на наш Телеграм
Слово «смирение» стало не модным. А еще его путают с покорностью, пассивностью, чувством вины. Протоиерей Константин Пархоменко — один из самых читаемых священников в Telegram, отец пятерых детей, и психолог Марина Филоник — автор телесно-ориентированных курсов и острых текстов, считают, что смирение — это не отказ от себя, а принятие себя без иллюзий.
Слово одно — смыслов много
— Смирение — слово знакомое, но не всегда понятное. Что же это на самом деле?
Прот. Константин Пархоменко: Смирение — евангельская категория — способность занять то место, которое тебе определил Бог. Это не самоуничижение и не забитость. Как говорил преподобный Силуан Афонский: «держи ум свой во аде и не отчаивайся». Это значит смотреть правде в глаза, но с верой в милость Божию.
У смирения есть родственная категория — кротость. И это тоже не про безвольное согласие со всем. Кротость — внутренняя сдержанность, мудрость, способность не взрываться, когда тебя уязвляют. Христос был кротким — и при этом умел говорить жестко. У нас часто путают кротость с покорностью и растерянностью, особенно у женщин. Но кротость — это сила. Это про зрелость. Про человека, который может управлять собой.
Мы часто забываем, что у слова «смирение» вообще-то три значения. Первое — это примирение, установление мира. Второе, как я уже сказал, — способность занять свое место, не претендуя на чужое. И третье — способность смотреть на себя и на мир без иллюзий, но с любовью. Без вины, без зависти, без сравнения. Это непросто.
Марина Филоник: Особенно важна «мера» — когда ты ощущаешь свои границы, масштаб, реальные возможности. Смирение — как одежда по размеру: не мешковатая и не сковывающая. Не надеваешь корону — но и не закапываешь себя в землю. Это про адекватность, про знание себя.
Если человек с детства живет в ощущении «я плохой» и попадает в среду, где это только усиливается, он слышит: «Вот это и есть смирение». И воспринимает это как норму. А кто-то другой, более устойчивый, скажет: «Нет, это нездорово» — и уйдет.
Поэтому так важно различать: смирение — не про то, чтобы молчать, когда внутри боль. А про целостность, про внутренний мир, который не зависит от внешнего давления.
И еще — мы не знаем, что именно вкладывал в Свои слова Христос. Можем лишь догадываться, исходя из своей культуры, времени, опыта.
То, как я понимаю слово «смирение» — не обязательно то же, что имел в виду Бог. И это нестрашно. Мы живем среди смыслов, которые подвижны и часто искажены. А если понятие застывает, если его подают как единственно верное, правильное, — оно перестает лечить. И может калечить.
Особенно когда человек и без того живет с внутренней установкой: «Я недостоин. Я должен исчезнуть, чтобы быть хорошим». Тогда «смирение» становится не путем к Богу, а программой самоуничтожения. А это уже не вера — а невроз.
Смирение, которое душит
— Что происходит, когда человек с такой установкой приходит в церковь?
Прот. Константин Пархоменко: Когда человек вырос в травматичном, патриархальном обществе, где ему все время говорили: «молчи», «ты никто» — у него и вера формируется на основе вины, а не любви. Это то, с чем я сталкивался сам. И это не просто мешает вере — это искажает сам ее образ.
И вместо исцеления человек получает еще один удар. Он приходит — уязвленный, с тяжелым опытом, ищущий Бога. А оказывается под лавиной требований. Предписания, правила, ожидания — и все это выдается за духовную норму. Но по сути это не вера, а дресс-код зависимости. Это не духовность, а система контроля.
Христианство — не про то, чтобы терпеть унижение и называть это добродетелью. Смирение — не обесценивание. Когда вместо живой веры подсовывают страх, запреты и слом воли — это ведет не к покаянию, а к бунту. И мы видим этот бунт: многие, выросшие в ультраправославной среде, потом хлопают дверью. Потому что вместо встречи с Богом получили диктат. А человек не создан для диктата. Он создан для свободы.
Закхей, сойди скорее
— Как помочь человеку, который уверен: «Я плохой, Бог меня не примет»?
Прот. Константин Пархоменко: Когда человек приходит и говорит: «Я плохой, Бог меня не любит» — мы должны это остановить. Потому что в Евангелии нет ни одного места, где сказано, что Бог отвергает человека. Наоборот — вся история спасения пронизана любовью.
Посмотрите на притчу о блудном сыне. Мальчик уходит, предает отца, живет как попало — а отец каждый день ждет его. И когда сын возвращается, не успев ничего сказать, отец бежит ему навстречу, обнимает, устраивает пир. Никаких условий, никаких упреков. Только любовь.
Или история Закхея — начальника мытарей, по сути, коррупционера. Христос идет мимо и говорит: «Закхей, сойди скорее — сегодня Я буду у тебя обедать» (Лк 19:5). Он не осуждает, не стыдит. Не требует покаяния наперед. Просто входит в дом — и сердце мытаря меняется.
