Дискуссия о том, как часто нужно причащаться, осталась где-то на периферии. Доминирует идея «чем чаще, тем лучше» — её придерживается Святейший Патриарх Кирилл, на ней настаивают крупнейшие богословы, к этому призывают популярные проповедники в интернете. А вот в XIX веке все было совсем не так: возможность частого причащения была ограничена и церковной практикой, и общественным охлаждением к религии. И подвиг праведного Иоанна Кронштадтского заключался в том, чтобы вернуть России Евхаристию. Для него самого именно Тело и Кровь Христовы были сердцевиной веры, центром богословия и жизни.

Непрестанное причащение

Вся жизнь, вся пастырская практика, всё богословие праведного Иоанна Кронштадтского вращалось вокруг Евхаристии, вокруг убежденности в том, что служить Литургию нужно каждый день и каждый день следует причащаться. Именно Литургия является практическим воплощением того образа Церкви, который создается во время служения священника и вокруг него:

«Какая чудная, объединяющая сила молитвы церковной за всех, сродняющая все души! Вот я, благодатью Божией, молюсь во время литургии особенно сердечно за всех — за весь освященный собор братию, за царя, царицу и весь царствующий дом, за Палату, все воинство и все сословия, — и Господь всех приблизил ко мне духом, всех сроднил со мною — взрослых и детей, все сословие учащегося юношества. Все ко мне (исключая неверующих) душевно расположены, любят, чтут меня, молятся со мною, даже иерархи почитают меня ничтожного, грешного человека. Благодарю Тебя, единый всем Отец, Царь, Спаситель, Пастырь, Врач, праведный всех Судия; единая Глава Церкви Своей, соединяющий всех во едино тело, во един дух! Ты все сие чудно устрояешь, всех соединяешь, во всех действуешь Духом Святым, всех соединяя в вере, уповании и любви, в правде и святыне!» («Христианская философия»).

Можно эти слова понимать в том смысле, что святой Иоанн Кронштадтский своей праведностью, своим беззаветным служением ближнему заслужил к себе такое отношение. Но более верным было бы считать, что «всероссийский батюшка» стремился к тому, чтобы то единство, которое обнаруживает Церковь в таинстве Евхаристии, было явлено и за пределами храма.

Однако она же — каждодневная Литургия — источник большинства конфликтов, в которые был вовлечен праведный Иоанн Кронштадтский. Невозможность близости с супругой, невозможность иметь детей — именно из-за того, что отец Иоанн не мог позволить себе телесной нечистоты накануне богослужения. Конфликты с родственниками жены — от того, что они не хотели хотя бы в какой-то мере встраиваться в режим «непрерывного богослужения». Практика ежедневной литургии и ежедневного причащения была непонятна другим клирикам епархии, к ней с недоверием относилось епархиальное начальство. Это неудивительно, если помнить, что ко второй половине XIX века в России сложилась совсем иная практика:

«На пастырском собрании С.-Петербургского духовенства в 1898 г. было постановлено, чтобы духовенство возможно чаще обращалось к пасомым и в проповедях богослужебных и внебогослужебных, и в частных беседах по домам, с напоминанием об обязательности для каждого православного христианина хотя один раз в год исполнить долг говения, очистить совесть свою чрез покаяние и приобщиться св. Таин» (С.В. Булгаков. «Настольная книга для священно-церковнослужителей. Отдел церковно-практический»).

Далее автор упоминает, что на собрании тут же посыпались возражения, связанные с тем, что на многих промышленных предприятиях нет возможности организовать для рабочих период говения даже раз в год. Не это ли привело к тому, что рабочий класс был фактически отлучен от Причастия, о чем многие чуткие пастыри вроде епископа Сергия (Страгородского) возвышали голос еще в период первой русской революции.

