011 году в Париже я читала мастер-класс на тему «Поиски Христа в русской литературе ХХ века». Поиски – потому что каждая эпоха стремится выразить в Его образе какие-то собственные чаяния, сомнения, зачастую – идеалы и символ веры.

В музее Орсе меня ждала выставка Эдуарда Мане. Хочу признаться, что до этого момента стыдно мало знала о Мане, а выставка раскрыла этого художника во всей многообразности таланта, в великости его вселенной. Я наблюдала «Снятие с креста», любимый Средневековьем сюжет – в исполнении рационального XIX века.

Мертвый Христос с двумя ангелами. Эдуард Мане

Поражает не необычный ракурс, при котором Он заслоняет собой весь мир. Не плач ангелов над прекрасным мужским телом (излюбленный мотив Возрождения, к которому еще вернусь), не ослепительная белизна кожи и одежд. Но то, что Он у Мане не падает вниз, не опадает на руки – даже умерший, с закрытыми глазами. Он обращен ввысь, лицом в небо, пойманный художником как будто между смертью и новой жизнью. То, что в Евангелиях – сокровенная тайна, не передаваемая словами.

А еще меня дразнила Его рыжебородость. Особенно явная вот в этом сюжете.

Насмешки солдат над Иисусом. Эдуард Мане

Сила надмирного сострадания и всепрощения тут таковы, что, мне кажется, даже солдаты проникаются ею. Что-то происходит у них в лицах. А у Него – такая внутренняя, глубинная боль взгляда «Боже, прости им». После Испании меня так и тянет увидеть здесь продолжение истории «Эсполио» (срывание одежд) Эль Греко.

Эль Греко. Снятие одежд с Христа

И взгляд Его к Отцу, и окружение солдат…

Но рыжий Он не по этому. Только портрет самого Мане кисти Тулуз-Лотрека все расставил по своим местам. Вы ведь уже догадались, правда? Я сижу на банкеточке посреди зала и смотрю на рыжебородого Мане, а потом возвращаюсь обратно к его Христу, Христу Мане (и Христу-Мане), чтобы увидеть ту – дюреровскую – дерзость написать самого себя в образе Богочеловека, то есть на полотне воплотить библейское «по образу и подобию». Но ведь каждая такая дерзость на самом-то деле тщиться приблизить Его к нам, протянуть к Нему руки и постараться разглядеть Его черты здесь и сейчас. Каким бы был Он, приди Он снова. Как пастернаковский Живаго или платоновский Сарториус? Жажда Христа – мне хочется верить, неистребима.

Эдуард Мане. Автопортрет.

Ходя по музеям, на Риволи я наткнулась на баннер выставки в Лувре: «Фигура Христа в творчестве Рембрандта». Рембрандт первый раз обратился ко Христу очень молодым. Но уже тогда это было размышление над Его Богочеловеческой природой – попытка изобразить воскресшего Христа, Христа в Эммаусе, Который был непроницаем для учеников, но вдруг узнан ими в жесте причастия.

Рембрандт ван Рейн. Христос и ученики в Эммаусе

Какая рембрандтовская игра светом! И источником этого света является, конечно, не свеча на столе, но Он Сам! И – второе, но не менее важное – Рембрандт еще не знает, как Он выглядит! Поиски только начинаются. Пока Рембрандт следует духу и букве НЗ, не характеризующего Его внешность ни до, ни после. Да, Он ел вместе с учениками, доказывая им, что перед ними – плоть, а не призрак. Но каким Он был? – Светлым, носителем Духа.

Позднее Рембрандт откажется от этой воплощенной мистики, почувствует ее недоговоренность, постарается перевести ее на язык живописи, но моему православному сердцу мистика-то дорога непередаваемо.

Дальше Рембрандт как бы пойдет в обратном направлении – к распятому Христу. Подобно Веласкесу, художник уберет из канонического изображения распятия все посторонние детали, оставив только крест и Бога на кресте, среди черноты бытия, одного, идеально-прекрасного, поникшего, но одновременно «раскинувшего руки для объятья» этому миру. И строгость, скупость изображения будет пронзать сильнее многофигурных композиций.

Рембрандт ван Рейн. Распятие

Да, Возрождение видело в распятии не муку, но чистоту и силу красоты совершенного человека (по словам кураторов выставки в Лувре). Хотя, мне кажется, что-то тут они упрощают. Ведь и рембрандтовское, и веласкесовское распятие – трагедия. Одновременно смотрящего и изображенного. Впрочем, в арелигиозном политкорректном мире трактовать религиозные сюжеты, конечно, непросто.

После у Рембрандта настанет черед Христа периода проповеди и чудес. Воскрешения Лазаря и прощения грешницы. И опять Он будет источником света и опять – обратите внимание, какие сюжеты выбирает Рембрандт! Мистика или чудо прощения, ключевые для сакрального смысла Евангелия и для его этики!

А потом, уже зрелым художником, Рембрандт придет к Христу во плоти и крови – оправится в еврейскую общину, где будет наблюдать, рисовать, делать наброски. Из философии и религии Рембрандт обратится к Христу реальному (чем не Реформация, только в искусстве и с совсем иным посылом?), такому, каким Он и вправду мог бы быть в жизни.