Бог не взламывает двери. Он ждет — бережно, с любовью, порой всю жизнь. Ждет хотя бы малейшего поворота сердца. Этого Ему достаточно, чтобы приблизиться.
«Ты хорош» ≠ «Я тебя люблю»
— А если речь идет о действительно тяжелых проступках? Где проходит грань: любовь к человеку — и неприятие того, что он делает?
Прот. Константин Пархоменко: Это важный вопрос. Да, есть поступки, которые нас шокируют. Я знал женщину, которая сознательно шла на беременность и аборт, чтобы, по ее словам, «омолодить» организм. Это страшно. Это вызывает боль, отторжение. Но даже в таком случае любовь Божия остается.
Мы не оправдываем грех. Но мы и не отвергаем человека. Христос никогда не отказывался от человека. Ни от сборщика податей, ни от блудницы, ни от разбойника на кресте. Он не говорит: «Ты хорош». Он говорит: «Я тебя люблю». И это — радикальное христианство. Не поощрение греха, а способность различать грех и человека. И не отталкивать.
Марина Филоник: Иногда самое важное — не объяснение, а опыт. Одно дело — читать о милости Божьей, и совсем другое — однажды вдруг почувствовать: «А я не изгой. Я все равно чей-то. Даже с этим прошлым, с этой ошибкой, с этой тьмой».
Вот тогда что-то внутри начинает исцеляться. Без давления, без страха. И появляется возможность двигаться дальше.
Готовых ответов все равно нет
— Но все же… если Бог принимает нас — с тьмой, ошибками и слабостью, — значит ли это, что рамки больше не нужны? Что дисциплина, воздержание, «духовный режим» — это только про страх, а не про любовь? Может ли быть, что в каких–то ситуациях рамки тоже лечат?
Прот. Константин Пархоменко: Важно включать голову. Не все «рамочное» плохо — но если рамки не осмыслены, они губят. Мы часто путаем традицию с жестокостью. Берем строгую форму — и думаем, что она и есть Евангелие.
Но Христос не давал людям «форму» — Он давал свободу. Он пригвоздил к кресту диктатуру закона, как писал апостол Павел. А мы потом снова создаем свои календари из сотен запретов: сегодня без масла, завтра без рыбы, потом — без всего. И человек теряет здравомыслие, потому что не может все это вынести.
Но при этом — да, есть дисциплина, которая лечит. Если она исходит изнутри, из понимания и любви. Я сам пошел учиться семейной терапии, потому что увидел, насколько часто мы в церковной среде опираемся не на знание и любовь, а на «как надо». На ожидание, что кто-то подчинится, уступит, замолчит.
А ведь у православия огромный ресурс — пост, молитва, притчи, опыт глубинных потрясений. Только применять это надо не для давления, а чтобы помогать. Чтобы человек мог жить, а не только подчиняться.
Так что рамки бывают разные: мертвые и живые, душащие и поддерживающие. Все зависит от того, из чего они выросли. И ради чего они ставятся.
Я с тобой в любом понимании
— В чем сила смирения?
Протоиерей Константин Пархоменко: Мне близко понимание смирения как внутреннего равновесия — умения принимать жизнь такой, какая она есть, не ожесточаясь. Митрополит Антоний Сурожский говорил о латинском корне слова humilitas, связанном с землей — humus. Смиренный — как земля: она принимает даже грязную воду, перерабатывает — и отдает росткам.
Вот и человек с настоящим смирением не рушится, не озлобляется. Он умеет принять боль, переварить и стать сильнее. Это не слабость. Это глубина.
Марина Филоник: Бог не требует от нас идеальности. Он позволяет нам понимать, ошибаться, возвращаться. Он не ломает и не торопит — и в этом великое смирение Самого Бога.
Смирение — не только человеческое качество. Это то, чем живет Он, когда остается с нами, даже когда мы все путаем. Понимай, как можешь. Живи, как умеешь. А Я рядом. И вот это — может стать для нас источником силы.
Пять напоминаний на каждый день
- Смирение — не про «я ничто». Оно про честность перед собой и Богом. Про то, чтобы знать свое место — и не занижать, и не завышать.
- Любовь Божия дана без условий. Не за правильность, не за достижения. Она — факт. Ее не надо заслуживать.
- Вера — это не страх перед наказанием. Это доверие, путь сердца, внутреннее согласие идти с Богом, даже когда не все ясно.
- Рамки бывают разными. Те, что выросли из любви и здравого смысла — поддерживают. Те, что из страха — ломают.
- Бог рядом — и в силе, и в слабости. Он не отвергает, когда мы падаем. Он ждет и остается с нами. Всегда.
Записано по эфиру «Я — не я? Вера, тело и попытка быть собой».