Евхаристия — суть нашей веры

Таинства стали тем, что разделяло праведного Иоанна Кронштадтского и Льва Толстого. Ничего кроме гнева не могли вызывать у кронштадтского пастыря слова Толстого о таинствах Церкви как «грубом колдовстве» (Ответ Синоду; 1901):

«Особенно омерзительною бранью восстает Л. Толстой в своих последних произведениях на великое таинство Тела и Крови Христовых, — не ведает бо, что творит (Лк. 22:34)… Так как грех и тление вошли в человеческую природу, чрез непослушание, чрез вкушение от запрещенного плода, по каковой причине она подверглась смерти и рабству диавола; то и правда, нетление и жизнь должны были вновь осуществиться в людях верующих и послушных Слову Божию чрез вкушение плода жизни, т. е. пречистого Тела и Крови Христа Жизнодавца (Ин. 6:54), Бога и Человека, исполнившего за нас всю правду закона, принесшего Себя в искупительную крестную жертву и искупившего нас от греха, проклятия и смерти… Вот наша христианская, божественная философия и наше христианское, спасительное богословие. Вот наш ответ безбожнику, утратившему веру и здравый смысл, Льву Толстому, хулящему наши Божественные тайны» («Из дневника о. Иоанна Кронштадтского в обличение лжеучения графа Л.Толстого»).

Утрата веры для святого Иоанна — это утрата веры не в Бога (в какого-то Бога верил и Толстой) и даже не неверие во Христа, которого Лев Николаевич в своем прочтении принимал. Неверие, с точки зрения отца Иоанна, это именно неприятие Евхаристии. Ведь в принятии Тела и Крови Христа концентрируется наше отношение к тому делу, которое совершил для нас Господь.

Мы принимаем факт Боговоплощения, полагая, что причащаемся именно того Христа — и по плоти, и по Духу, — который воплотился 2000 лет назад. Мы принимаем факт творческой активности Бога и Его промысл о нас, потому что пресуществление Его Тела и Крови — это творческий акт, подобный сотворению мира: творится то, чего никогда не было и не может быть, творится нечто из ничего. Но этот творческий акт подобен и сотворению человека: хлеб и вино претворяются в Плоть и Кровь, как земля превратилась в человеческий состав:

«Дух Божий преложил тогда землю в тело и кровь, дав человеку душу; так хлеб и вино Евхаристии прелагаются Духом же Божиим в Тело и Кровь Господа Богочеловека, и Дух Его в них» (Дневник 1859-1860 годов).

Наконец, в акте Причастия мы принимаем Бога как то, что невозможно себе представить, как абсолютную, рационально непостижимую тайну. Абсурдность словосочетания «я вкушаю Плоть и Кровь Бога» подчеркивает факт моего незнания, что такое Бог. Эта словесная конструкция подчеркивает невозможность описать эту тайну. Поэтому неверие в Евхаристию, холодное, скептическое, рациональное отношение к ней — это именно то неверие, которое вменяет отец Иоанн Толстому и в его лице множеству теплохладных христиан (к которым он, судя по дневникам, в иные дни относил и самого себя).

Неожиданный вдохновитель

Насколько же «евхаристическое богословие» Иоанна Кронштадтского и, особенно, практическое следствие из этого богословия — ежедневные литургия и причастие — были созданы по наитию? Являются ли они продуктом гениальной духовной интуиции или все же опираются на какую-то, хотя бы и книжную, традицию?

Да, появление святого Иоанна было чудом: русская церковная действительность располагала к «евхаристическому возрождению» только в отрицательном смысле — кто-то же должен был удовлетворить тоску русского народа по Телу и Крови?

«О, чудные, превожделенные, всеживотворные Христовы страшные Тайны! Не удивляюсь… что так желают их все, вкусившие их сладости, и желают сколь можно чаще их приобщаться: они влекут к себе, как магнит железо, всех верующих и благочестивых» (Дневник. 10 ноября 1888 года).

И все же что вдохновило отца Иоанна на введение подобной практики?

Решение было принято почти сразу после рукоположения: «К прежним средствам своего духовного укрепленія [молитва, участие в богослужении, чтение Евангелия] теперь у него прибавилось еще одно, самое могущественное: ежедневное служение Божественной Литургии и соединенное с этим ежедневное Причащение Святых Христовых Тайн», — пишет один из первых биографов отца Иоанна протоиерей Сергий Четвериков. Прямо об источниках этой практики отец Иоанн нигде не говорит, однако логично предположить, что он опирался на тех православных богословов, которых полюбил еще до рукоположения в 1855 году. К счастью, круг этот достаточно узок, благодаря свидетельству самого святого:

«Прочитав Библию с Евангелием и многие творения Иоанна Златоуста, Филарета Московского и других церковных витий, я почувствовал особенное влечение к званию священника и стал молить Господа, чтобы он сподобил меня благодати священства и пастырства словесных овец» (Слово в день преподобного отца нашего Иоанна Рыльского 19-го октября 1899 года).