Рембрандт ван Рейн. Христос со сложенными руками

Поверьте, репродукция не передает того впечатления внутренней полноты, духовного горения, боговдохновенности, мудрости, мягкости и любви, которым светится это изображение. Светопись Рембрандта такова, что вся Нагорная проповедь читается в этом лучащемся Логосом взгляде. С одной стороны, этот Христос – вызов всему тогдашнему обществу, которому явно привычнее Христос-европеец, чем тот Его лик, каким он был, вероятно, в действительности. С другой, подобное изображение Христа – это своего рода очищение, отказ от традиций и напластований, путь к истине, к художественной правде, воскрешающей подлинный смысл Боговоплощения: не в идеальном надмирном образе, не благородной утонченностью, но – в живом, осязаемом облике, когда Слово стало Плотию, не перестав при этом (у Рембрандта это очевидно!) быть Словом. Этого так и не смогла передать литература ХХ века.

А еще Рембрандт писал воскресшего Христа. Уже без всякой боязни и сомнений – поясной портрет. Да, мастер раскрывается в своей гениальности, стремясь создать образ невоплотимого и сложнопредставимого. Его воскресший Христос подчеркнуто неотмирен, странен, Он – Другой, чуждый, едва ли не юродивый. Все это, безусловно, верно. И кураторы, помещая рядом оба портрета (ну а как еще назвать?), подчеркивали эту найденную Рембрандтом разницу между До и После. Но принять того, второго, Христа – не Христа славы, полного всякой власти и любви, каким Его чувствую, а Христа-нечеловека, я вот не смогла.

Рембрандт ван Рейн. Христос воскресший.

Но кто мы, если у нас отнять право на поиск, на дерзость, на обращение к образу Бога как к познанию Бога?

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Всю поездку меня не покидало ощущение, что меня ведут за руку. Узкими улочками квартала Маре, где еще можно вдохнуть дух раннебурбоновского Парижа, я пришла на выставку в Музее иудаизма: «Марк Шагал – иллюстратор Библии».

Тот, кто не видел несколько лет назад выставку Шагала в Третьяковке, тот, полагаю, потерял невосполнимое. Там я впервые увидела псалмопевца Давида с тонкими перстами, но в царском уборе, красивого, вдохновенного, волшебного – любимого, да. Там – парящее над миром распятие, там – шагаловская «Троица», увиденная из совсем иного ракурса, глазами не православного монаха, но, скажем, боговидца Авраама.

Марк Шагал. Распятие

А здесь, в Париже – сотни рисунков на темы Ветхого (и немного Нового) Завета, от сотворения мира до пророков и Христа.

Марк Шагал. Моисей получает скрижали

А под финал путешествия примерно так же, за руку, меня выведут к музейчику Дали на Монмартре, где я найду несколько серий иллюстраций (вы представляете себе иллюстрации Дали к «Алисе в Стране чудес»?!), и среди них будет серия рисунков к Библии.

Совершенно разные по манере, по мировидению, по культуре, оба этих неожиданных с любой точки зрения иллюстратора Библии будут для меня родственны в своем нереалистическом видении мира – которое невероятным образом оказывается очень близким духу Библии как сокровенной, мистической книге о Боге и человеке, о поиске Одного другим, о схождении вниз и о прорыве вверх. Оба они, священные безумцы, выбирали в Библии ее иррациональную мистику: сотворение мира, появление Евы из ребра Адама, дарование заповедей – и в их художественном мире невидимое, непостижимое вдруг обретало форму, цвет, воплощалось энергией ли буйства красок, полетом ли среди небес, ярким мазком краски на черно-белом фоне штрихов.

Сальвадор Дали. Вавилонская башня

И, расплываясь контурами, из примитивизма, сюрреализма и модернизма, передо мной вставала человеческая история Библии, рассказывающая о том, как близок и далек Бог для человека, о том, что Бог есть любовь и милость, только каждое время видит это по-своему. Спор Каина с Авелем, явление Рахили, лестница Иакова, Давид и Авессалом (ветхозаветное возвращение блудного сына), плач Давида по Авессалому, Иеремия и Исайя… Все те узлы, ключи, которые приотворяют лестницу в небо, которые – высшим эмоциональным напряжением, провидением – раскрывают Бога в чертах сотворенного мира, готовя Его будущее воплощение.

Я не могла не думать о том, насколько универсален и мир Библии, и вложенный, вдунутый в нас дар творчества, что, встречаясь в разные века на совершенно разных языковых и художественных путях, для одного у другого находится адекватные образы, поражающие воображение современников, не оставляющие равнодушными, не отпускающие своим магнетизмом.

Рембрандт или Мане, Веласкес или Эль Греко, Дали или Шагал – перед такими толмачами трудности перевода отступают, позволяя им вволю пророчествовать, проницать, прорицать – в древнем вечное, в букве – живое, в обыденном – сакральное, щедро даря нам ощущение произошедшей встречи с.

Поделиться в соцсетях

Подписаться на свежие материалы Предания

Комментарии для сайта Cackle