У нас есть два претендента: святитель Иоанн Златоуст и современник праведного Иоанна — митрополит Московский и Коломенский Филарет (Дроздов). Хорошо известны слова Иоанна Златоуста о том, как часто следует причащаться:

«Многие причащаются этой жертвы однажды во весь год, другие дважды, а иные несколько раз. Слова наши относятся ко всем, не только к присутствующим здесь, но и к находящимся в пустыне, — потому что они причащаются однажды в год, а иногда и через два года. Что же? Кого нам одобрить? Тех ли, которые причащаются однажды, или тех, которые — часто, или тех, которые — редко? Ни тех, ни других, ни третьих, но причащающихся с чистою совестью, с чистым сердцем, с безукоризненною жизнью. Такие пусть всегда приступают; а не такие — ни однажды» (Беседа 17 на Послание к Евреям).

Святитель не дает сколь-либо однозначного ответа, подчеркивая, что имеет значение не «количество», а «качество» причастия, то есть то состояние, с которым человек приступает к таинству. Из этой логики, конечно, совершенно невозможно вывести практику «непрестанного причащения», хотя она теоретически не противоречит словам архиепископа Константинопольского.

Остается святитель Филарет. У нас есть еще одна подсказка: отец Иоанн говорит, что прочитал «Филарета Московского и других церковных витий», то есть церковных ораторов, проповедников. Поэтому можно предположить, что кронштадтский пастырь ознакомился именно с корпусом проповедей владыки Филарета, которые неоднократно издавались большими томами и, конечно, были доступны в библиотеке Санкт-Петербургской духовной академии. Надо сказать, что в «Пространном христианском Катехизисе Православной Кафолической Восточной Церкви» митрополит Филарет очень сдержан, следуя логике Иоанна Златоуста и, очевидно, сообразуя свои слова с текущей церковной практикой: «Церковь стремящихся к благоговейной жизни материнским гласом увещевает исповедоваться перед духовным отцом и причащаться Тела и Крови Христовой четырежды в год или каждый месяц, а всем — обязательно раз в год». А вот в проповедях владыка Филарет куда радикальнее:

«Слышите ли, что глаголет Господь, учреждая Свою Божественную трапезу? — “Приимите, ядите” (Мк. 14:22). Не довольно ли было бы сказать: “вкусите»; дабы можно было разуметь, что довольно вкусить от трапезы Господней хотя однажды, или причащаться ея иногда, при особенной нужде, подобно как употребляют врачевство; ибо трапеза сия и действительно заключает в себе могущественное Божественное врачевство для душ и телес; и могущество его, как Божественное, так велико, что “аще кто снесть от хлеба сего” и единожды, сего может быть достаточно, да “жив будет во веки” (Ин. 6:51). Но нет! Господь предложил нам Тело Свое не для единократнаго, или не частаго и случайнаго употребления, как врачевство, но для питания постояннаго и всегдашняго: «ядите»» (Слово по освящении храма Преображения Господня, что на Ордынке; 1836 год).

И далее святитель протестует против практики отчуждения народа от причастия, против которой восстал и отец Иоанн: «Еще более достойно примечания, как Господь при первом преподаянии Святыя чаши, в то же время обличает ея отъятие у народа, — нововведение поздних веков. Не знаю, чему здесь более дивиться, многоразличной ли премудрости слова Божия, или дерзости мудрования человеческаго против яснаго слова Божия. Господь видит, что подаваемую Им чашу жизни самочиние захочет похитить у меньших братий Его». Святитель говорит преимущественно о детях и простолюдинах, но «отъятие от народа» в XIX веке носило куда более всеобъемлющий, системный характер, что печалило, возмущало обоих святых — московского епископа и кронштадтского священника.

Выходит, что святитель Филарет вдохновил отца Иоанна на литургическую реформу? Если нельзя пока со всей строгостью установить генетическую связь взглядов отца Иоанна с воззрениями святителя Филарета (впрочем, это «дело будущих исследований»), то связь духовная очевидна. Когда кажется, что Церковь больна неизлечимой болезнью и болезнь эта касается ее сердца — таинства Евхаристии, Господь дает ей лекарство — святых. Которые оживляют земное тело Церкви, напоминают церковному народу о Евхаристии, о ее незаменимости и чудесной сладости.

При подготовке материала использована статья епископа Кирилла (Зинковского) «Учение святого праведного Иоанна Кронштадтского о Евхаристии».